и – заверяю – в полной безопасности.
Ястреб еще раз внимательно огляделся, хотя и очень хотелось поскорее сбросить одежду.
– Вроде бы все, что нужно… Стоп. А как здесь закрыться изнутри? Не вижу ни замка, ни даже задвижки какой-нибудь. Это как?
Исиэль усмехнулся:
– Это, пожалуй, единственное, чем мы не можем похвалиться. В обители нет запоров. Братьям нечего скрывать и не от кого. И каждый может войти к каждому в любое время, ибо раз он так делает – значит, возникла у него для того серьезная причина. Шутники и болтуны у нас не уживаются, посидеть вечерком за рюмкой, сам понимаешь, не принято, тут своя специфика. – Монах укоризненно покачал головой: – Знаю, какие мысли у тебя сейчас вертятся. Нет, Ястреб, не волнуйся: этого у нас нет – и никогда в сей обители не бывало. Наши братья все просвечены, еще в пору послуха, вдоль и поперек – или ты полагаешь, что я тут случайно оказался? С моей-то квалификацией?
– Успокоил, – сказал Ястреб; он и в самом деле поверил Исиэлю. – Тогда не стану больше отнимать твое время. Спокойной ночи, отец.
– Благослови тебя господь, друг.
Наконец-то Ястреб остался один. Разделся, одежду убрал в шкаф. Дома не стал бы делать этого, а тут как-то стыдно было не соблюдать порядок – еще и потому, что все подобные недостатки будут братией отнесены на счет и его коллег, так что не стоило подводить корпорацию – кому-то другому тоже может потребоваться помощь Обители. Недолго постоял под душем, расслабляясь. Снял покрывало, откинул одеяло – и (ура, ура!) с наслаждением растянулся на чистейшей простыне. Сон был уже рядом, совсем рядом…
И прошел мимо, разэтак его так! Бывает же!
А вместо сна явились мысли. Из маленькой точки возникла и раздулась, как воздушный шарик, как мыльный пузырь, потребность еще раз пережить все, что этим вечером было видено и слышано в монастырских стенах, проанализировать, сделать выводы – словом, все то, что он решил было отложить на завтра, на свежую голову, вдруг понадобилось сделать сейчас. Пусть голова была и не первой свежести, зато следы – прямо со сковородки. И надо с ними работать, пока они не остыли.
«Ничем не пахло? – думал он вместо того, чтобы мирно похрапывать. – Обоняние у него не в порядке? Свежо предание… Запах был, точно, и теперь я, кажется, понял – какой именно. Не сразу сообразил – потому что самому давно уже не приходилось встречаться: в конторе нашей пользуются дезодорантами, естественно, мужскими. Совсем другой букет. А там, в подвале, в архиве, пахло духами. Даю что угодно на отсечение. Ду-ха-ми! И самое смешное – никак не мужскими. Женскими, друг Ястреб! Тонкий, горьковатый аромат. Вывод? Одно из двух: или там где-то была спрятана, кроме прочего, и дама – или же пользуется женскими духами молодой человек. И скорее второе. Вспомни: эта походочка… Фигуру под рясой, конечно, определить я не старался, но паренек узкоплечий, это видно сразу. Или, если все изложить одним словом, – женственный юноша, архивный послушник. Тогда становятся на место и странные слова Исиэля, те самые, неожиданные, которые он, видно, хотел – и не смог удержать в себе. Насчет поведения. Ах ты, отец-библиотекарь!.. Что это в тебе вдруг взыграло, если не простая ревность? Может, этот послушник Ридан податлив на ласку? Говоришь – в обители такого никогда не бывало? Может, ты и прав и братия к такому греху не причастна, зато ты сам – выходит, грешишь? Ну да: быкам нельзя, но ты-то – Юпитер, не иначе! А я было тебе поверил. И зря. Если ты тут с этим юношей разводишь амуры, думаешь – об этом никто не знает? В таком замкнутом пространстве все становится явным, а дальше – известная психология: если уж начальство грешит, то нам и подавно можно, тем более что известно испокон веку: не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься…»
Так размышлял Ястреб, вместо того чтобы спокойно отдыхать, восстанавливать силы. Все получалось вроде бы логично. Ну ладно, ладно. Непонятно только – а зачем об этом вообще думать? Какое отношение это имеет к Смоляру? К делу? И близко не лежит. И все же раздумье продолжалось. Скорее всего, потому, что подсознательно Ястреб чувствовал: не было под этой логикой чего-то такого – твердой основы не хватало, интуитивной уверенности в своей правоте. Что-то мешало ее возникновению. Что же?
И вдруг он понял: глаза.
Глаза этого самого послушника. Лицо постоянно оставалось в тени капюшона, но с глазами его Ястреб несколько раз встретился взглядом. И вот в них было что-то такое…
«Стоп, стоп. А ведь, похоже, не первый раз заглядывал он в эти глаза.
Соберись с мыслями. Быстро, пока ощущение не исчезло. Значит, видел я их…»
Додумать ему не позволили.
Глава 14
Каждый брат в обители, как было сказано библиотекарем, может прийти в келью другого, если у него возникла серьезная потребность.
У кого-то она возникла.
Дверь без замка, без задвижки. И вот она медленно, беззвучно отворяется. И человек в рясе, смутно различаемый в проникающем сквозь окно лунном свете, делает шаг вперед. Входит. Так же осторожно затворяет дверь за собой.
Первая мысль: киллер.
Но оружия не видно. И вошедший не совершает никаких угрожающих движений. Наоборот. Медленно протягивает руку к выключателю. Зажигает малый свет.
Ах ты, проходимец! Распутник хренов!
– Ридан! Послушник! Стыдись…
Еще одно движение вошедшего: непременный капюшон слетает с головы и повисает за плечами. Высвободившись из него, черные волосы падают, обрамляя лицо.
И тонкий, горьковатый запах наполняет комнату.
– Ястреб, – проговорил вошедший – да нет, вошедшая! – негромким, но теперь звонким голосом, требовательно и с обидой. – Как ты нашел меня? Зачем? Ты меня предал? Ты враг? А как же?..
Она не закончила, нервно сглотнула – для того, быть может, чтобы сдержать слезы.
– Простите? – Ничего другого не смог выжать из себя опешивший розыскник. – Не понял.
– Это он тебя прислал?
– Он? Кто?
– Не притворяйся! – Теперь предполагавшиеся слезы сменились несомненным гневом. Она даже топнула ножкой – не очень эффектное в монашеских сандалиях, но все равно проявление чувства. – Так вот: передай ему и сам прими к сведению: я не вернусь! Никогда! Миллион раз говорила ему: я к нему совершенно равнодушна и всегда такой останусь. Не нужны мне его слава и власть! Они стесняют!
Тут слезы наконец одержали верх. И уже сквозь всхлипы она проговорила совсем тихо:
– А ты, ты!.. После всего, что