— Что тут за шум? — спросил он.
— Кажется, Парри умер, — пожаловался Алекс.
— Кто это?
— Парамеция, — ответил Ральф. — Мой брат назвал ее Парри.
— Да ради Бога, — незнакомец бросил взгляд на потолок, где проплывал увеличенный до гигантских размеров литонотус. Потом он мягко, но уверенно оттащил Алекса от стекла.
И поглядел на Ральфа:
— А родители ваши здесь?
Ральф покачал головой.
Человек потер лоб, взглянул на Ральфа, а затем чуть ниже, на Алекса.
— Тогда ладно, — сказал он через несколько секунд. — Думаю, ребята, вам следует пойти со мной. — Он приподнял лицо Алекса за подбородок, заставляя мальчика взглянуть на него. — Пойдемте ко мне в офис. Вы мешаете посетителям, и другие дети тоже начали плакать.
Ральф обхватил брата за плечи, всем своим видом давая понять, что защитит его. Ребят учили остерегаться незнакомцев.
— Да не бойтесь, — сказал человек. — Со мной вы в безопасности. — Он указал на табличку, прикрепленную у него на груди. — Я что-то вроде главного хранителя этого зала зоомузея-аквариума.
Ральф внимательно рассмотрел табличку на кармане рубашки, примерно там, где солдаты носили знаки отличия: Д-р Говард Бек, хранитель Малого мирового аквариума, куратор Зала простейших.
Рыдания Алекса чуть стихли.
— Господин хранитель зоомузея, — сказал он, хлюпая носом и размазывая по щекам слезы, — пожалуйста, помогите Парри!
Хранитель вдохнул и медленно выпустил воздух:
— Пойдемте со мной, — еще раз предложил он. — Посмотрим, что можно сделать.
В офисе он усадил мальчиков за стол, обошел его вокруг и сам сел напротив. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, и затем хранитель заговорил:
— Дело в том, что парамеции в некотором смысле по-настоящему не умирают. Понимаете, когда они размножаются, то как бы разделяются пополам… — он говорил мягким, тихим и спокойным голосом, словно учитель, занимающий беседой детей, пришедших в класс раньше всех. — Это значит, что любой парамеции на самом деле много-много миллионов лет, потому что она — малюсенькая частичка оригинала, самой первой в мире парамеции.
— Ух ты! — выдохнул Ральф.
— А когда парамеция умирает, — хранитель прямо и открыто посмотрел на Алекса, — то совершенно не о чем плакать. Я имею в виду: убийство парамеции это не то, что убийство человека. — Он чуть улыбнулся и задорно подмигнул. — И наверняка для этого даже слово есть другое.
— Убивать — это плохо, — упрямо заявил Алекс. — Зачем кому-то желать смерти Парри?
Хранитель вздохнул:
— Тебе не надо было давать ей имя. — Он похлопал ладонью по столу: — Послушай, ты же убиваешь комаров, не так ли?
Алекс промолчал.
— Ну ответь, — потребовал хранитель. — Я уверен, что ты убивал комаров, например, когда выезжал с родителями на природу.
Алекс едва заметно кивнул.
— А что ты скажешь об уничтожении мух?
— Ну да, — чуть слышно ответил Алекс.
— А как насчет пауков?
— Фу, — Алекс сморщил нос. — Ненавижу пауков.
— Ладно, — продолжал хранитель, — а дома у вас, вероятно, есть мышеловки…
— Я люблю мышек.
— Тогда крысоловки.
— И крыс тоже люблю.
— Ты прекрасно понимаешь, о чем я.
— Нет, — сказал Алекс.
Следя за напряженным диалогом, Ральф вертел головой туда-сюда и на мгновение ощутил себя наблюдателем теннисного матча.
— Ладно… — Хранитель побарабанил по столу кончиками пальцев. — Спорим, ты ешь гамбургеры.
— Ага-а, — ответил Алекс с явным подозрением в голосе.
«Гамбургеры! Любимая еда братишки! Один-ноль в пользу хранителя», — подумал Ральф.
— Мясо в гамбургере — это корова, — объяснил хранитель. — Ты корову не убиваешь, но прекрасно понимаешь, что кто-то другой должен это сделать.
Ральф взглянул на брата. Мальчик, казалось, глубоко задумался.
— Ладно, — согласился Алекс через некоторое время. — Может быть, не все убийства неправильные.
Хранитель, слегка улыбаясь, кивнул.
— Но, — сказал Алекс, — мне внутри кажется, прямо чувствуется, что это неправильно. Особенно если это кто-то знакомый, как Парри, например. И это очень-очень плохо.
Хранитель потер лоб, поднял глаза к потолку. Казалось, что он начинает терять терпение:
— Послушай. Я же говорил тебе. Все парамеции взаимозаменяемые, одинаковые.
— У нас в школе есть близнецы, — не сдавался Алекс, — они тоже одинаковые, но на самом деле они разные.
— Я совсем не это имел в виду, — покачал головой хранитель. — Боже мой, чем я занимаюсь! Вступил в спор, — он оглядел Алекса, — с конопатым семилеткой!
— Мне уже почти девять.
Ральф снова заметил в облике Алекса перемену: сжатые кулаки, чуть дрожащая нижняя губа — все сигнализировало об отчаянии. Он исподлобья посмотрел на хранителя:
— Перестаньте дразнить моего брата!
— Я его не дразню, — удивленно ответил тот и указал пальцем на Ральфа. — А позволь спросить, тебе-то сколько лет?
— Мне скоро двенадцать.
— Скоро двенадцать… — хранитель улыбнулся. «Как мама, — подумал Ральф, — когда думает о том, что было давно». — Но ты-то понимаешь, что я пытаюсь объяснить твоему брату?
— Нет.
Хранитель вздохнул.
— Ладно, когда вы достигнете разумного возраста, то поймете, — он встал и посмотрел на Алекса. — Все в порядке, молодой человек, — сказал он. — Теперь, когда вы успокоились, может, отправитесь домой? — Он повернулся к двери.
Вдруг Алекс с размаху стукнул кулаками по столу.
— Вы меня разозлили! — крикнул он.
Хранитель остановился и повернулся к ребятам, его лицо вытянулось от удивления.
Алекс вскочил на ноги.
Ральф тоже встал и уставился на брата: трясущиеся от ярости плечи, дрожащая губа, покрасневшие глаза, вновь наполнившиеся слезами. Он знал, что кажущееся спокойствие минуту назад было кратким затишьем между двумя бурями эмоций.
— Вы только разговаривать умеете! — крикнул Алекс на такой высокой ноте, что, казалось, звук мог расколоть стекло. — Вас не волнует, что Парри умирает! Вас ничего не волнует! И не волнует, что весь мир умирает! А мне нравится Парри! А вы плохой! Идите на войну, и пусть вас там убьют!
Ральф от удивления разинул рот. Отец никогда не позволил бы Алексу говорить так со взрослым человеком. Ральф уже почти видел, как хранитель хватает грубияна, разворачивает и шлепает по попе. Вместо этого он с озадаченным видом вернулся и сел в свое кресло. Поставил локти на стол и положил подбородок на руки, так что его глаза оказались на одном уровне с глазами стоящего напротив Алекса.
— Твой папа ушел на войну? — тихо спросил хранитель.
Алекс кивнул, его злости заметно поубавилось.
— Он погиб, — пояснил Ральф.
Хранитель откинулся назад в кресле.
— Боже мой, — он уронил руки на столешницу, а теперь сжал пальцы в кулаки, царапнув ногтями по деревянной поверхности. Потом он наклонился вперед и спросил: — Недавно?
— Да, — ответил Ральф едва слышно.
— Простите меня.
И голос, и выражение лица хранителя были искренними. Ральф верил этому человеку.
Хранитель сочувственно посмотрел на Алекса и очень тихо произнес:
— Думаю, теперь я все понял.
Несколько секунд они молчали. Потом хранитель встал. Он наклонился вперед, опершись прямыми руками на стол, и сказал:
— Вы должны гордиться своим отцом. Он отдал жизнь за то, чтобы… чтобы… — он попытался подобрать слова, но тщетно. Да и Алекс, казалось, совсем не слушал.
— Плохо, что у вас тут есть игра, где убивают, — сказал Алекс, на его глаза снова навернулись слезы.
— Какая игра? А, ты имеешь в виду «Меткого стрелка», — хранитель выпрямился, оттолкнувшись от стола. — Так это же просто игра, — сказал он, но Ральф уловил недостаточную уверенность в его голосе.
Алекс всхлипнул.
— Это не просто игра, — он вытер рукой мокрый нос. — Она ужасная и злая.
Хранитель несколько секунд смотрел на Алекса, вздохнул и потом медленно сел.
— Да, — прошептал он. — Она ужасная и злая… Она отвратительная.
В дрогнувшем голосе хранителя Ральф на мгновение уловил беспомощность и подумал, что взрослый человек тоже готов заплакать. А тот тихо произнес, опустив голову, словно обращаясь к столу:
— Я всегда ненавидел эту… проклятую игру. Но «Источник» содержит Зал простейших, — хранитель сжал руку в кулак. — Бедные, беспомощные дети, — говорил он, отбивая каждое слово ударом кулака по столу, все сильнее и сильнее. — Им не позволено ничего решать в своей жизни… Как будто мне позволено… Да будь она проклята, эта война!
Пока хранитель бормотал, будто бы разговаривая сам с собой, Ральф сделал тихий шажок в сторону Алекса и положил руку на плечо брата. Потом два мальчика, двигаясь как один, сделали шаг к двери.