Читать интересную книгу Исход - Игорь Шенфельд

Уже очень скоро Николай узнал о страстном стремлении Вальтера как можно скорей выбраться отсюда и найти своих: этим он жил, это было самое главное для него. На этом Николай и построил свое воспитание, направленное прежде всего на укрощение в Вальтере проклятого его правдоискательства, с которым выжить на зоне было невозможно.

Прежде всего Николай сообщил Вальтеру, что имеет точно такую же цель: выжить и вырваться отсюда, причем именно в этой последовательности: сначала выжить, а потом сбежать. «А сбежать отсюда — реально, — намекнул Николай, — но для этого надо здесь «вписаться»: сначала стать как все, а потом уже аккуратно выпятиться. Иначе выйти отсюда шансов нет. Если ты не урка, то все пути тут ведут только к «Кремлевской стене. Десять лет рудников не выдержал еще ни один зек».

Воспитание Николая подействовало: Вальтер стал его слушаться и подчиняться. Шаг за шагом Николай посвящал Вальтера в правила лагерного выживания: как вести себя с охраной, как разговаривать с блатными, как общаться с бригадирами, с кем быть начеку, как правильно, рационально спать, чтобы экономить силы, правильно распределять хлеб на день, правильно запаковывать ноги, чтобы не обмерзли; пальцы можно время от времени во рту отогревать, объяснял Николай, а если ноги отмерзнут — все, конец: гангренных хирургов на руднике нет, хирурги тут всё больше стреляющие, лагерной охраной называются, лечат от всей жизни целиком и сразу.

Это были сотни маленьких секретов, увеличивающих шансы выжить, при условии, что судьбе угодно будет пощадить от болезни или несчастного случая. Это была наука, которую не преподают нигде: она постигается на основе инстинкта самосохранения, и постигается очень быстро. И это была наука не для тупых и медлительных. Вальтер не был ни тупым, ни медлительным: он все постиг. И, конечно, понимал, кому обязан наукой. Они стали друзьями.

Однако, в суть лагерных «курьерных» схем Николай не посвящал Вальтера еще долго: эта тема была слишком опасной, об этом нельзя было болтать всуе, а Вальтер мог проговориться где-нибудь по неопытности или по пылкости характера. Но постепенно Вальтер обретал психологию и привычки, необходимые для лагерной жизни, и по мере того как он нарабатывал в себе недоверчивость, сдержанность, наблюдательность и молчаливость, Николай стал осторожно посвящать его в самую общую схему возможного побега, объяснив, какова должна быть их линия поведения, чтобы попасть в поле зрения уголовников и быть выбранными в «курьеры». Вальтер говорил, что готов рисковать жизнью, идти по тайге, жить по чужим документам и унижаться перед блатными наперекор своей гордости, но мысль о том, что надо нести на себе для уголовников ворованное золото, возмущала и шокировала его до глубины души: для него воровство было хуже убийства. «Я не понесу им золота!», — заявил Вальтер Николаю однажды, когда зашел разговор об этом. «А ты для начала закатал бы губу обратно! — вскипел тогда Николай, — тебя еще не выбрали в курьеры и, может, не выберут никогда, а он уже заявления такие делает… А если дойдет до дела, Валетик ты мой дорогой, если выберут нас с тобой — то понесем мы с тобой их золото как миленькие. Либо тут околеем — не во вторую, так в третью зиму, не в третью — так в четвертую. Но живым отсюда ты не выйдешь никогда, Вальтер. Запомни это: никогда! Или что: ты родных своих уже раздумал найти? Черт с ними, с родными? Мне и на руднике хорошо, так?».

И Вальтер сник тогда и замолчал, и сказал недовольно: «Вот когда в курьеры возьмут, тогда и буду решать». — «Ну и правильно», — согласился Николай, уверенный, что Вальтер и пойдет, и побежит, и потащит все золото земли, чтобы выбраться отсюда. Он ведь уже успел узнать Вальтера немножко: на зоне люди постигают других людей быстро.

И некоторое время спустя Вальтер уже спрашивал иногда в нетерпении Николая: «Ну, когда, как ты думаешь?». — «Не знаю, — честно признавался Николай, — ждать надо, не рыпаться. Просто ждать. Я, в принципе, пригодный кадр для них должен казаться: я ведь уже давно перед ними… это самое… жопой своей верчу подходящей. Половина блатных в корешах у меня ходят, а с другой половиной резались насмерть. Все по рецепту делаю. Ну а ты со мной. В одиночку ведь не посылают: всегда вдвоем. Надо ждать. Может позовут. А может и не позовут никогда. Надо ждать».

Так прошло три года. Три года они были рядом день и ночь: стояли рядом, моя золото, спали рядом, ели бок о бок. Четыре глаза и четыре уха в лагере всегда лучше, чем два: бывало, что и спать приходилось по-очереди в конфликтных ситуациях: один держал вахту. Три года так и продолжалось: Николай и Вальтер были корешами, и это все кругом знали. И оба они были «правильные» зеки: в сотрудничестве с властями лагеря не замеченные, неконфликтные, но и в обиду себя не дающие, с блатными ведущие себя корректно, но независимо, никогда не давая затянуть себя в схемы «затыривания» золота, держась от всего этого подальше. При этом и тот и другой тут и там под удобным предлогом высказывались о кошмарах лагерной жизни, о невозможности выжить здесь до конца срока (а сроки были у всех от десяти лет и больше), и о мечте «сделать ноги». Николай был теперь уже шесть лет на руднике и как-то однажды предложил одному урке с большим сроком, с которым был в контакте, начать совместно делать подкоп. Но время шло, а рыба наживку не брала. Время от времени кто-нибудь из зеков умирал в санблоке, и никто не знал, умер ли он на самом деле, или ушел «курьером». В это дело нос совать было рискованно, недопустимо, потому что можно было остаться без носа вместе с головой. Вальтер проявлял все больше нетерпения, предлагал даже пойти к лагерному авторитету Малюте и открыто попроситься в «курьеры». Николай его сдерживал, объясняя: ни в коем случае инициатива не должна исходить от самого беглеца; это наведет на подозрения: зек слишком много знает. Откуда? Из многолетнего опыта лагерной жизни? Да, возможно. А вдруг кто-то копает? Возникнет недоверие. А недоверие — это все, это конец. Мало того, что в «курьеры» уже не попадешь никогда — гляди, как бы с заточкой в боку не обнаружили потом в выгребной яме. Нет, нельзя идти напрямую. Надо ждать. «Да сколько же еще?», — хотел знать Вальтер, — ведь подохнуть успеем!». Николай лишь пожимал плечами: «Подохнуть — это да: это тут просто. Выжить тут мудрено, а уйти отсюда — еще мудреней. А мы с тобой — мудрые. Так что не дергайся. Мне на волю не меньше твоего надо. Жди». — «Хорошо, ладно: а если тебе предложат, а мне — нет?», — беспокоился Вальтер. «Тогда я скажу, что пойду только с тобой; когда предложат, тогда уже можно будет свои условия ставить. Курьеров всегда парами посылают, я тебе говорил уже».

Они продолжали ждать, но Николаю все трудней и трудней становилось убеждать Вальтера, что они вырвутся. Он и сам уже начинал терять веру в это, но не вправе был показывать Вальтеру свое малодушие. В лагере достаточно сломаться один только раз…

Когда чего-то напряженно ждешь, то момент, когда это «чего-то» происходит, наконец, все равно приходит всегда неожиданно. Так было и с ними. Когда Шакир — шестерка главного авторитета зоны — Малюты — пригласил Николая потолковать с паханом, сердце у Коли ёкнуло. Это было в октябре сорок четвертого.

Малюта угостил Николая крепким чаем с сахаром, поговорил о том — о сем, причем на нормальном русском языке, без фени, потом спросил:

— У тебя «червонец» довеском — так, Хрен?

— Да. За побег.

— Бегать любишь?

— Сильно надо…

— Про курьеров слышал? — спросил Малюта без перехода. У Николая приостановился пульс:

— Слышал что-то… Думаю, брехня. А правда, что ли?

— Нет, не брехня. Так ты как: свинтил бы отсюда? Пошел бы курьером?

— Конечно пошел бы. Мне на свободу — во как надо! Счет один закрыть требуется. Залежалась квитанция уже. А как идти-то? Одному, что ли? Одному боязно: тайга кругом…

— Зачем одному? Можешь кореша своего, немца взять с собой, если пойдет. Ты ему, вообще, говорил про курьеров?

— Да так: что сам слышал, то и ему говорил. Дак ведь треп же, думают все. Так, слухи одни. Со слухов навару мало…

— Он у тебя больно уж правильный какой-то, как мы заметили. Не продаст?

— Нет, не продаст точно. Он на волю не меньше моего рвется, до звонка дотянуть надеется. Не знаю как с кем другим, а со мной пойдет точно: можно и не спрашивать. Он своих, свою семью найти хочет. Меня все время бежать подбивает. Туннель рыть: это ж он мне предлагал. Я говорю ему: «Ноль вариантов: пятьдесят лет камень ковырять будем, сто пятьдесят раз заложат и сдадут». — «Эх, — говорит, — все равно надо попробовать: а пока рыть будем, золота наберем и на свободу с золотишком выйдем!»: ну чисто ребенок! Нет, Малюта, я уверен: он со мной в паре с радостью стреканет: хоть завтра. Только ему разжевать надо. Конкретно. Он такой: ему все чтоб продумано было да по полочкам разложено. Немец, короче. Сильно аккуратный.