Стиви тоже упоминалось, но впечатляющее выступление нашей команды в плей-офф затмило тему наших с ней отношений, что и к лучшему. Я бы предпочел, чтобы СМИ не успели выяснить, что происходит между нами, до того, как я сам с этим разберусь.
С тех пор как я вернулся, я каждый день захожу к ней домой, но она еще не приехала. Я не знаю, в Чикаго ли она вообще сегодня, не говоря уже об арене, но прямо сейчас я не могу думать о ней.
В течение следующей пары часов все мое внимание должно быть сосредоточено на трех периодах хоккея, которые я собираюсь сыграть, вот почему я купил ей билет на лучшее место на арене. Я не могу высматривать ее весь вечер, и я знаю, что, если увижу свободное место, это собьет меня с настроя.
Отец и Линдси сидят в семейной ложе с Логан и остальными Мэддисонами, но я хочу присутствовать, если Стиви встретится с моим папой, поэтому я взял ей билет на общей трибуне.
Несмотря на то что неизвестно, вернулась ли она в Чикаго, я должен верить, что это так. Я не могу представить, что она пропустит игру.
Мэддисон сидит рядом со мной в раздевалке, мы оба одеты для игры и готовы приступить к делу. Он опирается локтями на колени, не отрывая взгляда от пола.
– Готов?
Я киваю, сосредоточенный, как и мой лучший друг.
– А ты?
– Да. – Мгновение он молчит. – Возможно, это наша последняя игра вместе…
– Может, подождем с этим разговором до того момента, когда уже выиграем Кубок?
– Да, – посмеивается он. – Конечно.
– Знаешь, для маленького золотого мальчика, у которого было все, чего он только желал, ты действительно оказался лучшим другом, о котором я только мог мечтать.
Его грудь вздрагивает в беззвучном смехе.
– При том, что я считал тебя куском дерьма, ты на самом деле оказался чертовски хорошим парнем.
Я поднимаю кулак, он сжимает свой.
– Но я все равно считал, что ты засранец, – напоминает он мне. – И ты все еще засранец.
Когда мы выезжаем на коньках из туннеля, «Юнайтед-центр» оглушает. Мигающие огни освещают наш путь. Мы выкатываемся на темный лед, и дикторы, болельщики и ревущая музыка перекрикивают друг друга настолько, что единственное, что я слышу, – это стук собственного сердца. Я скольжу по льду, разминаясь, и мои короткие вдохи едва наполняют легкие, но я ничего не могу с собой поделать. Я никогда так сильно не нервничал перед игрой.
Как и на каждой игре, Логан встречает Мэддисона у «стекляшки». Обычно я их подкалываю, но сегодня я слишком сосредоточен.
– Одиннадцатый! – кричит судья. – Сними кольцо.
Сбитый с толку, я опускаю взгляд на свои руки. Я оставил перчатки на скамейке запасных, пока делал глоток воды. Я уже снял все свои кольца, включая цепочку. Пока мы играем, они лежат в моей раздевалке. Но потом я вижу крошечное колечко Стиви, едва заметное на моем мизинце, которое я совершенно забыл заклеить лейкопластырем. Теперь уже слишком поздно. Судья уже заметил его.
– Нет, – возражаю я.
Он подъезжает ко мне, сбитый с толку.
– Что?
– Я его не сниму.
– Тогда ты не играешь.
– Эй-эй. Тпру. Стоп. – Мэддисон оставляет «стекляшку» и быстро подкатывается к нам. Он встает между судьей и мной. – Он играет. Он его снимет.
Мэддисон хватает меня за майку и утаскивает за собой обратно в туннель, скрывая от посторонних глаз.
– Сними это чертово кольцо со своего пальца.
– Нет.
– Зи, не будь смешным. Сними его со своего чертова пальца.
Я не отвечаю, но и не снимаю кольцо.
Мэддисон смягчает подход.
– Оно ничего не значит, чувак. Стиви тебя простит. Я уверен, что простит. Просто дай мне шестьдесят минут поиграть в хоккей, а потом мы с этим разберемся, ладно?
Я продолжаю молчать.
– Ты знал, что у меня есть записка, которую Логан написала мне в колледже во время выпускного шоу, записка, которую я до сих пор читаю перед каждой игрой? Но даже если у меня не было ее с собой или я забывал ее прочитать, это не означало, что она меня разлюбила. Это просто символ, и ты держишься за это кольцо, потому что думаешь, что это – все, что у тебя осталось от Стиви.
После мгновения раздумий я наконец смиренно киваю и неохотно снимаю с пальца кольцо Стиви. Оглядываюсь в поисках безопасного места, куда можно было бы его спрятать, но я не могу вернуться в раздевалку.
– Слушай, я не монстр. Привяжи его к шнурку и заправь в коньки или еще куда-нибудь.
Я меряю его взглядом:
– Чертов болван.
Он непримиримо пожимает плечами.
Национальный гимн, стартовые объявления и предматчевые ритуалы пролетают в одно мгновение, и, не успев опомниться, мы переходим к первому периоду.
У нашей скамейки запасных нервы на пределе. Пасы не связываются, переходы не плавные, а замены на линии происходят не вовремя. С другой стороны, «Питтсбург» играет так, будто им нечего терять, потому что, ну, так оно и есть. Поражение со счетом 3:0 в финале во время выездной игры заставляет всех ставить против них, и они играют так, как им нравится. Их атаки сильны, удары сыплются без остановки, и они катаются быстро и свободно.
Они забивают на двенадцатой минуте первого периода и получают преимущество со счетом 1: 0.
Во время первого перерыва тренер читает нам лекцию о том, как нужно играть, как собраться, и напоминает, что завтра мы возвращаемся в Питтсбург на пятую игру, если не выиграем сегодня вечером. Я хочу победить дома, мы все этого хотим, и последнее, что мне нужно, – это садиться в самолет с мыслью, что там не будет Стиви.
Это первый раз, когда она всплывает у меня в голове во время игры, и я отмахиваюсь от мысли о ней, чтобы снова сосредоточиться.
В начале второго периода из-за меня происходит удаление: один из нападающих «Питтсбурга» бьет меня, рассекая щеку, и моя кровь стекает на лед. Я этого почти не чувствую. Слишком много адреналина течет по моим венам, чтобы замечать боль. Но это дает нам преимущество в счете, и один из наших нападающих-второгодников в первые двадцать секунд силовой игры забивает гол, сравняв счет и успокоив ребятам нервы.
Период состоит из равных ударов по воротам, Рио и я удерживаем верхнюю линию «Питтсбурга». То же самое делает Мэддисон с его вингерами.
Мы заканчиваем второй период со счетом 1: 1.
Третий и, надеюсь, заключительный период начинается тихо: никакого гомона, почти никаких разговоров на льду, к командам вернулась нервозность, и это заметно с обеих сторон. Для «Питтсбурга» это страх, что для них наступил конец сезона. Для нас – осознание того, что может быть и иначе. За эти последние двадцать минут мы можем выиграть Кубок, и это чертовски страшно.
Между командами происходит обмен