– Будем меняться снова, Ар-Нель? Этот меч – он мой кровный брат.
Юу поражён пуще прежнего. Ар-Нель с мечтательной миной режет левую ладонь южным клинком, размазывая кровь по лезвию.
– Клянусь Небесами, Анну, это было прекрасно, – говорит он оттаявшим тоном, возвращая оружие владельцу. – Ты поэт, друг мой.
Анну касается лезвия губами, то ли целуя, то ли слизывая кровь Ар-Неля.
– Теперь я не смогу тебя убить, – говорит он с комичной печалью. – Это железо – оно твой родственник теперь.
– Оставь, Анну, – смеётся Ар-Нель. – Моей крови «это железо» уже пробовало, – и как всегда конфузит Анну парадоксальным ходом мыслей. и брошек на нём килограмма два, ета в один рукав, длинная прядь выбивается из косы.
– Видит Небо, тошно смотреть! – презрительно говорит Юу и морщит нос. – Все эти дикие красоты оттягивают момент истины – а момент истины в том, что кому-то придётся проиграть. На этом мир стоит, Уважаемые Господа, вам не удастся обмануть богов.
Анну хмурится. Ар-Нель останавливает его взглядом – между ними установилось почти телепатическое взаимопонимание.
– Мой дорогой Второй Л-Та, – говорит Ар-Нель, – мы с Львёнком – люди долга, вассалы своих господ. Над нами – прирождённая предопределённость, которая велит запирать чувства в душе. Перед нами лежит бесконечная дорога… возможно, когда-нибудь… в конце пути… Но сейчас мы не можем позволить себе давать волю страстям.
– Попросту вы интересуете Анну лишь до тех пор, пока ваш меч при вас, милейший Господин Ча, – язвит Юу. – Что же касается его самого, то прочувствованная речь для солдат вряд ли убедила самого Уважаемого Господина Львёнка пережить метаморфозу и рожать детей, если от него отвернётся его Творец.
– Болван, – спокойно говорит Анну. – Я сто раз мог умереть. Меня сто раз могли продать. Я мог быть рабыней, меньше, чем рабыней, я мог быть совсем ничем. Я не Львёнок Льва, за мной не послали бы послов. Я ничего не боюсь. Мы дойдём, мы победим… и тогда я выбью из рук Ча его красивый меч.
– Если на то будет воля Творца, – небрежно замечает Ар-Нель, смешит и сердит Анну.
– А ну вас! – бросает Юу в сердцах. – Я отправляюсь к Государыне, а вы можете пререкаться до самого вечера. Ты со мной, Ник?
– Мне надо собираться в дорогу, – говорю я.
Это – правда. У меня ощущение, что ничего толком не готово. Сегодня из приграничной крепости Ич-Ли приехала та самая девочка, которая когда-то была ординарцем Маленького Львёнка; Элсу ждал свою подругу, больше нас ничего не держит при дворе в Тай-Е. Я отправляюсь в Лянчин с Львятами, которые затеяли то ли бунт, то ли путч. За две последних недели они не отправили на юг ни одного гонца, зато оттуда им привезли несколько писем. Лев беспокоится; чтобы его беспокойство не зашло слишком далеко, нам надо торопиться.
И при том – удивительно, насколько мне не хочется уезжать.
Я всё понимаю. Все – и Этнографическое Общество, и КомКон – дали добро, моё присутствие и влияние на юге одобрено аж самим Рашпилем, который, кажется, куратор комконовской программы на Нги-Унг-Лян… и мне всё равно не хочется.
Мне прямо-таки отчаянно не хочется покидать друзей, которые стали мне почти роднёй за этот суматошный год. Жаль навсегда оставить Государыню Ра с её горячими вспышками милосердия и жажды справедливости, слишком детскими для прагматичного двора. Жаль расстаться с Государем, умницей Вэ-Ном. Господин Ки-А, капитан де Тревиль, только-только начал мне более или менее доверять… Придворный Гадальщик Ун-Ли так и не успел познакомить меня с благородной вдовой – зато подарил на счастье крохотный ножик в чеканных ножнах, на шее носить… Учитель Лон-Г, видный учёный-естествоиспытатель, ещё немало мог бы рассказать о своей прославленной теории внутриутробного изменения тел людей и животных в зависимости от правильности метаморфозы матери и её питания… Я никогда не увижу новорождённого младенца Сестрички Лью и Господина Первого Л-Та, с ребятами даже попрощаться не удастся, они уехали в деревню. Наконец, меня всерьёз огорчает предстоящая разлука с Ри-Ё, моим пажом – но Ри-Ё я намерен передарить своё дарёное Государем поместье. Не то, что это поможет ему в его любовных делах – но у него будет кое-какое положение; его матери и братишкам нужен свой дом взамен потерянного.
У меня то состояние, какое случается у этнографов во время долгой удачной миссии: Тай-Е кажется мне домом, жители Столицы и окрестностей – своими… На душе смутно и печально, короче говоря.
Я с тяжёлым чувством вхожу в свои апартаменты во Дворце. Ри-Ё в рубахе с закатанными рукавами и коротких штанах, босой, затягивает ремни на седельных сумках. Поворачивается ко мне.
– Ваши рукописи – упаковал, Учитель, – говорит он. – Но чистая бумага и тушечница – вот тут, в самом верху, в отдельной коробке. Я сразу достану, как попросите.
– Ри-Ё, – говорю я, – ты не достанешь. Ты заберёшь мать с братишками от родственников и переедешь жить в поместье Э-Тк. И не глупи ты, ради Небес! На юге вот-вот начнётся заваруха.
Ри-Ё слишком готовно кивает.
– Да, Учитель, я знаю, знаю. Весь двор об этом болтает. И вы меня, пожалуйста, простите – я, конечно, не отпущу вас одного. Вы мне всё это время были как Отец, я не могу вас бросить в таком деле – я ж себе не прощу, если вас убьют.
– Думаешь, я не справлюсь без тебя? – спрашиваю я несколько сердито. – Хочешь, чтобы я лишил твою мать старшего сына просто так?
Ри-Ё улыбается.
– Учитель, вы вернули моей Маме Старшего Сына просто так! Что бы со мной было, если бы не вы! Я не прощу себе, если с вами что-то случится. Короче, простите, я очень виноват, но я написал Маме письмо. Я послал ей все мои наличные деньги, кроме кое-какой мелочи на дорогу, и сообщил, что уезжаю с вами. Чтобы она сожгла цветы Отцу. Чтобы он замолвил за меня словечко в Обители Цветов и Молний.
И смотрит на меня преданными щенячьими глазами. Не могу я злиться на него всерьёз! Стыдно признаться, но я рад, что Ри-Ё со мной напрашивается – друзья в непростых обстоятельствах на вес золота. Маленький паршивец, похоже, это замечает.
– Вы, пожалуйста, не беспокойтесь, Учитель, – частит он. – Мама ведь получила посылку, ну, ту, которая от Сборщика Податей – помните? – Господина-Меч-Ржа-Съела! Мои не бедствуют. Мама в последнем письме писала, что Второй уже пытается меня заменять… Учитель, позвольте мне, во имя Земли и Неба, спину вам прикрыть, если что? Мама, знаете, тоже молится за вас…
– Подхалим, – ворчу я. Весь запал ругаться прошёл.
И он, моментально сообразив, что его дело выгорело, сияет, как надраенный пятак.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});