Читать интересную книгу ДНЕВНИКИ - Александр Шмеман

Страшное уродство предместий по дороге с аэродрома. Уродство всего, что не прошлое: как это, в конце концов, – страшно. Словно безудержный рост некоего рака, чего-то смертельного. И вдруг среди этого уродства (особенно ужасны "кладбища" старых автомобилей) старая огромная церковь, и она кажется "заплаканной", безнадежно ненужной в своей истлевающей красоте… Так же и люди. На лицах старых или пожилых – печать человечности, присущей человеку печали, заботы. И рядом кошмарная молодежь… На piazza Navona двое таких гомункулов требуют (именно требуют, не просят) сто лир. Не дал.

В десять часов вечера прилет в Каир. Повсюду – полуоборванные, неряшливые солдаты с ручными пулеметами. Смесь тревоги и беспечности в воздухе. Впечатление такое, что, если бы кого-нибудь в толпе вдруг схватили и расстреляли, это было бы "в порядке вещей". В темноте из автомобиля мало что видно. Но то, что видно, напоминает Дамаск. Беспорядок, грязь, какие-то одновременно как будто и новые, и рассыпающиеся здания. Все полунищее, после Америки с ее сплошной тратой… Отель, мебель, простыни… Но арабы, подающие завтрак (в своих арабских костюмах), по-детски приветливы и дружелюбны.

Только что (в девять часов утра), в ожидании моих коптских хозяев, прошелся по кварталу. Как это описать? Прежде всего, снова бросается в глаза чудовищное уродство бесформенных бетонных желто-грязных домов, которыми застроен весь город. Удручающая грязь, пыль, беднота. Половина людей (бегущих куда-то непрерывной волной) – в "бурнусах", другая – в бедном и дешевом "западном" обличье… И как все бедно! Торжество – в витринах – ужасающего "консюмеризма". Жалкий, бездушный, безвкусный "Запад"

415

на нищем "Востоке". Несутся расхлябанные автобусы с грудами людей. Какой-то гигантский Бронкс, но залитый солнцем… В Каире – говорит мне вчера коптский епископ Самуил, встречавший меня, – восемь миллионов жителей. Ясно, что прокормить их может только "западное" (техника и т.п.). Но, кормя, убивает душу, превращает вот в эту бесформенную, кишащую толпу и вдобавок хочет, чтобы была "демократия". Это, пожалуй, мое первое соприкосновение с damnes de la terre1 . И страшное чувство, что все это не может, рано или поздно, не броситься крушить "Запад", то есть – обманувшую мечту. Старый "неподвижный" Восток умирает – просто от количества . И заменить его в сознании людей способна только утопия . А она – обман… Страшно…

Что обо всем этом, что всему этому должно было бы сказать христианство?

И какими смешными, после этой всего лишь десятиминутной прогулки по Каиру, кажутся рассуждения американских либералов о "the poor"2 и "the minorities"3 в Америке, а французских левых о невыносимости жизни и необходимости "changer la vie"4 …

Быть может, если бы социализм не был верой в самого себя как в Царство Божие, он мог бы быть ответом. Мне кажется, что именно недолжная в нем вера в самого себя, самоуверенность превращает его неизбежно в тоталитаризм. Правда социализма в его ненависти к "наживе" как основному двигателю жизни. Неправда – в идее коллективной наживы, то есть в "материальности" конечной цели, в подчинении ей человека, в отрыве его от вечности …

Суббота, 11 февраля 1978

Погружение – вчера и сегодня – в совсем незнакомый мне мир коптского христианства. И я должен сразу же выразить свое главное впечатление: c'est edifiant и c'est vivant5 …

Я помню свое ужасное впечатление от посещения в 1971 году Антиохийской Патриархии в Дамаске, а до этого – в 1966 – Иерусалима, Стамбула. Афин… Всегда это унылое чувство пережитка, номинализма, угасания, скованности прошлым, всей этой "церковности" как existence of a non-existent world6 . Безжизненные иерархи. Страх. Ложь, коррупция. "Византинизм".

И вот встреча в прошлом году в Лос-Анджелесе с папой Шенуди III, патриархом Коптской Церкви. Впечатление сразу же подлинности, жизненности, духовности, открытости. А теперь в Каире – встреча с самой коптской peaльностью. Их, коптов, в Египте около семи миллионов! И эта Церковь, несмотря на века гонений (византийских, арабских, турецких), несмотря на окружающее ее море Ислама, на одиночество, на весь духовно-политический хаос Ближнего Востока, – жива и возрождается! Какой урок тоскливым византийцам, всему "греческому раку" на теле Православия!

1 проклятыми на этой земле (фр.).

2 "бедных" (англ.).

3 "меньшинствах" (англ.).

4 "изменить образ жизни" (фр.).

5 оно поучительно и оно – живое (фр.).

6 существования несуществующего мира (англ.).

416

Утром – длинный прием у Шенуди. Сразу о главном – о Церкви, о путях к единству, о миссии, об Африке, о молодежи… Осмотр грандиозного нового собора, семинарии, типографии, недостроенного "папского дворца". Много безвкусия, но это от веков гетто, которое стихийно преодолевается изнутри…

Вечером нечто поразительное. В битком набитом соборе семь тысяч человек слушают – как и каждую пятницу – патриарха. Перед ним на маленьком столике сотни бумажек с вопросами. Он выбирает пять-шесть и отвечает, поразительно по простоте и вместе с тем глубине (о смысле молитвы "Господи помилуй"; о смерти матери – где она теперь; пятнадцатилетней девочке: можно ли ей идти в монастырь; кому-то, кто обещал, если выдержит экзамен, работать в церковной школе и не исполнил своего обещания, и т.д.). Затем читает лекцию – об искушениях Христа в пустыне, и опять – подлинно, живо, пастырски, питательно… Где в Православии можно увидеть, испытать это: патриарха с народом, в живой беседе?

Днем до этого – пирамиды. Я рад, что поехал, – нельзя побывать в Каире и их не посмотреть. Но внутренне они на меня "не действуют". Умом понимаю их интерес, грандиозность, своеобразную красоту. Но для души – все это мертвое, не мое , прошлое, оторванное, туристическое. Жива, подлинна только пустыня. А пирамиды и сфинкс – мертвый памятник мертвой гордыни.

Сегодня зато день необыкновенный: посещение трех монастырей в этой самой пустыне, с фактически непрерванной традицией от Антония Великого, Макария Великого и т.д. Гробница Ефрема Сирина! Но самое поразительное, конечно, это то, что все это живет . Настоящие монахи! Да я отродясь только и видел, что подражание, игру в монашество, побрякушки, подделку, стилизацию и, главное, безудержную болтовню о монашестве и "духовности". Но вот они – в настоящей пустыне! В настоящем подвиге… И сколько молодых. И никакой рекламы, никаких брошюр о духовности. О них никто ничего не знает, и им это все равно. Все это просто ошеломляет. Тысячи вопросов в голове, но в них придется разбираться постепенно. А сейчас эта поездка в пустыню остается чем-то лучезарным…

Воскресенье, 12 февраля 1978

Утром – старый Каир. Литургия в коптской церкви. Впечатление как бы мутное. С одной стороны – это несомненное "александрийство". Все "под покровом", сквозь покровы… Маленькие Царские врата и там, у престола, священник совершает нечто "потустороннее". Совершает необычайно медленно, под один длинный-длинный, совершенно неподражаемый напев молитвы… А с другой стороны – освежительное отсутствие "византинизма".

Коптский квартал в старом Каире: гетто – почти скрытые входы в храм. За этим – тысячелетняя отверженность, привычка "скрываться", жить в себе; тут, пожалуй, влияние и "пустыни", монашества. Все запущено.

Женский монастырь зато – тихий, солнечный, радостный.

Вокруг – старый Каир, описать который невозможно. Он одновременно и кишащий, бесконечно оживленный, но и как бы в этом кишении застывший, ибо неизменный.

417

После обеда длинная прогулка по Каиру под почти летним солнцем. Грязь, шум, "нагроможденность" этого города совершенно поразительны. И бедность, страшная бедность. Все чем-то торгуют, но как-то безнадежно, безучастно. Купят так купят, не купят так не купят. Чувство такое, что ни у кого нет никакой "проекции" в будущее (улучшение жизни и т.д.), ибо нет веры в него. Фатализм: привычной бедности? Ислама? Прожить день, посидеть, покурить, побеседовать. Бедность одежды. Повсюду сидят – даже просто на корточках – старые арабы как бы в каком-то столбняке. Но когда спрашиваешь, как пройти, – очень дружественны…

Другой, абсолютно другой мир. И не знаешь, правильно ли, нужно ли тянуть его в западную цивилизацию. Однако ясно, что без нее он просто помрет с голоду…

Все как бы без будущего – и арабы, и копты. Настоящее состоит в том. чтобы выжить . Понятно, почему лучшее уходит в монастырь. Мир – это "выживание". Какой уж тут "космизм", "эсхатология", "действие", "миссия"… В связи с этим – размышления об исламе, о роковом значении его в истории вообще, в истории христианства в частности.

Понедельник, 13 февраля 1978

Вот и последний вечер, последний закат в Каире. И, как всегда, в душе – дымка грусти… Когда приезжаешь – считаешь дни до отъезда. А потом – как если бы все это – город с его непередаваемой атмосферой, люди, освещение – "пропитывает" собою душу… Я не хотел бы здесь жить. Я не люблю "Востока". Здесь с особенной силой чувствую, до какой степени Запад – моя родина, мой воздух. Рим, не говоря уже о Париже, мне духовно ближе, чем Афины, Стамбул, Палестина и, вот теперь, Каир и Египет. Я не верю в "восточную" мудрость, якобы недоступную Западу. И все-таки чувствую здесь прикосновение к чему-то важному и глубокому. Все-таки какая-то "мудрость" есть. Может быть, это сочетание бесконечной древности с детским восприятием сейчас , которого больше совсем нет у западного человека. Здесь есть время , на Западе его, пожалуй, больше нет. Здесь человек порабощен извне – но свободнее изнутри. На Западе он свободен извне, но порабощен всегда давящей его заботой. Здесь – "страшно" политически, но не страшно с людьми. На Западе – политическая security1 , но люди раздроблены, одиноки и им страшно друг с другом. Все это, возможно, поспешные обобщения. Не знаю, может быть… Но чувство такое, что нищая старуха в черных лохмотьях, просящая на тротуаре милостыню, не отрезана , как на Западе, от других людей. Она остается членом, частью общества. На Западе, где общество не органично (особенно в Америке), каждый все время делает нечеловеческие усилия, чтобы "держаться на поверхности", не утонугь, и это и есть забота . Там нужны деньги или успех. Или вернее – деньги как успех…