Читать интересную книгу Письма и документы (1917-1922) - Ю Мартов

Речь Потресова

В предыдущих докладах была исключительно оценка прошлого. Лишь Дан слегка коснулся практических шагов, предположений для будущего.

Абрамович требовал энергичной внешней политики, но ведь он сам говорил, что страна стихийно влеклась к сепаратному миру. Он говорил, что еще весной надо было сознать, что выйти из войны без нарушения интересов революции нельзя, надо поступиться многим. Тогда, при правительстве, признанном страной и союзниками, может быть, и удалось бы добиться не похабного мира. Что же это за энергичная политика?

Получается странное положение: мы претендуем на совершение самых колоссальных преобразований внутри страны, а во внешней политике Абрамович не может предложить ничего, кроме шантажа, доказывающего лишь бессилие "ультиматума", смысл которого -- "заключайте мир, а то мы порвем с вами, т.е. уйдем к Германии".

Правда, интернационалисты говорят еще об обращении к народам мира. Но, обращаясь к другим народам, надо иметь возможность предъявить еще что-либо, кроме шантажа.

Россия должна была сказать, что революционная страна будет защищать свои идеи против германских империалистов. Тогда мы были бы сильны и против союзного империализма.

Я знаю, что не всегда лишь успех доказывает правильность тактики, но характерно все же, что наибольшее поражение на выборах понесли именно интернационалисты.

Конечно, тактические ошибки не изменили общей картины событий, но все же они имеют свое значение.

Даже Абрамович говорил сегодня, что в армии еще есть здоровые элементы. Их было много в начале революции. Но общее идейное состояние руководящих кругов революционной демократии не благоприятствовало борьбе с разложением армии. Ведь даже в меньшевистских органах нельзя было говорить о защите отечества.

Война носит империалистический характер, но ведь и Абрамович говорил, что нужно выбирать меньшее зло, но если бы Англия даже захватила Малую Азию, Палестину, Персию и т.д., это было бы лучше, чем порабощение России Германией.

А ведь мы на краю вступления в Петроград германских войск.

Мой прогноз: большевики уступят место германским войскам и агентам, и перед ними встанет вопрос о реставрации в той или другой форме.

В случае победы Англии была бы почва для развития революционной социал-демократии в Германии, а теперь будет почва лишь для шейдемановщины. Вспомните, как сожалел Гаазе о разложении армии, о неудаче нашего наступления.

Идея обороны у вас никогда не была равноправной с идеей борьбы за мир. Мы всегда боялись обидеть Германию, в то время как дело шло о том, чтобы нам спастись от "похабного" мира.

Между тем в стране все же были элементы, способные к национальному подъему, но они систематически развращались, хотя бы и из самых лучших побуждений.

К чему мы пришли? Большевики заключают сепаратный мир. Пока большевики у власти, нам ничего делать, кроме того как нести в массы свои идеи и кричать, что большевики предатели.

Дан прав, лишь свержение большевиков и Учредительное Собрание могут спасти хоть что-либо. Но если бы перед властью, созданной Учредительным Собранием, была дилемма принять "похаб-ный" мир или сделать последнюю попытку и организовать отпор врагу последним напряжением революционной энергии -- [нужно] было бы избрать последнее. Пусть это грозило бы гибелью, но честь революции была бы спасена.

Новый луч, 3 декабря 1917, No 3

ВОПРОС ЧЕСТИ

Во время самодержавия мы, социалисты, требовали, чтобы царские палачи содержали в сносных условиях своих пленников. Рабочие и интеллигенты, сидевшие в царских тюрьмах, были открытыми заклятыми врагами царизма, и царизм столько же ненавидел их, сколько боялся. И тем не менее мы, а вместе с нами все честные люди во всем цивилизованном мире, требовали, чтобы эти заклятые враги царизма, попав в плен к нему, подвергались человеческому обращению; чтобы их честь, здоровье и жизнь не были бы игрушкой в руках диких тюремщиков. Мы хотели заставить -- и нам удалось заставить --варварских царских опричников соблюдать первое правило гуманности: обезоруженный враг неприкосновенен.

С той же решительностью мы требовали соблюдения того же правила от правительства Керенского, когда после 3--5 июля и поражения на фронте оно заполнило тюрьмы солдатами и рабочими-большевиками; когда оказалось, что министры коалиционного правительства не приняли вовремя мер к тому, чтобы эти политические заключенные не то, чтобы содержались в приличных условиях, но и были ограждены от насилий стражи. Жгучее чувство стыда и возмущения охватывало нас при известии, что в тюрьмах республиканского правительства политические заключенные подвергаются побоям и вынуждены прибегать к голодовке. И мы своими протестами и разоблачениями в печати добились прекращения этих безобразий.

Иные, во время господства "рабочего и крестьянского правительства", тюрьмы и даже тюремные подвалы снова переполнены политическими заключенными. Снова узнаем мы о невыносимых условиях заключения в нетопленых и битком набитых камерах, о голодном пайке, который выдается заключенным, о насилиях и оскорблениях, которым они подвергаются со стороны караула, об издевательствах со стороны "начальства", которому они жалуются на этот режим.

Мы слышали о большем: о Духонине656, которого из-под ареста вырвали, чтобы растерзать без суда; о кадете Кутлере657, которому при аресте прострелили ногу. Мы слышали об угрозах караула заключенным в Крестах, в Смольном и в других тюрьмах, что их "всех перестреляют".

Рабочие, с таким возмущением протестовавшие против гнусного тюремного режима царских опричников, не могут терпеть, чтобы их именем совершались эти безобразия и подготовлялись эти ужасы. Рабочие должны призвать к порядку этих Троцких и Коллонтай, только что вышедших из тюрем и ныне самым низким образом покрывающих бесчинства тюремной стражи над новыми заключенными, этих Марий Спиридоновых658, взывавших к сочувствию всего мира, когда сами проходили по Голгофе659 тюремных страданий в царских казематах, чтобы ныне благочестиво ораторствовать в Смольном об якобы наступающем царстве социализма в то самое время, как в подвале Смольного буржуа и социалисты, журналисты и пролетарии умственного труда подвергаются режиму морального истязания.

Если есть у русского пролетариата чувство чести, он не пройдет молча мимо этих безобразий, он не допустит, чтобы его именем покрывались насилия и, может быть, подготовленные заранее убийства пленников новой власти, хотя бы это были политические противники рабочего класса. Безоружный и плененный враг неприкосновенен -- это азбука всякой цивилизации.

Немедленно организуйте, товарищи, рабочий контроль над тюрьмами. Выбирайте беспристрастных, ответственных, серьезных товарищей, способных выполнить священную задачу, и добейтесь для них права всестороннего обследования положения политических заключенных и изменения этого положения так, чтобы русскому социалисту не пришлось краснеть при словах "рабочее правительство".

Л. Мартов

Искра660, 4 декабря 1917, No 12

ЭКСТРЕННЫЙ ВСЕРОССИЙСКИЙ СЪЕЗД РСДРП (объединенной)

Вечернее заседание 2 декабря

Заседание открывается прениями о порядке утверждения представительства от петроградских городской и губернской организаций, где число мандатов единогласным постановлением мандатной комиссии уменьшено: по городу из 7 интернационалистских мандатов утверждено 5, из 4 оборонческих -- 3; по губернии из 3 оборонческих -- 2, из 2 интернационалистских -- 1. Кроме того, мандатная комиссия признала справедливым предоставить одно место Нарвскому городскому району, который не считает себя представленным ни интернационалистскими делегатами, ни оборонческими. Не обсуждая вопроса по существу, съезд утверждает постановление мандатной комиссии и переходит к прениям по докладам о войне и перемирии.

Речь Либера

Выступавшие ораторы стремились изобразить создавшееся положение как результат победы или поражения той или иной тактики. Марксисты должны бы понимать, что положение, как и господствующая политическая линия, является производным объективных обстоятельств. Это не исключает, конечно, того факта, что и тактика сыграла свою роль и что тактические ошибки дали свои пагубные последствия. Однако прежде всего мы должны установить те объективные условия, преодолеть которые оказалось не по силам русской революции.

Все говорят, что наша революция в обстановке длящейся войны. Для оправдания своей позиции интернационалисты должны были бы доказать, что революция обложена661 достаточными творческими силами, чтобы эту войну остановить. Между тем тов. Абрамович высказывал здесь положения совершенно отличные от прежней обычной позиции интернационалистов, всегда строивших свои расчеты на развитии классовой борьбы в Европе. Абрамович исходил из оценки международного положения, из оценки боеспособности нашей армии.