затеряться в этой погоне за ростом, так это первая и основная задача музея — хранение. Как убедительно продемонстрировал в своем докладе Паолуччи, произведения искусства приносятся в жертву прибыли. Мольфино обозначила последствия этой тенденции, обрисовав возможно абсурдный, но, увы, совсем не воображаемый сценарий: музеи Ватикана продают миллионы магнитов для холодильников, ежедневников, зонтиков, записных книжек, кружек, футболок и сервировочных подложек с изображением «Страшного суда» Микеланджело, в то время как сама фреска, став жертвой повышенного внимания, блекнет с каждым днем.
Заключительную дискуссию блестяще провела Клио. Она говорила хлестко, иронично и успешно побуждала всех четырех докладчиков продумать, к каким последствиям могут привести их утверждения. Наконец она повернула разговор в сторону возможных решений обозначенного всеми кризиса. От себя она предложила резко поднять цены на билеты. Ведь это абсурд и позор, негодовала она, что мы разбрасываемся величайшими сокровищами мирового искусства по цене бигмака и диетической колы. В зале одобрительно засмеялись, но Клио не шутила. Почему бы не брать четыреста евро за билет? А может, и того недостаточно и стоит рассмотреть возможность обязательных «приемных экзаменов» или пускать в музей на основании мотивированного письменного ходатайства.
Алессандра Моттола Мольфино улыбнулась.
— Достопочтенная дотторесса Кьявари Каттанео, — сказала она, — боюсь, если мы хотим защитить и сохранить наше наследие, нам остается только одно: закрыть ворота перед натиском варваров и забаррикадироваться, навалить у дверей мешки с песком.
Клио предоставила другим участникам возможность возразить, но возражать никто не стал. На этом дотторесса Клио Кьявари Каттанео, поблагодарив всех, объявила круглый стол закрытым.
Глава двадцатая. Сад мира
1
Пательский изо всех сил старается не подавать виду, но он устал. А может, дело в возрасте, который больше обычного бросается в глаза. Интересно, сколько ему лет? Он никогда не говорит об этом, как не говорит ни о чем, что касается лично его или его жизни, за единственным исключением: однажды он пошутил, что настолько стар, что когда-то был влюблен в Софи Лорен, причем чувство было взаимным в том смысле, что она тоже влюбилась бы в него, если бы знала о его существовании. Но еще не поздно, добавил Пательский. Она жива и по-прежнему выглядит намного лучше его, так что, по-видимому, на протяжении человеческой жизни мало что меняется.
Он уже давно не ужинал в ресторане гранд-отеля «Европа» и удивился такому количеству азиатских гостей. Нам еще повезло, ответил я, что мне удалось забронировать наш бывший столик у окна, — в другие вечера народу бывает и побольше. Он спросил, знаком ли мне китайский адмирал Чжэн Хэ. Я ответил, что не имею удовольствия быть с ним знакомым. Пательский рассказал, что между 1405 и 1433 годами Китайская империя отправила на Запад семь масштабных морских экспедиций под командованием Чжэн Хэ. С гигантским флотом из самых больших деревянных судов, которые только видел мир, — тремястами джонками более ста двадцати метров в длину, с семью мачтами и четырьмя палубами каждая, — и с командой общей численностью двадцать восемь тысяч человек он достиг города Ормуза в Персидском заливе, а затем Мальдивских островов и Могадишо на восточноафриканском побережье. Целью экспедиции было обогнуть Африку и по Средиземному морю добраться до Европы. Китайцы стремились в Венецию, о которой им веком раньше рассказал одинокий путешественник Марко Поло. Но император умер, а его наследник отозвал корабли и положил конец морским экспедициям. Представим себе, что случилось бы, если бы в начале пятнадцатого века в венецианскую лагуну вошел гигантский китайский флот. Изменился бы ход истории. Или, пошутил Пательский, возможно, история всего-навсего чуть замедлила свой ход, и китайское нашествие на Европу воплотилось в реальность только теперь. Все, чему суждено произойти, произойдет, только почти всегда позже, чем мы думаем.
Я пересказал Пательскому мою последнюю главу, которую вчерне закончил в тот день, — о варварском обезглавливании туристом статуи святого Себастьяна с фасада церкви Святой Марии из Назарета, которому мы с Клио стали (или почти стали) свидетелями, и об организованном Клио конгрессе директоров музеев и музеологов в актовом зале Галереи, который единогласно заключил, что массовый туризм представляет опасность для музейных зданий и коллекций. Я добавил, что виноваты в этом не только китайцы, однако туризм в Венеции и Италии в целом весьма напоминает нашествие.
— Туризм разрушает то, что его порождает, — сказал Пательский. — Эта закономерность в миниатюре прослеживается и в гранд-отеле «Европа». Отель как здание или предприятие не разрушается, но приглушенная и хрупкая атмосфера ностальгии и былой славы, притягивающая гостей, развеивается под наплывом самих гостей.
— И все же материальный ущерб тоже налицо, — возразил я. — Антикварная люстра уступила место современному монстру из кристаллов Сваровски, а портрет Паганини — фотографии Парижа. И я ограничился лишь двумя примерами.
— Это вопрос вкуса, маэстро, — заметил Пательский. — Но вы, безусловно, правы. Я привел бы в пример английский паб.
Я позволил себе высказать наблюдение, что массовый туризм, по сути, совсем недавнее явление, и, возможно, поэтому мы не умеем ему противостоять. Это столь новая угроза, что мы еще даже не осознали, что нам что-то угрожает.
— Не желая с вами спорить, я, конечно, обязан уточнить, что туризм существовал всегда, — заметил Пательский. — Геродот в пятом веке до нашей эры отправился в Египет, не имея на это никакой другой причины, кроме собственного любопытства. Во втором веке нашей эры Павсаний написал путеводитель по Элладе, и уже тогда она была воспоминанием, которое приходилось отвоевывать у реальности. Древние римляне отдыхали на водах и курортах, в Байи например. Сенеку возмущало заблуждение, что, отправившись в праздное путешествие, можно оставить треволнения позади. Люди не учитывают, что корень их забот — в голове, а оставить голову дома можно только под страхом окончательного и бесповоротного избавления от забот. Однако это заблуждение и привычка бездумно проводить досуг были, видимо, распространены достаточно широко, чтобы привлечь суровое внимание Сенеки. Но вам это известно лучше, чем мне.
О паломничестве мы, если не ошибаюсь, уже как-то беседовали. А первым современным туристом был, вероятно, великий поэт вашей второй родины Франческо Петрарка, который в 1336 году вздумал забраться на гору Ванту — типично безответственный и бесполезный поступок, которым сплошь и рядом предаются на чужбине путешественники-любители, и единственное, что Петрарка потом, после долгих раздумий, смог сказать в свое оправдание, — это упрекнуть разумных людей, резонно отказывавшихся от подобных авантюр, в равнодушии и нелюбознательности.
Если оставить в стороне паломничество, туризм как светский институт впервые