Читать интересную книгу История России XX век. Эпоха сталинизма (1923–1953). Том II - Коллектив авторов

Даже «теоретик» русского национал-социализма «утвержденец» князь Юрий Алексеевич Ширинский-Шихматов, увидев воплощение своих теорий в нацистской Германии, содрогнулся от ужаса и полностью исключил уже с середины 1930-х гг. всю антисемитскую фразеологию из своих речей и писаний. Но христианская принципиальность вела его дальше. После оккупации Франции он просит новые нацистские власти считать его евреем и нашивает на рукав своего пальто шестиконечную желтую звезду. Князь был заключен в концлагерь, где и погиб, забитый сапогами нацистов, за то, что пытался защитить другого заключенного.

Характерно, что для созданного немцами «Комитета помощи русским эмигрантам» во Франции не нашлось никого из русской местной среды, кто бы его возглавил. На эту должность назначили молодого танцора, приехавшего из Германии, Юрия Жеребкова, никому в Париже неизвестного. Провозгласив себя Leiter’ом (вождем), он призвал эмиграцию поддержать немецкую политику, причем, не стараясь на нее влиять, поскольку «то, что произойдет с Россией, и какие государственные формы будут ей нужны, знает только один человек – Фюрер».

Тогда же была создана газета «Парижский вестник». Ее возглавил Генерального штаба полковник Павел Николаевич Богданович, хорошо известный в русской диаспоре, в том числе во Франции, – с конца 1920-х гг. он возглавлял Национальную организацию русских разведчиков (НОРР) – самую крупную детско-юношескую организацию русской эмиграции. С поста редактора «Парижского вестника» Богдановича оккупационные власти вынудили уйти осенью 1943 г. за публикацию патриотической речи власовского генерал-майора В.Ф. Малышкина. В газете печатались из известных писателей и журналистов Иван Шмелев и Илья Сургучев, а также такие видные деятели науки и культуры Русского Зарубежья, как профессор генерал Н.Н. Головин и А.А. Алехин.

Часть статей в «Парижском вестнике» носила пронацистский характер. Одновременно он оставался единственным (кроме берлинского «Нового слова») органом печати на русском языке в Западной Европе, который публиковал многочисленные материалы о русской жизни, в том числе и на оккупированных территориях, а с 1943 – о Власовском движении. С точки зрения органов СД[5] (по состоянию на июнь – июль 1942) «Парижский вестник» был органом печати русской националистической монархической эмиграции, и его рекомендовалось закрыть, а все изданные номера – конфисковать.

Пронемецкие ориентации проявились в Русском Зарубежье особенно в первые месяцы побед немецких армий в России. Наконец-то, полагали некоторые, осуществилась та интервенция, которая может сокрушить большевицкую власть. Были люди, служившие у немцев, кто по необходимости, а кто по симпатиям, были нередкие случаи отъездов в качестве переводчиков в немецкую армию и во французский «антибольшевицкий легион».

Свидетельство очевидца

Писатель Иван Шмелев писал 30 июня 1941 г. из Парижа в письме к своей близкой знакомой Ольге Бредиус-Субботиной: «Я так озарен событием 22.VI, великим подвигом Рыцаря, поднявшего меч на Дьявола. Верю крепко, что крепкие узы братства отныне свяжут оба великих народа. Великие страдания очищают и возносят. Господи, как бьется сердце мое, радостью несказанной». – И.С. Шмелев и О.А. Бердиус-Субботина. Роман в письмах. В 2 т. Т. 1. (1939–1942 гг.) М.:РОССПЭН, 2003. С. 67.

22 июля 1941 г. протоиерей Сергей Булгаков, перенесший за два года до этого тяжелейшую онкологическую операцию гортани, записывал в свой дневник: «Теперь поднялось в жизни столь великое и страшное, что в этом тонет и моя собственная жизнь и мои личные судьбы в лице моих близких и дорогих. Это война мировая, сначала западная, а теперь восточная, в которой взвешиваются судьбы моей родины, кровавый меч заносится над главой Матери. И перед этой бедой и опасностью я чувствую себя – почти всецело – лишь ее сыном, забывая или отвлекаясь или закрываясь от злодеев, захвативших над нею власть. Все равно, я ей могу желать только спасения, победы, одоления, жить ее судьбами, скорбеть ее скорбью, радоваться ее доблести. А дальше приходит и личное: там, в подвергающейся вражьим налетам Москве, друзья и сродники – соотечественники. Но, прежде всего, – мать – Россия. Я чувствую свою непригодность для нее, свое бессилие – будучи полутрупом, зачем я ей нужен, даже лишенный голоса? Но я люблю ее, «принадлежу ей», отдаюсь ей, молюсь о ней, и неужели все это недейственно, нереально? О, нет! Я знаю, что я – Россия, и она во мне, и так быть и жить я хочу. И хотя не пытаюсь гадать, увижу ли я опять свою родину… но знаю всем своим существом, что ныне приходит час ее. И этот великий образ, эта тень становится между мною и вечностью, этим я прикрепляюсь еще здесь, по сю сторону смерти». – Протоиерей Сергий Булгаков. Малая трилогия. М., 2008. С. 568.

Летом 1941 г. в Париже в управлении местного отдела РОВС зарегистрировались 1160 русских офицеров, желавших отправиться на Восточный фронт – в том числе 327 офицеров выказали желание ехать немедленно в строевые части. До июля 1942 г. на Восточный фронт уехал из Парижа 71 русский белый, но затем немцы категорически запретили отправки. С появлением первых известий о Власовском движении весной 1943 г. русская военная эмиграция во Франции проявила к нему интерес, а затем, по мере прибытия с осени 1943 г. восточных батальонов во Францию, – и участие. Особенно горячо поддерживал Власовское движение один из самых крупных русских зарубежных теоретиков, профессор Генерального штаба генерал-лейтенант Николай Головин, считавший поражение Сталина меньшим злом и объективно оценивавший ограниченные возможности Германии для распространения своего владычества от Ла-Манша до Поволжья (при этом сын генерала Головина служил в органах военно-технической разведки Великобритании).

В кругах, настроенных против немцев, по мере того, как становилось очевидным, что война ведется не одним Сталиным, а всем русским народом, росли патриотические чувства, порой переходившие в просоветские. В пробольшевицкие настроения впал, в том числе, и Николай Бердяев. Те, кто были враждебны нацизму, и вместе с тем сохраняли непримиримость к большевицкому режиму, несмотря на русско-советские победы, были немногочисленны (но все же таковыми были большинство членов РСХД, а из крупных имен – историки Сергей Мельгунов, Антон Карташев, философы Семен Франк, Василий Зеньковский, Иван Ильин, живший в Швейцарии).

Видные общественные деятели, уехавшие после поражения Франции из Европы в Америку, хотя и сочувствовали советским победам, но не разделяли просоветских иллюзий: Георгий Федотов в статьях «Нового Журнала» уже в 1943 г. ставил тревожный вопрос: будут ли эти победы способствовать возврату свободы в России или укреплять коммунистический режим. А писатель Владимир Набоков утверждал в 1944 г.:

Каким бы полотном батальным ни являласьсоветская сусальнейшая Русь,какой бы жалостью душа не наполнялась,не поклонюсь. Не примирюсьсо всею мерзостью, жестокостью и скукойнемого рабства – нет, о, нет,еще я духом жив. Еще не сыт разлукой,увольте, я еще поэт.

Поэт Георгий Иванов даже победу под Сталинградом назвал «злосчастной», поскольку она служит не столько освобождению России, сколько утверждению над ней большевицких «вурдалаков» и «царя в коммунистическом мундире», т. е. Сталина. Но при этом поэт был совершенно чужд и нацистских симпатий. Обе тирании были ему равно отвратительны «эстетически».

Иную картину, чем во Франции, являло собой русское общество в оккупированных немцами славянских странах, в первую очередь в Чехословакии и Югославии. Там сосредоточились, в основном, люди правых и крайне правых ориентаций, как в церковных кругах, так и в гражданских.

По оценке Петра Струве, данной им в письме к Семену Франку от 13 мая 1939 г., вся русская эмиграция в Югославии была «пронизана прогитлеровскими настроениями и идеями… которые я именно для русской эмиграции считаю злейшей отравой».

После прихода немцев в Сербии был назначен во главе «Бюро по делам русских беженцев» генерал М. Скородумов, затем генерал В. Крейтер. Оба они стояли открыто на стороне немцев. В воззвании группы журналистов «22 июня» было представлено как «начало решительного боя нового правопорядка с поработившим Великую Россию большевизмом», как «крестовый поход». На здании бывшего русского посольства в Белграде висел плакат: «Победа Германии – освобождение России». Был арестован, по доносу русского эмигранта, и обвинен в симпатиях к большевизму видный член русской белградской колонии П.Б. Струве.

Митрополит Анастасий (Грибановский), глава Русской Православной Церкви Заграницей, обличал главу англиканской церкви Кентерберийского архиепископа, за то, что он возносит молитвы за победу советских войск. Сам же митрополит Анастасий в письме от имени Синода Русской Зарубежной Церкви уже в 1937 г., когда Югославия была независимой и нейтральной страной, приветствовал Гитлера, как государственного мужа, подающего здоровый пример всей Европе. После оккупации Югославии немцами митрополит Анастасий до самых последних дней войны возносил молитвы за «Вождя народа Германии, власти и воинство ея». Член Зарубежного Синода, архиепископ Гермоген, согласился возглавить автономную хорватскую православную церковь, в то время, когда Хорватское правительство было союзником Гитлера и подвергло сербское население настоящему геноциду.