Позже той ночью мне приснился снег. Мы с Сейри любили гулять по снегу. Ей больше нравились ясные зимние дни, когда свет был такой хрупкий, что дробился на ветвях покрытых инеем деревьев Виндама. Мне же нравились тихие сине-серые дни, когда несомые ветром хлопья, казалось, приглушали и смягчали суровость мира. В этом сне я стоял высоко в горах у замерзшего озера, а Сейри брела по дальнему его краю. Я пытался пробраться к ней через ледяные глыбы у берега, однако каждый раз, когда я поднимал взгляд, она оказывалась все дальше. Я хотел позвать ее, но, когда я бил себя рукой по губам, никто не давал мне позволения говорить. В конце концов, я решил, что могу догнать ее, только если пересеку озеро. И я ступил на лед, стараясь обойти середину, где цвет предостерегал меня, что он предательски тонок. Но я уже не мог видеть, потому что пошел снег, и колючие кристаллики запорошили мне лицо…
Я утерся рукой — это оказалось не снегом, а соломой. Холод был привычной уже стужей ночи в пустыне. Я зарылся в солому поглубже, собравшись выяснить, удастся ли мне пересечь озеро, но соломинка снова кольнула мое лицо, и вовсе не ветер прошипел за прутьями моей клетки.
— Песет!
Прежде чем пошевелиться, я огляделся. В проходе никто не стоял, камеры с обеих сторон от меня были пусты. Нас было мало, так что они могли держать нас подальше друг от друга. Значит, звук донесся снаружи. Медленно, как если бы я просто ворочался во сне, я перебрался к наружной стороне и уставился сквозь частые прутья… на чумазую веснушчатую физиономию, расплывшуюся в улыбке, которой я не видел уже целую жизнь.
— Адово пекло! Я знал. Вот черт! Я знал, с самого начала… Это вы!
— Паоло!
Наши восклицания были лишь приглушенным шепотом, но изумления от этого в них меньше не становилось.
— Я знал, что вы живы. Мы оба это знали, хотя и не говорили никому, даже друг другу… а тут, сегодня, когда я увидел, как вы спасли жизнь тому парню… Черт!
— Ты был третьим. Ты и Сейри.
— Так вы знаете, что она здесь?
— Я видел ее. Мельком. Она знает?..
— Она не подозревает, что вы тут, и про меня тоже. Они не собирались меня посылать, но я их заставил. Так это вы должны дать нам знак? Вытащить нас?
— Все пошло не так.
— Не сообразил. — Он запнулся на миг, румянец залил его веснушки. — А если не считать того, как вы тут живете… с вами все в порядке? С вашей головой?
— Я все вспомнил.
— Все до того, как мы познакомились… и как вы в Данфарри объявились… и тот раз, когда вы мне починили ноги, — всё-всё-всё?
— Всё.
— Черт! — Он потупился, но не раньше, чем я успел заметить неприкрытое благоговение, охватившее его.
— Теперь я вспомнил Солнечного Света. Ты говорил, что позаботился о нем, но я тогда не мог понять, как к тебе попал мой конь. Ты первый из нашего мира, кого я встретил снова. Странно ведь, правда?
— У меня голова болит, как подумаю об этом.
— У меня тоже.
Мы оба на мгновение замолчали. Жизнь — это такое чудо.
Потом Паоло скорчил рожицу, поднял взгляд и снова принялся за расспросы, решив, что благоговение перед особой королевской крови или же воскрешением мертвых чародеев несущественно рядом с нынешними заботами.
— Так что же пошло не так? Как вы влипли в эту переделку?
— Я мог попасть в Зев'На только как раб. Поскольку все были уверены, что я мертв, наши союзники спрятали меня под маской — чарами, благодаря которым я поверил, что я — кто-то другой, смог пройти предварительные допросы и попасть сюда. Человек, который, как предполагалось, должен был мне помочь — снять маску и освободить меня, — внезапно умер. Лишь случайно увидев Сейри несколько недель назад, я, наконец, вспомнил, кто я такой и что должен сделать. Но, разумеется, сидя в клетке, как сейчас, многого не сделаешь.
Паоло окинул взглядом ряды клеток.
— Может быть, я смогу украсть ключ и выпустить вас.
— Нет! Это слишком рискованно — и совершенно бесполезно. Пока я ношу этот ошейник, во мне нет ни крупицы магической силы. Даже если нам удастся вытащить Сейри и Герика, нам не выбраться из Се Урот, потому что я не могу перенести нас.
— Я мог бы достать что-нибудь, чтобы распилить эту штуку.
— Жаль, но это невозможно. Ты даже не представляешь, как мне жаль. Но снять его можно только колдовством.
— Ладно, я это обмозгую. Что-нибудь придумаем.
— Ты не должен рисковать, Паоло. Я… Послушай. Зная, что ты здесь… с ней… Ты должен себя беречь. Понимаешь? Так, чтобы здесь был кто-то…
— Я понял. Но с вами ничего не случится.
— Я занимаюсь не самым безопасным делом. Возле соседней клетки показался охранник, напомнив мне, в каком опасном положении мы находимся.
— Побереги себя, Паоло. Это прекрасно — увидеться с тобой, знать, что поблизости есть надежный друг, но ты должен держаться от меня подальше. Пока здесь делать нечего. Не сейчас.
— Ну, вы просто поберегите себя. А я уж этим займусь. Вот увидите.
Он ускользнул так же тихо, как и появился. Я долго сидел, наблюдая за вспышками пламени в кузницах зидов на другой стороне темного двора и размышляя о чудесах вселенной, которая может так доверчиво вручить свое будущее неграмотному четырнадцатилетнему мальчишке. Впервые со дня смерти Дассина я заснул, улыбаясь.
ГЛАВА 38
ГЕРИК
Что-то странное творилось в моем доме. С тех пор как Мелладор убил раба, чтобы вылечить мое колено, я сам стал заботиться о своих ранах. На царапины, ссадины и синяки я не мог обращать внимания. Даже глубокие порезы и растяжения проходили сами по себе. Но однажды моему противнику посчастливилось, и он сильно ранил меня в плечо. Я вернулся в свои покои, прежде чем кто-либо это заметил, и прогнал рабов, сказав, что собираюсь заняться магией. Я не хотел, чтобы они кому-нибудь рассказали, что я ранен.
Я пожалел, что не могу воспользоваться тем, чему учила меня Нотоль — останавливать кровотечение, обезболивать раны, но это одна из вещей, неподвластных магии. Нельзя наложить на себя заклятие подчинения, нельзя ранить себя колдовством, однако это означает, что нельзя и исцелить себя, даже если ты умеешь это делать. Так что я разорвал чистое полотенце и перевязал им руку. Затянуть узел достаточно туго при помощи только зубов и свободной руки оказалось нелегко. Я надел толстую рубаху и темную куртку, на которой не будет заметна кровь, и понадеялся, что моя рука перестанет болеть и кровоточить прежде, чем я выдам себя.
Когда после всего этого я пришел с занятий по рукопашному бою, у меня кружилась голова, я был мокрый от пота и дрожал от холода одновременно. Острая боль в моем плече превратилась в тупую, ноющую, но полотенце и рубашка насквозь пропитались кровью. Я снова попытался перевязать рану, сменил рубашку и куртку, окровавленную одежду сжег и отправился на занятия по верховой езде. Однако мне пришлось прервать урок, прежде чем я свалился с лошади. Я наорал на наставника за то, что его занятия слишком трудны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});