Читать интересную книгу Обитель - Захар Прилепин

“Вот почему никого нет в ИСО, – усмехнулся Артём. – Их всех арестовали! Кто ж нас теперь стеречь будет?”

– …Наше внимание, – безупречно, как монетный стан, чеканил голос, – фиксировалось главным образом на основных дефектах обслуживания населения лагерей и основных запросах и нуждах заключённых. Как повсеместное явление отмечена жалоба заключенных на отсутствие нормированного рабочего и выходных дней. Большинство работ СЛОН носит сезонный характер: лесоразработки, рыбные промыслы, дорожное строительство, сельское хозяйство и т. д. На этих отраслях труда нормировать рабочий день, особенно в связи со специфическими атмосферными условиями, представляется невозможным. Работа распределяется по урокам, причем о непосильной тяжести последних поступает масса заявлений. Выходной день соблюдается лишь на мелких кустарных производствах, – голос затих и одним громким глотком, словно глотка была лужёная, диктующий допил чай. – …Определенную приказом по УСЛОНу норму продпайков можно признать по существу удовлетворительной, но благодаря злоупотреблениям или халатности обслуживающего персонала сплошь и рядом как система наблюдаются случаи недодачи пайков, изготовления крайне однообразной пищи. Культурно-просветитель-ное обслуживание заключенных налажено в своей структуре удовлетворительно. Почти повсюду имеются красные уголки, очень приличны стенгазеты, читаются лекции на различные темы, но объекты обслуживания ввиду крайней тяжести работы не в состоянии заниматься культурным времяпрепровождением. Кроме того, культпросветработа в большинстве командировок явно не соответствует жестокости режима. Жилищные условия заключенных чрезвычайно тяжелы, ни о какой норме говорить не приходится, так как обитатели обследованных бараков из-за крайней скученности в большинстве спят, тесно прижавшись друг к другу. На постельные принадлежности нигде нет и намека. Вновь построенные бараки производят более благоприятное впечатление, но тем более резок контраст между ними и массой старых бараков. На всё население лагерей имеется всего лишь 28 врачей, сосредоточенных почти исключительно при стационарах отделений СЛОН. Квалификация лекпомов, несущих совершенно самостоятельную работу, недостаточно проверена. За два квартала сего года переболело 24,6 % населения СЛОН. Умерло за те же полгода 6,8 % населения.

“…Всё так, всё так, – шептал Артём, – давайте распустим этот лагерь, товарищ”.

– В целях пресечения дальнейшего процветания жестокого режима и для улучшения быта заключенных Комиссией предприняты следующие меры, – двигался в сторону завершения своей работы голос. – Первое. Предложено немедленно ликвидировать систему заключения в неприспособленные, в том числе неотапливаемые, помещения. Второе. Предложено срочно оборудовать нарами и прочим все арестные помещения. Третье. Внесены в смету ассигнования на улучшение продовольственного и вещевого довольствия заключенных: имеются в виду постельные принадлежности и прочее. Четвёртое. Арестовано, как уже указано выше, 24 человека из состава администрации, надзора и охраны командировок. Пятое. Арестованы начальник отдела Труда и Учета, заведующий торговым отделом и начальник Дорстройотдела УСЛОН. Вносится предложение отстранить от должности помначальника УСЛОН. Шестое. Углубляется и развивается следствие по заведенным делам и начинаются новые. Седьмое. Проведена разъяснительная кампания среди партийной части работников УСЛОН. В результате энергичных мероприятий Комиссии системе истязаний заключенных пока положен предел.

– Тебе что здесь надо? – Артём дёрнулся, а что было дёргаться: и так всё ясно.

Перед ним стоял ещё один столичный чекист, гладко выбритый, красивый, с белыми зубами – того и гляди сейчас перекусит какую-нибудь важную жилу.

– Сказали тут стоять и ждать, когда вызовут, – смело соврал Артём.

На голоса выглянул секретарь.

– Кто это? – спросил чекист, кивнув на Артёма.

– Задержанный, сейчас будем разбираться, – отчитался секретарь.

– Какой задержанный – я сам приплыл, – огрызнулся Артём: услышанное им только что настраивало на определённый лад.

– Это из команды Горшкова? – в упор вглядываясь в Артёма, громко спросил белозубый чекист то ли секретаря, то ли обладателя мощного голоса и лужёной глотки из соседнего кабинета. – Того, что ушёл в море на прогулку, как только прибыла наша комиссия?

– Сейчас поймём, – раздался голос, на который даже оконные стёкла отзывались. – Веди его сюда.

Зайдя в кабинет, Артём в некотором замешательстве начал искать обладателя несокрушимого баса, но здесь был только тщедушный человек полутораметрового роста, к тому же нестриженый, в очках, с лохматыми бровями.

– Где ваши документы? – спросил он. Голос принадлежал ему. Он украл этот голос или поймал в силок, а потом приручил, как хищника. Теперь голос служил ему.

– Какие? – переспросил Артём.

– Командировочные, – таким голосом можно было колоть орехи.

– Спрашивайте у Галины. Все были у неё, – поспешно отвечал Артём, сам себя уговаривая не торопиться.

Белозубый о чём-то поинтересовался у секретаря и вскоре вошёл вслед за Артёмом.

Секретарь тихо, но плотно прикрыл дверь к ним.

– Откуда такая куртка? – спросил белозубый. – ИСО?

– Рядовой заключённый двенадцатой рабочей роты, – отрапортовал Артём и тут же спутал, сам не зная зачем, следы. – Был временно переведён во вторую.

– Что-то я не видел у рабочей роты таких курток. Ничего не путаешь, сынок? – то ли издевался, то ли нет белозубый.

“С чего я тебе «сынок», – быстро подумал Артём. – Не уверен, что ты мне даже в старшие братья годишься…”

– Награждён товарищем Эйхманисом за образцовую работу, – сам от себя не ожидая, наврал Артём. Что-то ему подсказывало, что так будет лучше. Да и что было сказать: куртку выдала Галина в день побега?

– И что ж ты наработал?

– Занимались при товарище Эйхманисе изучением географического ландшафта, флоры, фауны, – отчитывался, как карты выкладывал, Артём.

На кону стояла жизнь.

– А куда плавали с сотрудницей ИСО… как её тут… – заговорил полутораметровый с лохматыми бровями, направляясь за свой стол. Артём медленно перевёл на него взгляд и не понял, уселся ли он уже за стол или так и стоит там. Характерно, что носителю лужёной глотки рост его, кажется, не мешал – для полного мужского самоощущения ему вполне хватало голосовых связок и маузера на боку.

– Остров в пятнадцати верстах от лагеря… – ответил Артём.

– Цель путешествия? – теперь говорил только голосистый.

– Насколько я понял, составление и уточнение карт Соловецкого архипелага, – твёрдо отвечал Артём.

– Как обнаружили иностранных граждан? – малорослый закурил папиросу, показавшуюся очень большой рядом с его маленькой головой.

– Они развели костёр на острове, мы заметили.

– Они пытались оказать сопротивление?

– Нет, один из них, мужчина, был без сознания. Простыл, в бреду лежал. Но оружие у них было. Мы изъяли.

– Вы говорили с ними? – пепел малорослый стряхивал куда-то прямо в бумаги на столе.

– Нет. Они не владеют русским, а мы – иностранными языками.

Белозубый тоже подошёл к столу, встал за спиной своего малорослого товарища, посмотрел на бумаги – видимо, ему было можно. Обладатель голоса оглянулся назад. Белозубый кивнул вопросительно: мол, что?

– Да по бумагам всё верно, – сказал малорослый, оборачиваясь к столу. Когда он опускал глаза, брови свисали так густо, как если бы несколько лохматых, медленных пчёл сидело у него в районе надбровных дуг.

* * *

Его всё равно отправили назад: “Пусть пока посидит, – велел голосистый, вставая из-за стола в поисках пепельницы, которую сам же оставил на маленьком монастырском подоконнике, – а то вдруг опять уплывёт… Дело его разыщите мне! – велел секретарю. – Все приказы о внутренних переходах. Надо понять, чем они с Эйхманисом занимались… а то флора…” – и он захохотал так громко, что дрогнула ложка в стакане чая.

В камере стоял едкий, приторный запах пота.

Горшков и Ткачук часто отходили в угол и там то бубнили, то стояли молча.

Ткачук сутулился и много чесался.

Здесь вместе с Артёмом сидело десять человек, но лежанок имелось восемь, в итоге на двух местах спали по очереди.

Артём, хоть и занял чужие нары, ни в каких очередях не участвовал, а просто ложился на то место, куда упал, едва вошёл, и даже не стал разбираться, кто тут спал до него.

Наверное, такой зачин сразу же дал ему ощущение наглости и задора. Услышанное в секретарской утвердило в этом настрое.

Кучерава – он тоже был здесь – почти не вставал и выглядел так, словно его уже которые сутки не отпускало тяжелейшее похмелье. Морду имел опухшую, уши обвисли, щёки обвисли, нос обвис. Воды пил кружек по десять, пока не гнали от ведра.