Читать интересную книгу История Востока. Том 2 - Леонид Васильев

Это проявилось в заметном разрушении традиционных форм хозяйства, основанных на внеэкономическом принуждении и централизованной редистрибуции. Много больший, чем прежде, простор получили товарно-денежные отношения, что явилось следствием серии реформ, приведших к наделению крестьян землей и превращению земельных наделов в отчуждаемый товар, что стало характерным для аграрных отношений на Востоке уже в первой половине XX в. Соответственно принципиальная разница-разрыв между традиционно-восточным и колониально-капиталистическим рынками сократилась, трансформированный рынок во многом сблизился с еврокапиталистическим, стал интегральной частью мирового. Казалось, еще некоторое небольшое усилие, еще немного времени – и старый Восток с господством внеэкономического принуждения и основанным на этом господстве рынком рухнет, уступив свое место капиталистической структуре.

Для подобного вывода было немало оснований. Колониальный капитал уверенно теснил разваливавшееся традиционное хозяйство еще в XIX в. Разорявшиеся ремесленники пополняли собой ряды бездомных. Обезземеленные крестьяне стекались в большие города. Теряли свои привычные позиции ростовщики и купцы, даже еще вчера процветавшие компрадоры. Словом, вполне могло показаться – долгое время именно так и представлялось, в том числе и идеологам революционного обновления мира, от Маркса до Ленина, – что традиционный Восток обречен и вот-вот рухнет под напором капитала. Следствием же этого станут пробуждение Востока и мощный революционный взрыв многомиллионных масс, потенциально рассматривавшихся в качестве союзника европейского пролетариата.

Эта точка зрения позже, уже в середине нашего века, была обстоятельно разработана в рамках концепции так называемого «догоняющего развития», смысл которой сводился ко все той же идее, что упоминалась в начале главы: развитие Востока в принципе подобно развитию Запада, разве что несколько отстало; а коль скоро так, то вполне можно ожидать, что с некоторого момента оно ускорит свой путь и нагонит отставание, став в ряд стран развитых. Концепция, о которой идет речь, просуществовала недолго, ибо достаточно скоро стало очевидным, что на деле все обстоит далеко не так, как то разрабатывалось в теоретических построениях. Правда, небольшая группа стран во главе с Японией действительно энергично выдвинулась и не только нагнала развитые страны, но и вышла на передовые позиции среди них. Однако это была лишь очень небольшая часть стран традиционного Востока. Что же касается остальных, то они не только не догнали развитые, но явно отстают от них по всем параметрам а в некоторых случаях (что касается прежде всего Африки, хотя и не только ее) отставание даже возрастает. Феномен «догоняющего развития» сработал, таким образом, лишь выборочно, так что теперь перед теоретиками встал иной вопрос: чем объяснить, что в случае с рядом дальневосточных стран все оказалось не так, как с большинством остальных? Иными словами, снова следует сначала искать общие закономерности, а потом уже причины, обусловившие исключения. Что же следует считать закономерностями развития современного Востока?

Государство и экономика на современном Востоке

Только что шла речь о том, как в процессе освоения колониальным капиталом Востока в целом и традиционного восточного рынка в частности постепенно уходили в прошлое прочные позиции старой структуры, основанной на внеэкономическом принуждении подневольного, во всем зависевшего от властей и сильных мира сего подданного-производителя. Упоминалось и о том, что многие видели в этом знак гибели старого Востока. Почему же он не погиб? Прежде всего потому, что в его недрах шли два параллельных процесса: приспособление к изменившимся обстоятельствам (о чем на примере укрепления позиций колониального капитала и элементов еврокапиталистической структуры говорилось выше) и сопротивление навязываемым извне переменам.

Сопротивление в зависимости от обстоятельств принимало разные формы, от бурных массовых движений типа китайских ихэтуаней до пассивного неповиновения властям в духе Ганди. Однако суть его в конечном счете была одинакова: насильственная ломка привычного стандарта жизни вызывала протест со стороны населения, прежде всего консервативно настроенной крестьянской массы, всегда выше всего привычно ставившей незыблемость существующих устоев, гарантированное статус-кво.

В колониях этот протест подавлялся администрацией. В зависимых странах ситуация обычно была сложной и неоднозначной, ибо традиционное государство в принципе было на стороне недовольного большинства, но в то же время не всегда могло открыто поддержать его протест, как то наиболее наглядно проявило себя в ходе все того же восстания ихэтуаней. В любом случае, однако, – и это существенно еще раз подчеркнуть, – пробуждение трансформировавшегося под влиянием колониализма Востока «отнюдь не было революционным порывом к новому, как то еще недавно было принято считать в отечественной историографии. Конечно, во главе массовых движений часто оказывались представители европейски образованных слоев населения, ориентировавшиеся на революционные изменения по европейскому стандарту. И нередко это играло решающую роль. Однако даже в тех случаях, когда революции побеждали и на смену деспотическим монархиям приходили молодые республики, как то было в Турции или в Китае в начале XX в., это еще отнюдь не означало, что соответствующая страна уже созрела для радикальных перемен и была готова к ним. Как правило, и после этих революций на протяжении десятилетий сопротивление структуры не ослабевало, а временами даже усиливалось. И если в Турции Ататюрк сумел обуздать его, то в Китае с этим было гораздо сложнее, а в Иране силы сопротивления даже сумели в конечном счете взять реванш за поражения в прошлом.

Но дело не только в естественном сопротивлении традиционной и обычно с трудом приспосабливавшейся к новому структуры. Гораздо более важным для судеб Востока следует считать то обстоятельство, что в качестве медиатора между приспособлением и сопротивлением с начала XX в. вновь стало выступать государство. Если говорить пока о зависимых странах, где государство как институт не было уничтожено, но оказалось лишь на время придавленным колониальной экспансией, как это весьма наглядно предстает на примере Ирана или Китая, в меньшей степени Турции или Афганистана, то важно заметить, что для такого рода выхода на авансцену были весомые причины. Во-первых, государство обретало крылья как символ и основа сопротивления традиционной структуры. Оправившись от колониального шока, длившегося где столетия, а где десятилетия, оно должно было взять на себя задачу управления страной в изменившихся условиях. Но перемены, о которых идет речь, были многосторонними. Они не просто были связаны с унижением страны европейцами, с колониальным шоком, с необходимостью как-то выбраться из кризиса, преодолеть комплекс неполноценности, подогревавшийся постоянно демонстрируемым превосходством европейской техники, включая военную, которая производила особенно сильное впечатление на Востоке. Много более значительными были те изменения, которые произошли в сфере хозяйства, в экономике страны и выражались, как о том уже шла речь, в оттеснении на задний план тех привычных элементов структуры, что были связаны с внеэкономическим принуждением, в тем числе традиционного рынка.

Поскольку на Востоке не было традиций, способствующих расцвету частной собственности, да и вообще вычленению индивида как такового, самостоятельности общества перед лицом государства (о чем специально речь еще раз пойдет ниже), именно государство должно было осваивать новую технику, включая военную, налаживать необходимую для капиталистического рынка инфраструктуру, т.е. выступать в функции собственника и важнейшего субъекта экономики, народного хозяйства – в привычной для него, во всяком случае на Востоке, функции. Не сразу, но по мере осуществления навязанной Востоку политики национального капиталистического развития создается в странах Востока новый, промежуточный по структуре и характеру сектор хозяйства – государственно-бюрократический по форме, государственно-капиталистический по характеру.

Что касается колоний, особенно таких, как африканские, то здесь вновь возникшие после деколонизации государства сразу же взяли на свои плечи заботы, до того лежавшие на колониальной администрации. В условиях традиционной восточной структуры это было естественным и практически единственно возможным выходом: государство берет на себя распоряжение хозяйством, ответственность за благосостояние общества, контроль за жизненно важными экономическими процессами, патронирование экономики капиталистического типа. Гибридность и промежуточность нового сектора экономики была в том, что от еврокапитализма в нем были техника и технология, частично экономические связи, а от традиции – вынужденное невнимание к законам свободного рынка с его требованием рентабельности, конкурентоспособности, прибыльности, что на практике всегда оборачивалось экономической неэффективностью и дотациями со стороны казны.