Однако было бы неверно рассматривать этот роман как еще один опыт литературно-археологической реставрации далекого прошлого. Книга, безусловно, имеет большую познавательную ценность, но значение ее этим не ограничивается. Может быть, самое важное в ней — сквозная мысль о преемственности цивилизаций, о взаимопроникновении культур Востока и Запада, отгороженных до походов Александра непроходимостью «Ойкумены».
В отличие от Рэя Брэдбери, Пола Андерсона и многих других зарубежных писателей Ефремов вовсе не пытается искать спасения от рева и грохота машинной цивилизации в успокоительном «патриархальном» прошлом и вовсе не противопоставляет прекрасную Элладу как некий эталон эпохе научно-технической революции. Он страстно хочет, чтобы все истинно прекрасное, что было создано в древнем мире, не было бы забыто и вошло бы в преображенном виде в совершенное общество, которое мы строим.
7
Своеобразным мостом, перекинутым на пути от глубокой древности к далекому будущему, стал роман «Лезвие бритвы», завершенный Ефремовым в конце 1962 года. Действие происходит в наши дни — в Советской России, Италии, Южно-Африканской Республике, в Индии и Тибете.
В этом большом многоплановом произведении, вобравшем в себя весь жизненный опыт писателя, Ефремов размышляет о Человеке — скрытых и еще не использованных резервах организма, о гигантских возможностях памяти и о том лучшем, что по эстафете мысли и знаний унаследовано нами от далеких предков и перейдет от нас к нашим потомкам.
«Цель романа, — пишет Ефремов в предисловии, — показать особенное значение познания психологической сущности человека в настоящее время для подготовки научной базы воспитания людей коммунистического общества». И далее он признает, что почти невозможно решить эту сложнейшую задачу без ущерба для композиции и художественной ткани произведения, так как писатель, связавший тему своего романа с вопросами психофизиологии, должен быть одновременно антропологом, демографом, генетиком, историком, психологом и социологом.
Действительно, Ефремов смело вторгается во все эти области, высказывая оригинальные, порою дискуссионные суждения.
Перегруженность романа разнородным научным материалом заставила автора отважиться на литературный эксперимент — попытаться вместить нелегкое для восприятия содержание в форму динамического приключенческого повествования, по словам самого Ефремова, в несколько хаггардовском вкусе.
Работая над романом, он думал не только об искушенных читателях, но и о тех, которые предпочитают беллетристику и не стали бы тратить время на научные трактаты, даже в популярном изложении.
Ожидания оправдались! Публикация «Лезвия бритвы» в журнальном варианте, еще задолго до выхода отдельного издания, вызвала поток читательских писем. И что характерно — как раз не приключенческая канва, а именно научные идеи и размышления автора побудили людей разных профессий и разного возраста, но преимущественно молодых, делиться своими впечатлениями с Ефремовым. Эта книга заставила многих поверить в свои силы, найти жизненное призвание, выбрать соответствующую склонностям работу.
Но почему книга, названная автором «Роман приключений», с тем же основанием может быть отнесена и к научной фантастике?
В «Лезвии бритвы» мы находим три фантастические гипотезы.
Одна из них развивает идею, положенную в основу раннего рассказа «Эллинский Секрет», в котором молодой русский скульптор, чьими далекими предками были греки-киприоты, вспоминает благодаря внезапному пробуждению «генной памяти» секрет античных ваятелей — рецепт состава, размягчающего слоновую кость, что дает возможность лепить из нее, как из воска,
Нечто подобное происходит в романе с таежным охотником Селезневым, страдающим эйдетическими галлюцинациями: в своем раздвоенном сознании он ощущает себя как бы в двух ипостасях — и сыном своего времени, и доисторическим человеком, который вместе с сородичами охотится на мамонтов, обороняется от гигантских обезьян, защищает женщину от саблезубого тигра.
Другая гипотеза восходит к давнему замыслу приключенческой повести «Корона Искандера», частично воплощенному в итальянских главах «Лезвия бритвы». Извлеченная из морских глубин у берегов Южной Африки черная корона, некогда принадлежавшая восточному владыке, затем Александру Македонскому, а после его смерти Неарху, украшена неведомыми серыми кристаллами, которые под действием солнечного света в определенных условиях дают излучения, влияющие на нервные клетки мозга. И расположение кристаллов в короне таково, что излучение попадает на участки больших полушарий, ведающих памятью.
И наконец, третья гипотеза, находящаяся на грани реальности, связана с феноменальными гипнотическими способностями героя романа Гирина, считающего, что при соответствующей тренировке каждый взрослый человек может овладеть этим свойством. Одновременно Ефремов высказывает предположение, что большинство болезней происходит на психологической основе и что психотерапия, находящаяся пока еще в зачаточном состоянии, со временем разовьет свои возможности до такой степени, что даже тяжелейшие нервные заболевания можно будет излечивать посредством самовнушения.
Иван Гирин — центральный персонаж, стягивающий в один узел все сюжетные линии романа, подобно героям «Рассказов о необыкновенном», своим аналитическим умом, широтой кругозора, диалектическим подходом к разнородным жизненным явлениям напоминает самого Ефремова.
Врач и психолог, Гирин в своей практической работе постоянно сталкивается с узкопрофессиональным подходом к диагностике и лечению различных недугов. Он считает, что медицина должна объединиться с целым комплексом научных дисциплин, которые, взаимно дополняя друг друга, помогут познать на молекулярном уровне тончайшую структуру человеческого организма, ловить причины и следствия малейших отклонений от нормы и не только исцелять, по и своевременно предотвращать всевозможные заболевания.
Гуманность медицины в будущем, но мнению Ефремова, должна быть связана прежде всего с психологией больного, с охраной человеческого достоинства, сознания и подсознания. Потому Гирин и стремится объединить психологию с физиологией, мечтает о создании психофизиологического научного центра и настойчиво ищет пути сближения естественных наук с гуманитарными.
В отличие от Фрейда и его многочисленных исследователей на Западе, усматривающих в любом поступке проявление психопатологических сексуальных комплексов, Гирин ставит во главу угла общественное поведение человека и берет за исходное его биологическую полноценность. Своеобразие суждений героя Ефремова заключается в том, что он старается увязать такие надстроечные категории, как этика и эстетика, с материалистически понятым процессом биологической эволюции.
«Пора перевести понятие искусства на общедоступный язык знания и пользоваться научными определениями, — говорит Гирин, обращаясь к художникам. — Красота — это наивысшая степень целесообразности, степень гармонического соответствия и сочетания противоречивых элементов во всяком устройстве, во всякой вещи, всяком организме. А восприятие красоты нельзя никак иначе себе представить, как инстинктивное. Иначе говоря, закрепившееся в подсознательной памяти человека благодаря миллиардам поколений с их бессознательным опытом и тысячам поколений — с опытом осознаваемым. Поэтому каждая красивая линия, форма, сочетание — это целесообразное решение, выработанное природой за миллионы лет естественного отбора или найденное человеком в его поисках прекрасного, то есть наиболее правильного для данной вещи…Таково биологическое значение чувства красоты, игравшего первостепенную роль в диком состоянии человека и продолжающегося в цивилизованной жизни».
Концепция Ефремова — Гирина получает наиболее полное и отчетливое выражение в индийских главах романа, где советский ученый излагает свои взгляды перед индийскими мудрецами — йогами высших степеней, пригласившими его на собеседование.
Отдавая должное древней индийской философии, открывшей правильный путь к совершенствованию человека посредством тщательного развития и умножения его физических и духовных сил, Гирин в то же время упрекает своих оппонентов в том, что идеал йогов зиждется на личном «спасении», изоляции от окружающего мира, невмешательство в земные дела. Тем самым из индийской философии вытекает мораль себялюбцев, несущая благо лишь небольшому числу «посвященных».
«Разве не в тысячу раз более благородна другая цель, какую поставил себе целый народ — мой народ, идущий к ней через великие трудности? — восклицает Гирин. — Цель эта — сделать всех знающими, чистыми, освобожденными от страха, равными перед законом и обществом, сделать доступным для них всю неисчерпаемую красоту человека и природы… Я был бы рад, если бы вы увидели за моими несовершенными формулировками, что из материализма вместе с глубоким познанием природы вырастает и новая мораль, новая этика и эстетика, более совершенная потому, что ее принципы покоятся на научном изучении законов развития человека и общества, на исследовании неизбежных исторических изменений жизни и психики, на познании необходимости и общественного долга».