показал на меня.
Все вышли, кроме Тиа. Чувствуя, как проступает на лбу пот, я заставил себя встать и подойти к Профу, сидевшему возле огромного окна, за которым простиралась бескрайняя синяя бездна.
– Осторожнее, сынок, – спокойно сказал Проф. – Ты знаешь то, чего не знают другие. Я оказал тебе доверие.
– Я…
– И не думай, будто я не заметил, что ты пытался перевести сегодняшний разговор с убийства Регалии на убийство Разрушителя.
– Вы сомневаетесь, что лучше атаковать его первым?
– Нет. Я не стал тебе возражать, поскольку ты прав. Вполне разумно сперва напасть на Разрушителя – и, возможно, Ньютон, – чтобы лишить Регалию части ресурсов, после чего ее легче будет загнать в ловушку. Но прошу тебя не забывать, что наша главная цель – именно она.
– Да, сэр, – сказал я.
– Свободен.
Я вышел, задетый тем, что меня оставили специально для того, чтобы сделать мне выговор. Идя по коридору, я вдруг понял, что меня не оставляют мысли о Поляризации – не о могущественном эпике, а об обычной женщине, лишившейся своих способностей, которая смотрела на меня в ужасе и замешательстве.
Для меня никогда не было проблемой убить эпика. Вряд ли это станет проблемой сейчас. Но я все равно представлял лицо Меган вместо Поляризации, нажимая на спуск.
Когда-то я целиком и полностью ненавидел эпиков. Теперь же я понял, что больше не испытываю подобных чувств – после того, как познакомился с Профом, Меган и Эдмундом. Возможно, именно потому я выступал против убийства Регалии. Мне казалось, что она пытается бороться со своей сущностью эпика, и, возможно, мы могли бы ее спасти.
Все эти вопросы вели к рассуждениям на опасную тему.
Что, если мы захватим в плен эпика здесь, как было с Эдмундом в Ньюкаго? Что, если мы поймаем кого-нибудь вроде Ньютон или Разрушителя, а затем используем их слабость, чтобы навсегда лишить их способностей? Сколько им потребуется после этого времени, чтобы вновь стать нормальными людьми?
Если бы Ньютон или Разрушитель не находились под влиянием своих способностей, стали бы они нам помогать, как Эдмунд? И не стало бы это доказательством, что то же самое можно сделать и с Регалией? А после нее – с Меган?
Дойдя до своей комнаты, я понял, что эта идея нравится мне все больше и больше.
18
Начинало темнеть, когда мы с Миззи и Экселем поднялись из подводной лодки в темное, заполненное водой здание и на ощупь добрались до маленькой лодки мстителей. Когда все уселись, Миззи нажала кнопку на своем мобильнике, и подлодка безмолвно ушла в глубину.
Я не был уверен, насколько действенно нам удается скрываться от Регалии, надеясь лишь, что наши предосторожности, по крайней мере, не позволят ей обнаружить точное местонахождение нашей базы, даже если ей станет известно о самой подводной лодке. Взяв весла, мы включили подсветку мобильников и двинулись по затопленной улице.
Прошло два дня после совещания, на котором мы составили план по убийству Регалии. К тому времени, когда мы достигли населенных крыш, солнце уже почти село. Мы выбрались из лодки, и Эксель бросил бутылку с водой старику, который наблюдал за нами с одной из соседних лодок. Пресную воду в городе трудно было достать – ее приходилось добывать из ручьев на другом берегу, в Джерси. Бутылка воды стоила немного, но достаточно, чтобы служить своего рода валютой для оплаты мелких услуг.
Остальные уже выбрались на крышу, но я медлил, глядя на заходящее солнце. Большую часть своей жизни я провел во мраке правления Стального Сердца. Почему жители Новилона выходили наружу лишь ночью? Они наверняка прекрасно знали, что такое дневной свет, но предпочитали темноту. Неужели они не понимали собственного счастья?
Солнце опустилось за горизонт, словно гигантский кусок масла, плавящийся на хлебном поле Нью-Джерси. Нет, брошенный город скорее напоминал шпинат, чем хлебное поле. Так что солнце опускалось в шпинат Нью-Джерси.
И Новилон ожил.
Граффити вспыхнули яркими цветами. Под моими ногами расцвела невидимая при свете солнца мозаика – изображение луны, подписанное чьим-то именем большими белыми буквами внизу. Должен признаться, во всем этом было нечто величественное. В Ньюкаго не было граффити – там оно считалось символом мятежа, а мятеж карался смертью. Само собой, в Ньюкаго за символ мятежа могли счесть что угодно, вплоть до ковыряния в носу.
Я поспешил за Миззи и Экселем, чувствуя себя голым без винтовки, хотя в кармане у меня лежал пистолет Меган, а на мне была куртка мстителя, что на самом деле означало: Проф поделился со мной частью своего защитного поля. Я не знал точно, зачем Миззи и Эксель позвали меня с собой на разведку. Впрочем, я особо не возражал – что угодно, лишь бы выбраться на открытый воздух, – но все же мне казалось, что для встреч с информаторами и интерпретации полученных от них данных куда лучше подошла бы Вэл.
Мы шагали по мостам, люди, шедшие нам навстречу, несли корзины со светящимися плодами. От их дружелюбных кивков мне становилось не по себе. Почему они не шли, потупив взор и боясь, что любой встречный может оказаться эпиком?
Я понимал, что мысли, приходившие мне в голову, не вполне уместны. В Ньюкаго в течение нескольких месяцев после падения Стального Сердца я пытался помочь построить город, где люди могли бы жить без постоянного страха. А теперь меня беспокоило, что местные жители ведут себя открыто и дружелюбно?
Однако инстинкт подсказывал мне – что-то тут не так. Мы пересекли невысокую крышу, миновав группу новилонцев, которые праздно сидели, болтая ногами в воде. Другие лежали на спине, поедая светящиеся плоды, как будто их совершенно не волновало происходящее вокруг. Неужели они не слышали, что сотворил Разрушитель на окраине города всего лишь пару дней назад?
Идя по очередному веревочному мосту, я взглянул вниз. Под нами со смехом проплыла группа подростков. Да, жителям этого города незачем было опасаться любой тени, как в свое время обитателям Ньюкаго, но здоровая доза паранойи, на мой взгляд, никому бы не помешала.
Миззи заметила, что я смотрю на плещущихся купальщиков.
– Что? – спросила она.
– Они выглядят так…
– Беззаботно?
– По-идиотски.
Миззи улыбнулась:
– В Новилоне живут в свое удовольствие.
– Верно, – согласился шедший впереди Эксель. – Можно даже сказать, это своего рода религия – культ Светозара.
– Светозар, – повторил я. – Это что, эпик?
– Может быть, – пожал плечами Эксель. – Все считают, что пищу и свет им дает Светозар. Никто точно не знает, кто это или что это.
– Явно какой-то эпик, – сказал