Читать интересную книгу Время гарпий - Ирина Дедюхова

Зря зять подумал о нем, что он мог бездумно сжигать за собою мосты. Зря он решил, будто наличие у него фотографий сексуальных оргий управляющего балетной труппой с «лицом, похожим на» бывшего министра культуры, вычеркивало Антона Борисовича из числа тех, с кем ведут переговоры. Не стоило господину Мылину так поступать с ним и его Дашей, плакавшей на кухне с матерью после очередных выходок своей свекрови, постоянно дававшей ей понять, будто она — «в их семье никто».

Антон Борисович только кротко вздохнул, осознавая, сколько людей вокруг получило неожиданные дивиденды после его блестящей операции, которая могла бы составить честь любому «рыцарю плаща и кинжала», даже самому лучшему «бойцу невидимого фронта». Но, какие сложные красивые партии не выстраивай, а всегда подводят люди — полным отсутствием логики и торопливым желание получить от жизни все и сразу. Никому не пришло в голову задуматься, зачем жить потом, если уже получишь «все и сразу»?

В отличие от всех, Антон Борисович учитывал все человеческие потребности «все и сразу» — без каких-то иллюзий о «высоком искусстве». Поэтому с особым вниманием прослушивал все разговоры зятя с Каролиной. Другой бы на его месте подумал, что разговоры худрука Мылина с Аркадием Барабулем после их совместных посещений высокопоставленных вельмож — намного важнее. Но он уже понял, что за долгие годы эстрадных выступлений Барабуль стал неспособен вести самостоятельные разговоры без суфлера и заранее подготовленного чужого текста. Он и самые простые свои мысли предпочитал выражать интонационно на фразах из своих эстрадных миниатюр. За это его, в сущности, и терпели.

Судя по его энергичному хохоту, обрывочным расхожим фразам и уговорам «подождать еще», — их вежливо выслушивали, благосклонно улыбаясь его зятю. Им никто не отказывал, но однозначного согласия на кадровые «рокировочки» пока никто не давал.

Антон Борисович знал, что кандидатуру на пост директора театра в этих кабинетах ищут уже очень давно. Знал об этом и сам директор театра, поэтому сделал все, чтобы получить французский Орден Почетного легиона, потратив на это огромные суммы из кассы Попечительского совета.

Сам Барабуль никак не мог найти никаких подходов к руководству театра, чтобы решить проблемы карьерного роста дочери, не таская за собой по своим связям худрука балета. Он уж по-всякому пытался умаслить директора театра, не понимая, что своим главным бизнесом — перебивает тому «рычаги влияния», который директор имел от «скорой помощи» — эскорт-услуг балетной труппы театра. И здесь сошлись неразрешимые противоречия, в которых никто из них не смог бы найти подобающего компромисса.

Антон Борисович мог бы постепенно, с течением времени и очень осторожно переместить непрезентабельную фигурку своего зятя на место этого «почетного легионера», не имевшего специального образования. Но для этого зятю требовалось пройти большой путь становления именно в качестве художественного руководителя балета, а не выскакивать вместе с Барабулем и его ржанием «Ну, чо, пацан?», не говоря уж о других приметах «головокружения от успехов», которыми мир полнился.

Он представил себе горку снятых с шахматной доски фигурок, среди которых мог оказаться и его зять с теми «планами на будущее», которые строил вместе с глупой, как пробка, Каролиной Спешневой. Если бы этот мерзавец не был отцом двух его внуков, Антон Борисович даже и не задумался, чтобы немедленно нанести ему шах и мат.

Ему было знакомо это чувство эйфории пребывания «на волне», которое он всегда умело гасил в себе, не поддаваясь видимой легкости осуществления задуманного, с которой сейчас его зять рассуждал с Каролиной. Молодой паре были нужны средства на устройство семейного гнездышка на уровне, достойном его «статусу», обещанному ему косноязычным Барабулем. Пока все средства зятя контролировал Антон Борисович, не давая и малейшего основания разорвать с ним деловые отношения. «Классические традиции» имели долгосрочные договора на организацию галлаконцертов и гастролей, а сам Мылин уже привык получать немалые выплаты от его предприятия.

У Антона Борисовича все похолодело внутри, когда он понял, что для «финансового становления» его зять решил «грабануть» профсоюзную кассу руководимой им балетной труппы. Зять так и выразился в разговоре с радостно тараторившей Каролиной, тут же начавшей строить планы их будущих совместных приобретений. Антон Борисович при этом чуть не расколол столешницу ударом кулака, напугав жену.

Ну почему, почему ему достался такой идиот, думал Антон Борисович, не понимая, как можно совмещать эти абсолютно несовместимые в нормальной голове финансовые потоки… Как можно идти с Барабулем на прием в заветный кабинет, куда не допускают ни директора театра, ни бывшего министра культуры, зная, что ежегодный бюджет театра составляет более трех миллиардов рублей из бюджета, где это прописано отдельной строкой, без учета выручки от продажи билетов?.. Ведь зять уже участвовал в распределении президентского гранта в размере 375 миллионов рублей, получал средства из «Классических традиций»… Единственное, к чему он пока не был «причастен» — это фонд Попечительского совета, которым распоряжался исключительно директор театра.

Можно было сосредоточиться на главном? Но нет, такие элементарные логические рассуждения были не в характере избранника его дочери.

Вызывая массу разногласий, он самолично произвел себя в председатели профсоюза балетной труппы, хотя по всем людским и божеским законам не мог совмещать пост художественного руководителя балета с постом «профсоюзного лидера». Антон Борисович, пытавшийся во всем найти логику и позитивный смысл, объяснял в администрации театра такой диктаторский шаг зятя — стремлением «заткнуть рот крикунам» в балетной труппе. Кроме Николая, премьера с мировой известностью, постоянно «ставил вопросы» и стремительно растущий солист балета Игнатенко, которого все члены труппы видели в качестве профсоюзного лидера. Если Николай не был, по его выражению «профсоюзно активным», делая различные заявления в своих многочисленных интервью на телевидении, то Игнатенко олицетворял собою «глас народа» внутри театра, делая замечания о состоянии сцены театра после ремонта, о том, что балетная труппа лишена элементарных удобств и работает на износ в нечеловеческих условиях.

Конечно, не имея такого публичного примера, который подавал всей балетной труппе Николай, и Игнатенко вряд ли вспомнил бы о «своих правах». Ведь подавляющая часть артистов балета были молодыми людьми с хорошей физической подготовкой. А в молодости на некоторые неудобства можно было бы не обращать внимания, радуясь самой возможности выйти на великую сцену, где, правда, наиболее опасные для жизни и здоровья артистов места были отмечены меловыми крестиками.

Игнатенко не только являлся действительно активным членом профсоюза. В рамках этой «общественной нагрузки» он добился выделения земельного участка для дачной застройки артистами театра в Ближайшем Подмосковье, обивая множество порогов, пробивая все преграды недюжинными организационными способностями.

В кассу профсоюза артисты вносили средства за земельные участки, эти взносы Игнатенко направлял на устройство хорошей дороги к месту строительства, прокладку к участкам электросетей и ветки водопровода. Вокруг всего кооператива его усилиями было сразу же выставлено капитальное ограждение, нанята охрана. Поэтому его коллеги могли завозить строительные материалы, делать посадки, не опасаясь мародерства со стороны местных жителей.

Главным в его деятельности было гласное и прозрачное расходование собираемых средств, с предоставлением всех документов каждому члену кооператива — вне зависимости от занимаемой ими должности и заслуг. Возле Игнатенко люди впервые начали чувствовать себя не просто членами одной команды, актерского коллектива. Простота и честность танцовщика, его стремление к творчеству и одновременное желание помочь людям — создавали возле него какую-то почти семейную атмосферу. А Игнатенко постоянно подчеркивал, что отношения в их кооперативе должны быть самыми открытыми и человечными, ведь все они — будущие соседи поселка, где многим предстоит доживать после завершения артистической карьеры.

С присущей ему доброжелательностью он терпеливо объяснял, что вместе им вполне по силам то, что никак не преодолеть никому одному.

Становление этого дачного кооператива Игнатенко, их радостные сборища в открытых гостиных театра, а главное, растущая уверенность в своих силах и оздоровление атмосферы в творческих коллективах театра — не прошли незамеченными со стороны административного руководства театра.

Антон Борисович понимал, насколько сложно было терпеть эту «кооперативную самодеятельность» дирекции театра, привыкшей считать, что все материальные потоки в театре контролируются исключительно ими. Привыкшие на словах разглагольствовать о своей отеческой заботе об артистах, «театральные менеджеры» не могли скрыть недовольства успехами кооператива Игнатенко и какого-то нездорового удивления тому, сколько дополнительных средств можно собрать с тех, кто, по их представлениям, полностью находится у них в руках. В оперной труппе тут же возник конкурирующий кооператив в пику «дачникам Игнатенко», который возглавил тенор Гордей. Пользуясь поддержкой администрации театра, тенор начал собирать деньги коллег на дачный кооператив в живописной деревеньке Молитвенный Приют по Рублевскому шоссе, где находились загородные резиденции известных олигархов, некоторых членов правительства и видных оппозиционеров. Деревенька раскинулась возле необыкновенно красивого озера с яхтклубом и реликтового бора, отраженного в русской реалистической живописи XIX века. А по соседству с ней, оправдывая ее название, пережившее десятилетия советской власти, располагалось два мужских монастыря, восстановивших в прежнем великолепии исторические здания на средства щедрых меценатов, жертвовавших «на помин души».