По такой-то вот тропе и пробирался нынче посланный хозяином Дементий. Хоть места эти с детства знал – все ж местный, – одначе заплутал, походил кругами, едва на тропинку выбрался. Выругался, глянул на солнышко да, сплюнув, зашагал себе дальше, выгадывая, как бы из господского-то серебра себе толику малую урвать. Так всегда все слуги выгадывают, честных-то нету, ага…
Чу! Услыхав где-то слева характерный звук спущенной тетивы, Дементий, не раздумывая, бросился грудью в траву, вжался в грязищу… Пролетевшая над ним стрела впилась в толстый ствол старой осины и зло задрожала. Видать, от обиды – промазала!
Слуга чуть отполз и, осторожно поднявшись на ноги, сделал два шага назад. Замерев, осмотрелся вокруг… и удовлетворенно кивнул, узрев разряженный самострел, прилаженный рядом, в кусточках, как раз напротив тропинки. Прямо на тропу он и был насторожен… на зверя? Иль все же на человека? На слишком любопытного путника, незваного гостя.
Сплюнув, Дементий пошел дальше куда более осторожно, пробирался неслышно, буквально как тень. Опытный душегуб, он вовремя заметил еще два самострела и одну волчью яму, прикрытую ветками и травой. Листва еще только-только пошла, ветки лежали голые – это и спасло проходимца, иначе обязательно угодил бы в яму.
– Ну, старуха! – не выдержав, выругался про себя путник. – Ну, ужо, ужо…
Долго ли, коротко ли, а все же выбрался Дементий на небольшую опушку. Распаханное поле явно недавно проборонили, видать, готовились к севу, невдалеке, за деревьями, виднелся луг, на котором паслись три бурые коровенки, ближе же к лесу располагался частокол, за которым виднелась высокая крыша, крытая светлой липовой дранкою.
За коровами присматривал пастух – согбенный седобородый старец с клюкой и недобрым взглядом. Он-то и узрел незваного гостя и, с невероятным проворством выскочив на тропу, зашипел, замахнулся клюкою:
– Кто таков? Почто пожаловал?
– К хозяйке твоей в гости, – как ни в чем не бывало ухмыльнулся Дементий. – Поди, холоп, доложи.
– Не холоп я!
– Мне все одно, кто ты. Живей давай, борода, кому сказано!
– Это кто ж здесь так орет-то? – слева вдруг возникла, словно бы ниоткуда, сутулая старуха в убрусе и широком платке, накинутом поверх сарафана добротного темного сукна. Подле старухи глухо рычал огроменный пес серой, с желтыми подпалинами, масти. Клыки у него были – ого-го! – и Дементий живо выхватил кистень:
– Собачку-то прибери – не пожалею. Ты – Ольга-вдовица?
– Зови меня Хельгой, – сверкнув очами, вдовица неожиданно улыбнулась, и Дементий пораженно ахнул. Не такой уж и старой оказалась эта лесная ведьма. Вернее сказать, даже и вовсе не старой, правда, не особо и молодой, лет хорошо за тридцать. Вытянутое лицо с породистым, с горбинкою, носом и сейчас казалось красивым, правда, кустистые брови и глубоко посаженные белесые, словно у мертвой рыбы, глаза придавали всему лицу довольно зловещее выражение. Как, верно, и должно быть у всякой ведьмы. Однако же красива, красива, не отнимешь… и не сутулая она вовсе, просто – высокая, выпрямилась – так на голову выше гостя.
– Ну, что выпялился? Говори, чего надобно? Не зря ведь через весь лес тащился.
– Так может, мы это… в избу, – Дементий пригладил бороду и покосился на пастуха.
– В избу? Так я тебя в гости не звала, – сказала, как отрезала, вдовица. Тонкие губы ее изогнулись в усмешке. – Говори, не стесняйся… А ты поди прочь, Бьорн. Не то волки опять телку задерут.
Ведьма что-то добавила на незнакомом языке – как собака пролаяла. Кстати, и псинище словно бы речь хозяйскую понял: рычать перестал, уселся да лишь грозно водил мордой.
Бьорн, Хельга… Да она варяжского рода! – наконец, догадался незваный гость, припоминая, что во Пскове варяги селились давно, лет триста, если не больше. Кто-то смешался с местными, ославянился, а некоторые не смешивались, продолжая хранить язык и даже древнюю веру, поклоняясь Одину, Тору, Фрейе и прочим богам и богиням, ныне давно позабытых потомками варягов – свеями, данами и мурманами. Те-то позабыли, крест Христовый язычникам на мече несли. А эти вот – помнили…
– Ну, коли так, ходить вокруг да около не стану.
Скинув с плеча котомку, Дементий развязал узелок и, отсчитав дюжину старинных серебряных монет с дивным узором, с улыбкой протянул их колдунье:
– Вот!
– А почто все не даешь? – ухмыльнулась вдовица. – Думаешь, хозяин твой не прознает?
Ишь ты… ушлая! Ну, так оно и понятно – ведьма.
– Две себе оставлю… Остальное – забирай.
Пошевелив бровями, гость попытался придать своей физиономии выражение самой настоящей искренности… получилось плохо, даже Хельга не выдержала, расхохоталась:
– Ты брови-то не хмурь. Говори, что за дело? Заговорить кого… или порчу навести?
– А ты и впрямь можешь… порчу?
– Не на всех, – честно призналась ведьма. – Случаются до того сильные духом люди, что ни в какую, никак. Таким сами боги благоволят, а уж против их-то воли мне ли, дщери неразумной, идти? Так что… тут уж – как выйдет.
Дементий задумчиво покивал и пришурился:
– Не надо порчу. Человечка одного разговорить надобно.
– Раз-го-во-ри-и-ить? А плетьми не пробовали? Огоньком?
– Пробовали. Да боимся – помрет, – со всей прямотой пояснил Дементий.
Хельга покачала головой:
– О как! Помрет. Он что же, такой упорный?
– Да не помнит почти ничего…
– А! Так ему вспомнить помочь надобно?
– Пожалуй, что так, – покивал слуга. – Ты бы собралась, госпожа Хельга. У меня там лодка, гребцы… Не сомневайся, за услуги твои хозяин еще столько же надбавит. За одни токмо хлопоты, без розуменья, сладишь ты дело аль нет. Ну, а уж коли сладишь…
– Сделаем, не сомневайся, – колдунья покусала губы и задумалась, словно выгадывала – стоит ли игра свеч?
– Хозяин твой, видать, человек непростой?
– Да уж непростой! – гость подбоченился и с гордостью тряхнул бородою.
– Служки епископские обо мне расспрашивают… их бы прищучить… Хотя об том я с господином твоим говорить буду. Пожди! Сейчас соберусь и пойдем… Мьольнир, сторожи.
Пес грозно глянул на Дементия, и тот опасливо попятился, на всякий случай нащупав за пазухой кистень.
Путь оказался не таким уж коротким, плыли на лодке, да потом еще шли, покуда, наконец, не оказались перед тесовыми воротами усадьбы, расположенной невдалеке от торгового тракта. Завидев гостей, как видно – долгожданных, воротная стража проворно заскрипела засовом.
– Сюда, – покосившись на свою спутницу, Дементий указал рукой.
Миновав обширный двор, доверенный хозяйский слуга и ведьма поднялись по высокому крыльцу в сени, а там уж – и в горницу, с широкими сундуками и лавками, покрытыми недешевым сукном. В свинцовом переплете окна сверкали прозрачные плоские стекла, не какая-нибудь там слюда! Резные шкафчики, подсвечники черненого серебра, добротная одежда челяди – все указывало на богатство владельца усадьбы.
Впрочем, что-то неуловимо свидетельствовало о том, что хозяин здесь все-таки не живет, а бывает лишь наездами. Слишком уж чистые стекла – видать, недавно протерли, да пол вычищен, надраен с песком, тоже недавно, даже не высох еще.
Войдя, Дементий низко поклонился сидевшему в высоком кресле боярину и с порога перекрестился на висевшую в красном углу икону. То же самое проделала и гостья, правда, низко не кланялась, спину не гнула, а так, вежливо кивнула.
Боярин скривил губы в улыбке и махнул холеной рукой:
– Ты – та, кого называют Хельгой?
– Так.
– Дементий, оставь нас… и приготовь там все.
Отвесив поясной поклон, слуга поспешно вышел. Предложив гостье сесть, господин поднялся на ноги и неспешно прошелся по горнице. В такт его шагам, обутым в мягкие дорогие сапожки, звякнули на поясе бляшки. Серебряные, украшенные затейливой восточной вязью.
– У меня есть человек, который видит странные сны, – остановившись напротив ведьмы, негромко промолвил боярин. – В этих снах – один человек… его все знают. Я хочу знать, может ли тот, что видит сны, как-то воздействовать на того, кого видит?