Читать интересную книгу 10 вождей. От Ленина до Путина - Леонид Млечин

На всей внешнеполитической деятельности Хрущева лежит печать большевистского радикализма, хотя нет никаких сомнений в том, что он искренне хотел мира и по-своему добивался его. Это не мешало первому секретарю идти на авантюры, демонстрацию силы, прямые вмешательства в дела суверенных государств.

В беседе с заместителем генерального секретаря Итальянской компартии Луиджи Лонго 22 января 1957 года он задал сам себе риторический вопрос и тут же ответил на него:

– Правильно ли мы действовали в Венгрии? Думаем, что действовали абсолютно правильно… Что касается советского народа, то подавление контрреволюции в Венгрии было встречено им, особенно в Советской Армии, с всеобщим облегчением…{662}

Хрущев считал себя вправе определять: что нужно другому народу, а что не нужно, и в соответствии с этим принимать любые решения. И интервенция в Венгрию, союзную СССР страну, не была исключением. Иногда Хрущев считал, что было достаточно поиграть мускулами или стукнуть военным кулаком по столу.

Я уже рассказывал, как в октябре 1956 года Хрущев, недовольный «поведением» польских руководителей, без приглашения прилетел в Варшаву. И одновременно поднял по тревоге войска Северной группы советских войск, дислоцированных в Польше{663}.

Дипломатия с угрозой применения излюбленного аргумента советских вождей – танков.

Таков был Хрущев. Он удивительным образом сочетал в себе искреннее стремление к реформам, антитоталитарным переменам и одновременно сохранял сталинский, радикальный почерк в ведении международных дел. Он искренне верил в возможность мирного сосуществования двух систем, но при этом всячески одобрял партийный тезис, что это сосуществование лишь специфическая форма классовой борьбы, особая революционная тактика. Именно Хрущев явился инициатором одностороннего крупного сокращения советских вооруженных сил и в то же время верил, что его филиппики вроде «ракетных колбас» и обещаний «мы вас закопаем!» могут сделать политических оппонентов более сговорчивыми.

Хрущев никогда не говорил о «мировой пролетарской революции», но верил, что победа социализма в планетарном масштабе возможна и без войны.

В «вожде» причудливо соединились самые разнородные начала: до конца своих дней он подсознательно оставался сталинистом, хотя вполне сознательно нанес этой страшной разновидности тоталитаризма разящий удар.

В «революционной дипломатии» Хрущева этот парадокс постоянно давал о себе знать. Иногда третий «вождь» выдвигал идеи, которые ставили в тупик и собственных дипломатов, и тех, с кем он так самозабвенно боролся.

В 1955 году в Женеве прошло совещание глав правительств СССР, США, Франции и Англии. В советской делегации вместе с Хрущевым были Н.А. Булганин, В.М. Молотов, Г.К. Жуков. Советская делегация повергла всех в шок, заявив о желании СССР вступить в НАТО. Растерянность натовцев была полная. Довольный Хрущев повторял в своем кругу:

– Как мы их ущучили! Онемели, сказать ничего не могут…

Но дипломатия Хрущева несла в себе и элементы авантюризма, которые подвигали мир к той опасной черте, за которой была ядерная война. Таким был Карибский кризис. Человечество имело возможность заглянуть на дно ядерной бездны и в страхе от нее отшатнуться.

Операция «Анадырь»

Реформатор был носителем коминтерновского мышления. Как все большевики. Настоящие большевики. Хрущев был убежден, что социализм неизбежно одержит верх над капитализмом. И хотя он говорил при этом, что это случится в условиях мирного соревнования двух систем, ему на Западе совершенно не верили. Тому были веские основания. Там не забыли его печально знаменитого изречения:

– Мы вас закопаем!

Он мог, обещая «закапывание» капитализма, тут же говорить о необходимости разоружения, однако, на всякий случай, припугивая «загнивающий империализм» картинкой, как на одном советском заводе ракеты сходят с конвейера, словно «колбасы»…

Хрущев был сыном своего времени, большевиком коминтерновской школы. Когда 4 июня 1961 года в Вене советский лидер давал в советском посольстве завтрак в честь президента США, произошел внешне незаметный, но характерный эпизод. В ответной речи за столом Кеннеди, в частности, произнес: «Вчера вечером, отвечая на мой вопрос, вы сказали, что, когда вам было 44 года (возраст американского гостя. – Д.В.), Вы были секретарем Московского комитета партии, а также занимались вопросами планирования. Надеюсь, что, когда мне будет 67 лет (столько было тогда Хрущеву. – Д.В.), я буду руководить организацией демократической партии в городе Бостоне и возглавлять местный плановый комитет…»

Хрущев перебивает многозначительной репликой:

– Может быть, руководителем планового комитета всего мира?

Кеннеди невозмутимо парирует:

– Нет, с меня будет достаточно моего родного города{664}.

Когда Хрущев приплыл на «Балтике» в 1960 году в Америку для участия в работе Организации Объединенных Наций, все были поражены: советский лидер не спешил домой. Это было идеологическое посещение. Советский лидер разоблачал, обличал, обвинял империализм США и его «приспешников» с трибуны ООН, в интервью, на пресс-конференциях, встречах с бизнесменами и общественными деятелями. Он гордился своей работой: «Вот я им врезал!» Но результат был обратный: несмотря на миролюбивую риторику, он укреплял недоверие к СССР и его политике. Ведь Хрущев то и дело убежденно провозглашал, что империализм обречен, а коммунизму принадлежит будущее.

Через два года американцы имели возможность воочию убедиться, что их опасения были не напрасными. В Вашингтоне, где тоже недвусмысленно претендовали на глобальную гегемонию (но без мировой революции, а главным образом с помощью доллара и демонстрации силы), скоро убедились, что и после смерти Сталина внешнеполитический курс СССР кардинально не изменился. Хрущев не скрывал намерений похоронить империализм. Он все делал для того, чтобы установить тесный союз с развивающимися странами, вырвавшимися из оков колониализма. Хрущев, например, предложил радикально изменить руководящие органы ООН, исходя из реального наличия на планете капиталистических, социалистических и развивающихся стран. Советский лидер требовал сосредоточить функции этой универсальной мировой организации в руках триумвирата. Утопическая идея была, конечно, отвергнута.

В то время когда особенно рельефно проявилось противоборство двух лагерей, нельзя было ждать, что мировое сообщество отдаст приоритет общечеловеческой идее. К этому исторически не были готовы ни в Вашингтоне, ни в Москве, ни в других столицах. Да и как эта идея могла появиться, если Хрущев регулярно заявлял: «Ликвидация капиталистической системы – это коренной вопрос развития общества». Но ставка в «ликвидации» была сделана на распространение идей марксизма-ленинизма по всему свету, инициирование рабочего и коммунистического движения, завоевание на свою сторону освободившихся от колониализма стран. Все эти шаги – на фоне заметного роста экономической и ядерной мощи СССР.