Читать интересную книгу Красно-коричневый - Александр Проханов

Хрустальная призма вращалась, кидала радугу в черное окно, и какой-нибудь солдат в оцеплении изумлялся, наблюдая разноцветную вспышку. Хлопьянов ждал, когда спектр коснется его зрачков. Выбрал голубой исчезающий лучик. Скользнул по нему в другое пространство, где сочная густая трава, теплое озеро, женщина, раздеваясь, идет к воде, и он, мальчик, в лопухах, обомлев, впервые в жизни вблизи созерцает диво – обнаженную купальщицу. Большое, розовое, влажное от жара тело, сильную с коричневыми кругами грудь, овальный живот с темным углублением пупка, мягкий пышный треугольник внизу живота. Переступив через упавшее платье, подняв локти, отбросив волосы, пошла к воде. Ослепнув, почти теряя сознание, он смотрел, как входит она в озеро, как вскипают вокруг ее колен серебряные пузырьки. Плывет, не вынимая рук, оставляя за собой солнечные разводы. Он чувствует, видит, как подводные струи и водовороты налетают на ее грудь, ласкают живот, омывают полные ноги. Он хочет стать озером, в которое она погрузилась, травой, которую мяли ее стопы, выгоревшей тканью платья, облегавшей ее шею, спину и грудь.

Он успел пережить все это и выскользнул из хрустальной призмы по голубому лучу в холодный кабинет осажденного Дома.

– Дело в том, что им навязывают их собственную смерть, и они принимают ее как благо. Кто привел в Дом Советов фашистов? Кто упорно побуждает их показывать перед телекамерой свастику? Кто заставляет их голосами штурмовиков кричать перед журналистами: «Хайль, Россия!»? И после этого Руцкой хочет сочувствия прессы, девяносто процентов которой состоит из евреев! Хочет сочувствия русских людей, двадцать миллионов которых погибло от рук фашистов! Я говорю ему: «Уберите из Дома баркашовцев. Иначе ваш расстрел будет интерпретирован как расстрел фашистов, и все вздохнут с облегчением!» Я говорю ему это, а он грозит выдворить меня из Дома Советов. Ну что ж, тогда у него не останется никого, кто бы мог уберечь его от безумных действий. Именно этого и добиваются люди из особняка с белым роялем!..

Фиолетовый лучик вылетел из магической призмы. Хлопьянов метнулся к нему, проник в его светящуюся сердцевину и вместе с корпускулами света влетел в другое пространство, за хрустальную грань стекла.

Он на даче у друга, в высокой мансарде. В окне огромная голубая луна. Черные недвижные травы, белесая дорога, квадратный налитый пруд. Все дышит, слабо мерцает, наполнено таинственными ночными жизнями. Луна еще не отражается в пруду, еще не легла дрожащим серебром от одного заросшего берега к другому. Но в воде снуют невидимые существа – плаунцы, рыбьи мальки, водомерки. Они поднимают крохотные волны, эти волны отражают луну, весь пруд в росчерках, искрах, голубоватых мерцаниях. Вот побежала водомерка, колебля лежащую на воде траву. Травинки загораются одна за другой, а водомерка, невидимая, отмечает свой путь по воде брызгами лунного света. И в нем восхищение, сладостное слияние с этой ночной, разлитой повсюду жизнью – с луной, с черным росистым бурьяном, с бегущей по воде водомеркой.

– Вы знаете, я пытался оказывать влияние на последних государственников СССР. Пытался побудить их к действию. Но они слишком поздно воспользовались моими советами. Страна распалась. Распад продолжается. Я пришел сюда, чтобы предотвратить распад. Я хочу предложить мои знания, мой опыт, но меня снова не слушают. У меня самые мрачные предчувствия. Кто-то заинтересован в моем устранении. Быть может, меня убьют. Но я до последнего буду стараться помочь. Ибо для меня, сына Великой Красной империи, нет места в жалких остатках, в которую превращают Родину!

Он отставил призму, и радуга остановилась, вплавленная в стекло. Хлопьянов не успел поймать налетающий в зрачок зеленый лучик. Но не жалел об этом. Здесь, в этом мире, в этом холодном Доме, ему предстоит совершить еще несколько важных деяний, выполнить несколько неотложных заданий и дел. После этого он отыщет Советника и его хрустальную призму и кинется в радугу, как кидаются в воду, вниз головой, вытянув заостренные руки. Исчезнет в стекле, перейдет в иное пространство и время.

– Я должен идти, – сказал Советник, – Руцкой освободился от дневных совещаний. Пойду, попробую его просветить.

Он взял свечу, осветил дверь, пропуская Хлопьянова. Они разошлись, и Хлопьянов видел, как удаляется по коридору Советник, неся над головой слабый колеблемый свет.

Хлопьянов возвращался к себе, чтобы дождаться разведчиков и вместе с ними отправиться в подземный рейд. Исследовать коммуникации, по которым противник мог бы проникнуть в Дом и осуществить газовую атаку или диверсию. Или, напротив, группа защитников сможет пронырнуть под оцеплением и незамеченной выйти в город.

Он шел по коридору, ориентируясь в темноте по дверным косякам, по слабому мерцанию табличек, по запахам пластика и холодным сквознякам, долетавшим с лестничных клеток. Одна дверь была приоткрыта. Из нее лился ровный стеариновый свет. Проходя, Хлопьянов увидел обширное, без мебели, помещение, разбросанные по полу матрасы, на которых вповалку спали люди. На стуле горела свеча, освещая грубые башмаки, мятые камуфляжи, прислоненные к стене автоматы. Перед свечой сидел человек, держа на коленях автомат, оберегая покой спящих. В этом одиноком недремлющем страже Хлопьянов узнал Вождя.

– Здравствуйте, – сказал Хлопьянов. – Все эти дни я видел вас издалека, то у Ачалова, то на улице. Не было случая поздороваться.

– Здравствуйте, – ответил Вождь. – Я тоже видел вас у Ачалова.

Лицо Вождя было бледным, исхудалым. Синие глаза запали. Русые усики тускло золотились. Руки устало лежали на цевье автомата. Он казался расслабленным, обмякшим, словно распустил все свои мускулы, экономил силы перед возможной ночной тревогой. Тогда по тревоге комната наполнится стуком башмаков, звяком железа, темными, проносящимися по стене тенями. Сильные, очнувшиеся ото сна люди побегут выполнять приказ своего командира.

– Какие виды на штурм? – спросил Хлопьянов, переступая порог. – Вчера в это время они уже начинали.

– Фиксируется перемещение техники. Но концентрации живой силы не отмечено… Прошу вас, садитесь. – Вождь снял со стула свечу и поставил на пол.

Хлопьянов сел. Свеча, укрепленная в маленькой плошке, разделяла их и одновременно соединяла, помещая в мягкую сферу света. На ближнем матрасе спал юноша. Хлопьянов узнал Николая, того, кто помог ему во время марш-броска по лесам. Свежее безусое лицо было безмятежным. Сон, который он видел, не был связан с огромным холодным Домом, а с чем-то милым и трогательным.

– Сегодня, когда Руцкой делал смотр полка, я не видел ваших людей, – Хлопьянов отвел глаза от спящего юноши. – Ваше подразделение не входит в Добровольческий полк?

– Мы не входим ни в чьи полки, – ответил Вождь. – Только в небесный полк Богородицы.

– Значит, вы сосредоточились на охране Руцкого и Хасбулатова?

– Мы здесь не для того, чтобы защищать этих двух нерусских.

– В чем же цель? – их летний разговор под зеленым дубом получал теперь продолжение. Только кругом был не лес, не теплая трава, а Дом, окруженный солдатами, и свеча, освещавшая цевье автомата. – В чем цель?

– Мы здесь не для того, чтобы защищать истеричного летчика, привыкшего к тому, что его постоянно сбивают. И не для того, чтобы класть русские головы за чеченца. И не для того, чтобы идти под красным знаменем с главарем безумных старух. У нас своя миссия и своя судьба. Я приказал моим людям явиться сюда, чтобы получить оружие и больше не выпускать его до тех пор, пока мы ни войдем в Кремль.

Юноша, озаренный свечой, безмятежно спал. Его губы дышали, а золотистые веки вздрагивали. Видения в спящих глазах проносились одно за другим. Его душа витала среди разноцветных лугов, лазурных озер, небывалых гор и долин. Хлопьянов испытывал к нему отцовскую нежность, хотел, чтобы сон его длился дольше, чтобы он оставался среди райских лесов и холмов, удаленный от этой холодной казармы, от грязных матрасов, сипло дышащих людей, прислоненных к стене автоматов.

– Наступил наш час. Я говорил вам про старца Филадельфа. Он – духовный пастырь многих русских людей, готовых умереть за Россию. Он и сам погиб за Россию. Я был у него в келье за несколько дней до смерти. Он сказал: «Приходит час русской жатвы! Созрела русская пшеница! Вы – жнецы! Вам собирать урожай!» И вот мы, по его благословению, здесь. Я готовился к этому всю мою жизнь. Меня унижали, гнали, хотели убить. Вместе со мной хотели убить моего отца, мою мать, мой народ. И убивали без счета! Я терпел, притворялся, падал ниц. По моим спинам шли враги, давили меня каблуками, я слышал их клокочущую картавую речь. И говорил себе: «Терпи! Настанет твой час!» И он настал. Мы получили оружие, и теперь оно будет служить России!

Юноша спал. По губам его блуждала улыбка. Его душа скользила над вершинами золотистых берез, спускалась к лесному озеру, бесшумно неслась над поверхностью, отражаясь в темной воде, над кувшинкой, где сидели две голубые стрекозки, над заводью, где плавал выводок уток. Достигла стены камышей, прянула ввысь, к красной прибрежной сосне с пустым ястребиным гнездом, и выше, к белому пышному облаку, туда, где кругами и дугами парила семья ястребов.