именно моих воспоминаний о жизни в СССР. Может, когда-нибудь и сделаю. Сейчас будет только небольшая серия статей, в качестве своеобразной разрядки от «Троцкизма». «Троцкизм» тяжело даётся — настолько противны послесталинские правители страны, что даже писать о них — мука почти физическая. Те, кто жил в то время, если помнят именно то время и себя в нем, должны и помнить насколько омерзителен был Брежнев со своими поцелуями взасос и награждением самого себя… эта сволочь и Звезду Героя превратила в цацку на пиджаке.
Мне некоторые личности, сегодня страдающие ностальгией по СССР, приписывают то мелкобуржуазное сознание, то страдание по джинсам, то зараженность потреблядством, когда я критикую ту страну моей молодости, некоторые даже относят к антисоветчикам. Мне бы на это было наплевать, только проблема в том, что с подачи таких «патриотов СССР», как Кара-Мурза и Кургинян, эти личности, хором за ними, перешли к обвинению народа СССР в предательстве социализма ради колбасы. Сегодня даже стали популярны портретики Лёни Брежнева с подписью «Ну что, хватает вам теперь колбасы?». Гнусность невероятная.
Еще более удивительно — у тех, кто обвиняет меня и моих товарищей в мелкобуржуазности и «колбасности», сейчас самая большая жизненная проблема — отсутствие вкусной, как в СССР, колбасы.
Наверно, это такое психическое заболевание, вид шизофрении под названием «патриот СССР». Там целый комплекс симптомов. С одной стороны, больной брюзжит, что советский народ воспитывался школой и комсомолом в духе творцов-созидателей, и здесь же, сам обзывает этот народ зараженным потреблядством и предавшим социализм, одновременно, эти аскеты негодуют, что сегодня нас грабят буржуи, у народа денег на жизнь не хватает, здесь же — уже граждан РФ обвиняют в потребительской психологии.
А то, что они о нашей молодежи пишут и говорят — вообще запредельно. «Жертвы ЕГЭ» — это еще самое корректное. У меня полное впечатление, что «патриоты СССР» экстраполируют на всё общество ненависть к собственным детям и их собственных детей к ним.
Как они показательно возбуждаются, когда видят сюжеты снятые всякими придурками с камерами, которые ловят на улицах мальчишек и девчонок и задают им вопросы по истории СССР, а молодежь ответить на вопросы правильно не может! Хотя, если бы в самом СССР вот так ловили на улицах комсомольцев, задавали им примерно такие же вопросы, например, про Курскую битву, то 9 из 10 комсомольцев даже не смогли бы назвать год, в который она происходила.
Такое незнание истории своей страны — печально, конечно. Но жизнь нужно воспринимать как реальность. И людей нужно воспринимать как людей, а не как некую субстанцию, призванную удовлетворять ваши эстетические запросы.
И вашу прошлую жизнь в СССР нужно воспринимать и оценивать не с позиций: накупили себе иномарок, а мне на проезд в маршрутке пенсии не хватает, вся жизнь говно — в СССР было счастье, потому что вас, паразитов на иномарках, не было. Или наоборот, я сегодня на «Мерседесе», а в вашем говнянном «совке» в трамвае мне ноги отдавливали.
Всё было, несколько, мягко выражаясь, иначе. Хотя, то, что я уже писал о СССР для некоторых выглядит как жизнь в мире другого измерения. Настолько наши миры были отделены друг от друга. Настолько жизнь на Кутузовском проспекте столицы отличалась от моей и моих земляков, сельчан и горожан Приморского края.
Начнем, наверно, со школы. В СССР было хорошо то, что школы были везде. Чуть не на каждом хуторе. А люди, наши родители, школу ругательски ругали. Вы думаете, что в СССР у людей не было претензий к школьному образованию? Наверно, вы учились в спецшколе тогда. В каком-нибудь крупном городе, где учителя держались за свое рабочее место. Но и сегодня таких элитных школ, в которых учителя работают на совесть, хватает.
Детям основной массы народа в таких школах учиться нет возможности как и сегодня, так и 30 лет назад. Я учился в обычной сельской школе, сначала в восьмилетке, потом в средней в районном центре.
Первый, второй, третий класс — мать или отец приходили с родительского собрания (по очереди ходили) и пересказывали друг другу, что там было. Была постоянная ругань родителей на собрании с учителями, завучем, директором. Наши родители, жители совхозного села, возмущались тем, что их дети в стране на положении второсортных по сравнению с городскими. Нехватка учителей. В первом классе у нас уроки были совмещенные с третьеклассниками, одна учительница одновременно два класса вела. Второй класс проучились отдельно. А третий класс — попали снова с первоклассниками. Хотя, классы в нашей школе были небольшими, в среднем по 15 человек, но два класса сразу на уроке — и очень хорошему учителю вести тяжело. А у нас большинство учителей было молодых, неопытных. В итоге, половина моего класса после окончания восьмилетки читала по слогам (да! По слогам!), а писали красивым почерком (вот почерк умели в советской школе ставить) хуже, чем Ванька Жуков в рассказе А. П.Чехова.
В соседнем с моим селом, в Старой Бельмановке, была школа-трехлетка. С 4-го класса детишек из нее возили уже к нам в с. Ленинское. Там все три класса вела одна учительница. Отгадаете, сколько человек из детей Старой Бельмановки, закончив школу, поступали в институты? Вообще никто и никогда за всю историю Старой Бельмановки. Предел — техникум. И то не из каждого школьного выпуска находился такой «вундеркинд». Даже после окончания восьмилетки почти никто из старобельмановцев не рисковал продолжить учебу в Хорольской районной средней школе. Хоть в старобельмановской школе классы были совсем небольшими, по 5–6 человек, но три класса вела одна учительница одновременно — детей гробили сразу, в начальных классах. Уже когда они к нам, в Ленинскую школу, приходили в 4-ый класс, мы их воспринимали, как тупых. Они уже были не способны усвоить программу даже 4-го класса и уходили в разряд круглых троечников. Т. е., двойки им не ставили только потому, чтобы по 5–6 человек сразу на второй год не оставлять.
Разумеется, дети тупыми не были. Тупыми они только для школы были. Но и Ленинская восьмилетняя школа, хоть по уровню стояла выше, была еще тем заведением. Хорошисты и отличники Ленинской восьмилетки, попадая в Хорольскую среднюю школу, переходили в разряд глухих троечников за очень редким исключением. Я был первым, кто после школы