Читать интересную книгу Дипломатия Франклина Рузвельта - Анатолий Уткин

Президент тем временем планировал прибыть в Сан-Франциско, когда там откроется важнейшая для него конференция, посвященная созданию ООН.

В эти последние свои недели в Белом доме Рузвельт размышлял о мировой структуре, тогда как Черчилль пытался привлечь его внимание к действиям СССР в Румынии и Польше. Рузвельт же считал, что Восточная Европа является зоной особых интересов Советского Союза и не следует ему здесь указывать "как себя вести". Когда Черчилль оказывал давление на Рузвельта с целью держаться более жестко перед советским руководством, то президент предупреждал, что это "сделает очевидными различия между английским и американским правительствами". Рузвельт в высшей степени ценил ялтинские соглашения и отказывался ставить их под угрозу. Черчилль в конце марта 1945 года усилил нажим: если Рузвельт не проявит твердость в "польском вопросе", тогда премьер-министр открыто доложит об англо-советских противоречиях в палате общин.

Испытывая английское давление, Рузвельт написал 31 марта 1945 года свое известное письмо Сталину. Если в Польше не будет создано что-либо большее, чем "лишь слегка замаскированное нынешнее варшавское правительство", американский народ "будет считать ялтинское решение невыполненным". В ответе Москвы от 7 апреля говорилось, что причиной тупика в "польском вопросе" являются усилия американского и польского послов в Москве изменить ялтинские соглашения. Если названные послы будут строго следовать линии, выработанной в Ялте, спорные вопросы разрешатся в ближайшее время. Сразу по получении данного письма Рузвельт сообщил в Лондон: "Мы должны самым внимательным образом оценить последствия курса Сталина".

Рузвельт просил Черчилля не придавать делу эмоциональную окраску. Однако в эти апрельские дни американские дипломаты и сам Рузвельт не всегда соблюдали такое необходимое хладнокровие.

Панические оттенки слышны в послании А. Гарримана Рузвельту от 5 апреля 1945 года: "Если мы не собираемся жить в мире, где будут доминировать Советы, мы должны использовать нашу экономическую мощь для помощи странам, дружественно настроенным в отношении нас".

В этом утверждении два пункта, по меньшей мере, сомнительны. Во-первых, как можно было представить себе мир, "в котором доминируют Советы?" Ни стратегическая разведка, ни наиболее "смелые" среди планировщиков не могли представить гегемонии в мире страны, стоявшей на грани экономического истощения, да и, очевидно, не имевшей глобальных планов. Во-вторых, неубедительна уверенность Гарримана в действенности в отношении СССР экономических рычагов. Еще в сентябре 1944 года американская разведка представила президенту доклад, из которого значило, что нет оснований верить в могущество финансового давления на СССР. В докладе говорилось, что страна, вынесшая неслыханные жертвы, "способна осуществить экономическое восстановление, полагаясь на внутренние ресурсы, не прибегая к зарубежным займам или репарациям".

Но тогда реакция Рузвельта по поводу сообщения его посла в Москве была воинственной. На следующий день он писал Черчиллю: "Скоро наши армии займут позицию, которая позволит нам быть "более твердыми", чем прежде было необходимо для ведения войны".

В январе А. Гарриман сообщил в Вашингтон: "Главенствующим соображением советской внешней политики является озабоченность "безопасностью" так, как ее понимают в Москве".

И проблема действительно заключалась в том, что американцы понимали безопасность иначе.

Напомним, что к концу 1944 года Рузвельт окончательно решил не делиться информацией о ядерном оружии с Советским Союзом, хотя он уже знал, что Сталин осведомлен о "манхеттенском проекте". К окончанию второй мировой войны флот Соединенных Штатов (как хвалился, выступая по национальному радио, адмирал Леги) был более могущественным, чем два любых других военно-морских флота, вместе взятых. Америка владела "наилучшим в мире образом экипированными наземными силами", в ее руках находился "секрет самого устрашающего в мире оружия". В дипломатической игре Америка владела всеми лучшими картами. Она обеспечивала свою безопасность огромными трансокеанскими плацдармами, базами, созданными по противоположным побережьям двух океанов - Атлантического и Тихого. И при этом "скорбела" о советском понимании безопасности, требовавшем внимания к тому, что происходит по ту сторону Буга.

О внешней политике США периода, на пороге которого стоял Рузвельт, можно сказать то, что Г. Киссинджер писал, исследуя иную политико-дипломатическую ситуацию: "Как только держава достигнет всех своих целей, она будет стремиться к достижению абсолютной безопасности, к мировому порядку, свободному от сознания внешней опасности, где все проблемы решались бы как внутренние проблемы".

По этому пути и устремились Соединенные Штаты после окончания второй мировой войны. Но, как отмечает далее Г. Киссинджер, "абсолютная безопасность для одной державы означает абсолютное отсутствие безопасности для всех других". Возникшее в США чувство всесилия хорошо иллюстрируют сказанные в 1944 году слова адмирала Э. Кинга: Соединенные Штаты "стали такими большими в мире, который стал таким маленьким".

В самом общем виде противоречие дипломатии Рузвельта заключено в противопоставлении утверждения всеобщей международной суверенности и четко выраженной стратегии достижения в грядущем мире американского превосходства. С точки зрения американского историка Д. Йергина, Рузвельт формально демонстрировал приверженность принципам "универсального блага", а фактически осуществлял силовую дипломатию. Это противоречие между правами суверенных народов и желанием Вашингтона найти американское решение основных мировых проблем привело к главным негативным моментам американской дипломатии - к "холодной войне" и отчуждению колониальных народов.

Президент уже предсказал окончание войны в Европе к концу мая 1945 года. Прибыв в Уорм-Спрингс 30 марта, он пристально следил за войсками на европейском западе, где происходила оккупация Рура, готовилась сдача Ганновера и Бремена, открывалась дорога к жизенным центрам Германии. Сталину он написал, что "швейцарский эпизод" остался в прошлом, не должно быть взаимного недоверия. Он просил Черчилля не драматизировать разногласия с СССР.

На своей последней, 998-й конференции Рузвельт детально говорил о необходимости предоставления независимости Филиппинам. Жалким было бы стремление США укрепиться на небольшой гряде островов, когда открывались перспективы мирового лидерства. Кроме того, подобный шаг должен был послужить примером для Англии и других колониальных держав. Во второй половине дня 11 апреля 1945 года Рузвельт продиктовал наброски речи к дню рождения Джефферсона. "Сегодня перед нами стоит во всем своем грандиозном объеме следующий факт: чтобы цивилизация выжила, мы должны развивать науку человеческих отношений - способность всех людей, любого происхождения, жить вместе и работать вместе, жить в мире на одной земле".

Президент говорил о том, что должен быть положен конец всем войнам, "этому непрактичному, нереалистическому способу разрешения всех противоречий между правительствами посредством массового убийства людей... Единственным препятствием для реализации наших планов на завтра являются наши сегодняшние сомнения. Давайте двинемся вперед, вооруженные сильной и активной верой".

Последние известия, прочитанные Рузвельтом в Уорм-Спрингсе 12 апреля, сообщали о том, что между американской и советской армиями осталось всего 150 километров.

Физическое состояние Рузвельта было далеко не блестящим весь 1944 год и последующий период. Безусловно, Ялта отняла много сил у президента, он похудел, стал быстро уставать, цвет лица говорил сам за себя. Прибытие на отдых в Уорм-Спрингс 29 марта 1945 года положило начало заметному улучшению его самочувствия. Президент лучше спал, несколько набрал в весе, в его настроении не осталось и следа от прежней мрачности. Врач сделал заключение: "Его память о недавних и прошлых событиях безупречна. Его поведение в отношении друзей и близких неизменно, и нет перемен в характере его речи".

Нам важна эта констатация состояния человека, который все начальные месяцы 1945 года ежедневно прорабатывал гигантскую дипломатическую переписку и принимал важнейшие решения.

В соседнем доме готовили вертел, чтобы угостить обедом президента. Стол хотели поставить на возвышении, под старым дубом, откуда открывался изумительный вид на долину.

В это время в Вашингтоне среди обширной почты президента лежало второе письмо Эйнштейна, дополненное меморандумом Сциларда. Оба знаменитых ученых просили Рузвельта немедленно остановить все работы над атомным проектом. Мировая ситуация изменилась, многие предпосылки создания атомного оружия исчезли. Недолговечное военное преимущество, обретаемое Соединенными Штатами, будет перевешено негативными политическими и психологическими потерями. Соединенные Штаты могут вызвать гонку атомных вооружений.