Читать интересную книгу Трижды преданный - Кирилл Казанцев

Олег сжал кулаки, но пока помалкивал, надеясь, что собеседнику надоест, и он угомонится. Тот помолчал немного и снова завел свою пластинку:

– Так что вешаться – это не вариант, и травиться, кстати, тоже не советую. Дня два-три помирать будешь, а то и неделю. Рвота круглосуточно, понос, трубки из шеи и глотки, да еще разденут догола и к койке привяжут, чтоб не рыпался…

– Отвали! – глухо проговорил Олег, чувствуя, как сводит губы. – Иди к черту со своими советами!

– Рад бы, – язвительно отозвался тот, – рад бы пойти, да некуда, все камеры забиты, только у тебя местечко нашлось. Так что придется тебе меня недельку потерпеть, за драку тут дольше не держат.

Олег прижался лбом к ледяной стенке, прикрыл глаза. Ничего, неделя – это немного, всего семь дней, это терпимо, но при условии, что этот олень немедленно заткнется. «Олень» же, судя по звукам, сел на койке, потом встал, прошелся от стола к двери, потом снова сел. И выдал:

– Еще утопиться можно, неплохой вариант. Всплывешь через сутки, синий и раздутый, как баклажан, а на тебе тина, улитки, пиявки – им тоже жрать надо. Будешь плавать рожей вниз, пока не вытащат, а рядом куски шкуры, «трупные перчатки» называется…

К горлу подкатила тошнота – то ли после удавки, то ли от слов соседа по камере. На лбу выступил липкий пот, по спине побежали мурашки, обдало морозцем, и Олег передернулся, как от холода. «Оратор» же решил, что это его лекция так действует, воодушевился и продолжал занудным, чисто профессорским голосом:

– А если с крыши сиганешь, этажа с десятого, к примеру, то внизу от тебя фарш останется. Кости наружу, потроха тоже, зубы еще в полете разлетятся, если о балкон головой заденешь или о что другое. Череп всмятку, мозги из ушей… Мухи сразу налетят, собачки набегут, кошечки, они дохлятинку уважают. Даже если ты еще не умер, для них ты все равно еда. Видел я как-то кота, красивый, полосатый, морда с кулак размером, так у него вся пасть в крови была и в этих самых мозгах. Деликатес, блин, не каждый день пожрать доведется… Но это если не сразу найдут, а так все просто – сложат тебя в пакетик, положат его в гробик, заколотят и родственникам отдадут, чтобы им психику лишний раз не травмировать…

Злость неожиданно ушла, как не бывало ее, сгинула в момент, после нее осталась горечь на языке и неприятный шум в голове. В ушах будто вата шевелилась, отвратно поскрипывала там, глушила звуки, искажала их, и Олегу казалось, что его сосед смеется, хохочет, как в цирке. Он развернулся, сел на койке, спустил ноги на пол и в упор посмотрел на соседа. Тот взгляд не отводил, только чуть прищурился, еще раз оглядел Олега с ног до головы, препаскуднейше улыбнулся и произнес покровительственно, точно наставник нерадивому ученику:

– И ни один из способов тебе гарантии не даст. Можешь выжить и овощем ждать финала. Десять лет, пятнадцать, двадцать, сдохнешь, когда вся родня тебя проклянет…

– У меня нет никого, – спокойно ответил Олег, – проклясть некому.

Сосед осекся, отвел взгляд, но через мгновение улыбнулся вовсе уж издевательски:

– Тогда твой вариант – под поезд. Лучше под товарняк на длинном перегоне, где скорость под двести. Это сработает, зуб даю.

Олег откинулся к стене, облизнул распухшую нижнюю губу, кривовато улыбнулся и послал докучливого соседа на три буквы. Тот не обиделся, будто этого и ждал, развалился на койке и, уже не скрывая презрения, проговорил сквозь зубы:

– Надоело жить – умри как мужик, на войне, а не в сортире. А ты как баба, ей-богу, у тебя не ПМС, случайно? Если так, я лучше в карцер попрошусь, рожу тебе начищу и отдохну пару недель в тишине и покое.

«Еще кто кому начистит», – усмехнулся про себя Олег и сел поудобнее, прикидывая расстояние до оппонента. Тот ничего не замечал, смотрел то в потолок, то на дверь, из-за которой слышались голоса и дальний грохот дверей.

– Войны нет, и я не солдат, я физик, – сказал он, – оторвался от стены, выпрямился и согнул руки в локтях. Решил, что ударом в живот быстро оглушит соседа, добавит ладонями по ушам и коленом в подбородок, а потом отправится в карцер. Пропадать так пропадать, но дятла этого надо проучить, чтоб в другой раз думал, прежде чем людям в душу лезть.

– Ух, ты, – завистливо протянул тот, – вот это да – физик! А я только закон Ома помню. Закон Ома – два года, и ты дома, – уже без ехидства улыбнулся он, будто вспомнил что-то донельзя приятное, посидел так, глядя перед собой, и вдруг добавил со злостью: – В смерти должен быть смысл, а у тебя истерика…

И отшатнулся в последний момент, ушел от удара, увернулся, как скользкая рептилия, поставил жесткий блок, перехватил Олега за руку, выкрутил ему запястье, дернул на себя. Олега бросило вперед, он даже не успел упереться свободной рукой в стену, влетел в нее лбом так, что из глаз искры посыпались. Захват ослаб, он дернулся назад, но запястье словно в медвежий капкан угодило. Человек смотрел на него в упор, смотрел спокойно, не осуждая и без превосходства, с уважением и едва уловимой жалостью. Олег заметил, что у него на висках полно седины, а из-за уха под волосы тянется тонкий шрам, белый и плоский, как бывает у старых ран. Человек сжал его пальцы еще сильнее, дожал немного, и от боли стало так жарко, что Олег выдохнул сквозь зубы и до крови прикусил губу. И тут все закончилось – капкан разжался, боль схлынула, человек толкнул Олега в грудь, он отлетел на свою койку и снова врезался в стену, на этот раз затылком. Посидел, приходя в себя под взглядом серых серьезных глаз, и сказал, глядя в сторону:

– Это не истерика.

– А что тогда? – спросил тот уже без всякой издевки, и Олег вдруг как на духу выдал ему все, рассказал так, как и отцу родному не говорил, со всеми подробностями, ничего не утаив. Говорил, а сам поглядывал на соседа, тот его ни разу не перебил и лишь в момент, когда Олег рассказывал о драке у подъезда, чуть дернул ртом, будто смешно ему стало. Но сдержался, смолчал, дослушал до конца и сказал неуверенно, будто размышлял вслух:

– Ну и дела. Нет, Чирков этот – скот, конечно, распоследний, но дело тут не в нем.

– А в ком тогда? – взвился Олег. – Во мне? В Наташке?

Уж сколько всего за эти два с лишним года передумал – лучше не вспоминать. Недавно только отпустило, и засыпать стал спокойно, без обычного «прогона» кадров тех черных дней. И – хоть убейте – не видел иных виновных, кроме следователя. Ну, и еще второго, которого Максом зовут.

– Конечно, – кивнул сосед, – тут и думать нечего. Лялька твоя чего-то темнит, помяни мое слово. Я на твоем месте, домой вернувшись, с ней потолковал бы хорошенько. Ты подумай…

Олег вытянулся на койке и стал смотреть в потолок. Думал уже, два с половиной года думал, устал, озверел, сил не осталось. Поговорить… О чем с Наташкой говорить, когда она все сама решила: аборт сделала, уехала куда-то. Замужем, поди, давно, других детей завела от другого мужика. Или мужиков.

– Я бы на твоем месте не парился, – продолжал сосед, – подумаешь, рожу уроду начистил. Молодец, кстати, уважаю. Ты служил, вижу? И спортом занимался? Реакция у тебя что надо.

– Да, – нехотя отозвался Олег, – полтора года. А «рукопашку» в институте пришлось бросить. А ты тоже служил? – спросил он, припоминая железный захват, что недавно едва не сломал ему запястье.

– Ага, – равнодушно отозвался сосед, – сначала, как и ты, срочную, потом «контрабасом» пять лет.

– Где? – не удержался Олег. Боль прошла, и любопытство взяло верх – где это таких навыков его оппонент нахватался? Но тот откровенничать не спешил:

– Да так, в разных… декорациях, тебе неинтересно будет. Комиссовали по ранению, пенсию получаю. Вернее, получал.

– А сюда как попал? – спросил Олег, и ответ получил уже развернутый.

– В кабаке подрался, – улыбнулся сосед, – как и ты, физиономию одному козлу малость попортил, нос ему сломал и еще по мелочи, причинил, так сказать, потерпевшему повреждения средней тяжести. Три с половиной года дали, полтора прошло, немного осталось.

Помолчали, думая каждый о своем. Слова соседа разбередили давно угасшую, казалось, боль и обиду, и Олег смотрел на тот день точно со стороны, видел и себя, и Наташку, и тех троих, что окружили тогда его машину. И, черт возьми, что-то здесь было не так, но что именно… Он снова злился на себя, не понимая, что именно ему не нравится, зато понимал, что еще десятка полтора бессонных ночей он себе обеспечил. Вернее, не он, а этот, с седыми висками, что сидит напротив и снова говорит что-то нудным учительским голосом:

– В общем, ты в голову не бери. Года через два выйдешь по УДО, вернешься домой и со своей крошкой по душам потолкуешь, заодно и с Чирковым этим…

– Да пошел он! – вырвалось у Олега. – На кой черт он мне сдался? Сдохнет – я ему на могилу плюну, а говорить мне с ним не о чем…

Сосед промолчал, стараясь скрыть свое удивление, но Олегу на Чиркова реально было плевать. Ну, в самом деле, не искать же этого поганого следака в городе, не бить же ему морду. Даже если и набить – что изменится? Время назад не отмотать, семь лет есть семь лет, и если даже выпустят по УДО через два года, пройдет пять, а это почти все равно. Да Чирков этот, поди, давно куда-нибудь из города свалил, не гоняться же за ним всю жизнь, надо и о себе подумать…