На безоблачно голубом фоне (вероятно, цвет объединяющейся Европы) с желтым солнышком, нарисованном, скорее всего ребенком, стоит Единый Кандидат, одетый в дорогой темно-синий костюм и с бархатным загаром на лице. Он опирается на стул (или стол?), а поскольку листовка наклеена косо, то ощущение такое, будто кандидат судорожно хватается за первую попавшуюся опору. Очки с него сняли, отчего выражение лица стало беспомощно-ласковым. В общем, то ли кандидат в сенаторы от Майами, то ли экс-секретарь райкома партии, вернувшийся из Сочи…
Вряд ли в этом был виноват сам Гончарик. Скорее всего, сказались действия «технологов», уверенных в том, что в Майами и в Пуховичах народ голосует по одним и тем же законам.
И так же, как готовилась эта бездарная листовка, шла и вся поспешная и скомканная кампания.
О том, насколько далеки от реальности были оценки наиболее горячих участников этой кампании, говорит тот факт, что находились «энтузиасты», которые всерьез утверждали, что в случае поражения «единого кандидата» Гончарика, им удастся повторить белградский сценарий449. А Лукашенко их с удовольствием подхватывал:
«Почитайте оппозиционную прессу, она уже об этом писала. 10 сентября будет объявлено, что победил Лукашенко. Несогласные с этим, не менее 10 тысяч человек, в том числе из регионов, свозятся в Минск, и атакуется резиденция Президента. Как в Югославии, захватывается и объявляется белорусский Коштуница»450.
Но на сей раз Лукашенко паниковал совершенно напрасно.
Нет, не вышел народ на площадь.
Вот что говорит по этому поводу режиссер Юрий Хащеватский:
«При всем при том, по данным независимого наблюдения, в первом туре Лукашенко не победил. Более того, если бы все было честно, то состоялся бы второй тур, а во втором туре он наверняка бы проиграл, так как тут уже объединились бы все, включая тех, кто не верил в возможность победы и потому попросту не голосовал. В тот раз белорусы победили, но защищать свой выбор не стали. Пришли на площадь к Дворцу профсоюзов не десятки тысяч обманутых людей, а лишь сотни — потому что звали их не те и не так, чтобы быть услышанными. Я знаю это точно — я видел их глаза — тех, кто пришли».
Революции — ни оранжевой, ни розовой — не произошло.
…Видимо, забыв про свои страхи, про исчезнувших соперников, про снятых с дистанции кандидатов, Лукашенко назвал итоги голосования своей «элегантной победой».
Но ничего «элегантного» не было даже в том, как проходило голосование.
Независимым наблюдателям не давали приблизиться к столам, где шел подсчет голосов. За столами сидели члены участковых комиссий, чаще всего — бюджетники и государственные служащие, полностью зависимые от власти, а также пенсионеры и представители Белорусского патриотического союза молодежи, более известного в народе как «Лукомол». Они молча считали бюллетени, писали на бумажках какие-то цифры и подавали председателю. Тот так же молча суммировал их, и когда протокол вывешивался для всеобщего обозрения, наблюдатели понимали: «Важно не то, как проголосовали, а то, как посчитали».
«Были три района, из которых пообещали: мы тебе скажем, что на самом деле получилось, — вспоминает Василий Леонов. — Нигде в этих сельских районах кандидат от власти не получил свыше сорока процентов. Но даже те, у кого хватило смелости сказать мне правду, дальше не пошли: мы напишем эти семьдесят восемь, сказали они мне, потому что соседи все равно напишут столько же. У Гончарика было и по сорок, а в некоторых сельских районах — по пятьдесят. И это даже при дикой массированной травле оппонента Лукашенко»451.
Широкую огласку получил случай, когда комиссию буквально поймали за руку: был оглашен один результат, а в территориальную комиссию увезли протокол с совершенно другими цифрами. Но до этого не было никакого дела ни судам, ни прокуратуре.
Бюллетени были уничтожены через день после голосования. Это и стало одним из самых «элегантным» событий за весь 2001 год. Так горят бюллетени кардиналов на конклаве, возвещая о пожизненном избрании нового Папы Римского.
Часть III. Всех — поиметь?
На приеме в российском посольстве, куда я был приглашен как собственный корреспондент «Московских новостей», ко мне подошел генерал КГБ Иван Юркин и громогласно спросил:
— Федута, когда ты мне свою книжку подаришь? С персональным автографом…
— Какую, Иван Захарович?!
У меня как раз вышла книга о Пушкине. Как и всякому автору, интерес к моему творчеству мне был лестен. Но не настолько, чтобы не удивиться существованию генерала КГБ, интересующегося пушкинистикой.
— Что значит — какую? Разумеется, «Нашествие»452!
В растерянности я оглянулся.
Вокруг меня мгновенно образовалась пустота. Мне показалось, что все эти высокие государственные чины, эти министры и генералы, даже иностранные дипломаты, все — отодвинулись, поглядывая на меня с любопытством и даже жалостью. Видно было, что «Нашествие» они изучили досконально, в моем авторстве не сомневались, полагая, что таким вот способом я анонимно расквитался с Лукашенко за обиды, и теперь всем им было интересно, чем это для меня закончится.
Возражать генералу было бессмысленно. Не станешь же на дипломатическом приеме орать, что ты не писал эту книгу, да и читал-то ее с трудом!
Придя домой, вконец расстроенный, я понял, что отмыться от подозрений в авторстве мне будет нелегко. Еще и потому, что в представлении многих я был человеком — как бы это к себе помягче — сложного и не совсем чистого прошлого. Причем в глазах одних я «замарал» себя участием в команде Лукашенко, а в глазах других — «предательством» и переходом в лагерь его оппонентов. А теперь еще эта нелепость с «Нашествием»!
Наутро я кинулся к единственному человеку, с которым в тот момент мог посоветоваться, надеясь на его понимание и жизненный опыт.
Синицын долго смеялся:
— Ну и ответил бы ему: «Юркин, ты лучше скажи, где ты Захаренко с Гончаром закопал!».
— С него это как с гуся вода. А меня буквально припечатали эти дурацкие подозрения. Была бы хоть книга стоящей!
— Ну так напиши свою… — Синицын сказал, осознал сказанное и сразу, как это с ним часто бывает, завелся: — А что?! Ведь и действительно — классный выход. Тем более что ты давно собирался обо всех нас рассказать. Напиши книгу — и любому дураку станет понятно, что к «Нашествию» ты не имеешь никакого отношения.
И вот я написал.
Полтора года я встречался с людьми, мнения которых почему-либо были для меня важны, со свидетелями и участниками событий. У них я учился все серьезнее относиться к своему герою, совсем не случайному в нашей жизни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});