Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О первых говорит оно: кто похвалится чисто имети сердце? Или кто дерзнет рещи чиста себе быти от грехов (Прит.20:9)? А о вторых, — что судия неправды, Бога не бояся и человек не срамляяся (Лк.18:6.2), сделал нечто доброе, сжалившись над вдовою, непрестанно к нему приходящую, и наказав ее обидчиков. Посему если и в весьма доблестных находится нечто, достойное укоризны, а в самых порочных есть добродетель, то чему дивишься, когда тот и другой, отрешившись здесь от жизни, перенесены туда один — чистым от грехов, а другой не имеющим добрых дел; почему один пожал чистую радость, а другой потерпел безотрадное наказание.
20. Пресвитеру Уалентиану.
Почему закон повелел, чтобы прокаженные и другие больные невольными болезнями были вне священного стана?
Не одобряешь ты, кажется, тех, которые вызывают читателей на умозрения. Считая себя, говоришь ты, более премудрыми, чем Писания, и словеса Божии перелагая во что угодно, они во многом обманывают слушателей. А я не буду ни их винить, если обещают открыть что–либо мудрое, ни тебя против воли принуждать отыскивать иносказательный смысл, но защищу дело прямо. Ты спрашивал: почему Законодатель прокаженным и больным другими непроизвольными болезнями узаконил быть вне священного стана? Выслушай вкратце, собрав воедино свой ум (таинства природы непозволительно обнародовать ясно), что узаконил он это, сдерживая невоздержание родителей, налагая узду на сластолюбие и устанавливая меру плотских общений.
Поскольку многие сходятся, когда непозволительно, и от неблаговременного общения рождаются тела нечистые и гнусные, то Законодатель позаботился о том, чтобы сего не было. Но то, что наибольшее наказание налагается сим не на рожденных, а гораздо более на родивших, думаю, знает всякий. Ибо родившиеся и не почитают, может быть, сего наказанием, потому что привычка уничтожает ощущение наказания. Родившие же терпят неисцелимое наказание, видя изгоняемыми из священных собраний тех, которым бы желали, чтобы они были лучше их самих. И для одних облегчается бедствие тем, что страдание их непроизвольно; а другим причиняется несносное мучение сознанием того, что болезни детей — это знамение их произвольного невоздержания.
21. Алипию.
На сказанное: подать чашу студены воды (Мф.10:42).
Ты, кажется, и сам себя обманываешь, и перетолковываешь Божественные Писания. Ибо сказанное: подать чашу студены воды, — относится к тем, у кого это только и есть, а не к изобилующим богатством, которые могут и одеждами снабдить людей, томимых голодом, болезнями и наготою. И не дивись, если подающий воду за дело сие не остается без награды; потому что милостыня ценится не по подаянию, но по произволению, когда и слово удостаивается одобрения.
Ибо сказано: се слово паче даяния блага. Но прибавлено также: обоя же у мужа благодатна (Сир.18:17), то есть, у того, кто в состоянии дать. Ибо оценивается не столько поданное, сколько степень изобилия и произволения подающего. Ибо многие от многого подают малое, а многие — от малого многое. Ценится не мера подаваемого, но сравниваемая с нею мера изобилия подающих. Посему и вложившая две лепты превзошла всех тех, кто принес много; потому что те принесли часть, а она пожертвовала всем своим достоянием.
22. Ирону.
Почему в послании Петровом повелено, чтобы мужи воздавали честь, яко немощнейшу сосуду женскому (1 Пет.3:7)?
Хотя брак честен и ложе законно, но не всегда должно приступать к нему, а иногда должно оставлять его пустым и уступать законам естества, пока оно не очистится и не сделается способным к чадородию. И сие постановил закон; благодать же дает совет, чтобы делалось сие для чистоты и при посредстве непрестанных молитв, и устами Ап. Павла сказала: да пребываете в молитве (1 Кор.7:5), а устами Ап. Петра изрекла то самое, что ты желал узнать, а именно, что мужи должны воздавать честь яко немощнейшу сосуду женскому.
23. Епископу Исидору.
На слова: аще возможно, еже от вас (Рим.12:18).
Хотя обиженный и не представил, по обещанию своему, в суд жалобы на обидчика за его дерзость (иначе подверг бы его наказанию за сделанное им), однако же еще отдаются обиды в ушах обиженного. Посему, так как справедливость требует уврачевать его, нет иного врача для этих болезней, кроме того, кто нанес удар. Ему надлежит настроить себя на то, чтобы принести извинение обиженному.
24. Диакону Касиану.
Хотя Евангельское повествование изображает Лазаря достигшим самого верха всякого злострадания, однако же бедствие послужило для него самым важным началом благоуспешности и истины. Если бы не дошел он до такой меры злополучия, то не восшел бы на такую высоту славы. Ибо что (не буду говорить о воздаяниях тамошних) более славно, чем быть прославленным в Евангелии, провозвестником похвал приобрести Бога, а защитником — Авраама?
25. Диакону Илии.
На слова: всяк, иже воззрит на жену, ко еже вожделети ея, уже любодействова с нею (Мф.5:28.).
Если бы осквернение касалось только преддверия, а не самого святилища, то, может быть, болезнь была бы удобоисцелима. Если же оно касается самой души, то никто да не обманывает себя. Но если кто, обольщая людей, скажет: никто не увенчивается, аще незаконно подвизатися будет (2 Тим.2:5), и при сем подумает, что это законная борьба, если человек при зрении удерживается от самого дела, то пусть знает, что Подвигоположник и Судия таковых борений сказал: иже воззрит на жену, ко еже вожделети ея, уже любодействова с нею в сердце своем. Посему та борьба законна, которая не по лености и предубеждению каждого устанавливается, но законоположена неподкупным Судиею.
26. Пресвитеру Исидору.
На слова: он же, хотя оправдитися сам, рече: и кто есть ближний мой (Лк.10:29)?
Спрашивал ты, что значит сказанное в Евангелии о законнике: он же, хотя оправдитися сам, рече: и кто есть ближний мой? Посему слушай. Законник думал, что только праведный праведному, высокий (разумею, по добродетели) высокому может быть ближним; ибо рассуждал, что ближним не делает одно естество, но для сего нужны или достоинства, или дела. Почему, хотя оправдитися сам, то есть показать свою правду, так как высок он по добродетели или велик по тому, что учитель, говорит: и кто есть ближний мой? Покажи мне столь же великого.
Но Спаситель, как Творец — яко мала и велика Сей сотвори (Прем.6:7), — определил, что ближним делают не дела и не достоинства, но естество, как бы так говоря: «Пока не говорю еще тебе, что ты ничем не отличился от других, чтобы истинные любители добродетели, признав учение твое для себя за правило, не подумали, будто бы обязаны они иметь любовь только к тем, которые близки к ним. Но если это и справедливо (согласимся на время), ты старайся быть ближним нуждающегося, и ближним не по месту только, но и по расположению, и по заботливости о нем».
Для сего–то и Самарянина изобразил тебе Спаситель. Ибо близость познается по естеству, а не по добродетели, по сущности, а не достоинству, по сострадательности, а не по месту, по способу служения, а не по близости места. Почитай ближним прежде всего того, кто нуждается, и без зова сам иди к нему на помощь.
27. Пресвитеру Дигиптию.
О душе.
Признаем мы, что душа божественна и бессмертна, однако же не единосущна с Пребожественным и Царственным естеством и не часть сего Божественного, Творческого и присносущного естества. Ибо если бы она была частью оного неизреченного естества, то не грешила бы, не была бы судима. Если же терпит это, то по справедливости должны мы верить, что она — творение, а не часть высочайшей Сущности. Иначе окажется, что Божеское естество судит Само Себя.
28. Врачу схоластику Профсаию.
О том же.
Пифагор, Платон и другие прославленные у Еллинов мудрецы, на основании необходимых доводов справедливо утверждали, что душа владычествует в теле, и душу называли художницею, а тело — орудием, душу — бесплотною, а тело — имеющим три измерения, душу — бессмертною и нетленною. Ибо если в чем ином и погрешали они против истины, то в этом верно достигли цели.
Но Гален* (не утаилось сие от читающих с разумом) признав душу стройною лирою, а не играющим на ней подал сим мысль, что она смертна. Ибо сверх этого говорил еще, что силы души следуют за составом тела, и в заключение сказал, что душа и не бесплотна, и не бессмертна, не знаю почему назвав душу смешением. Из этого видно, что напрасно употребляет он самое имя: «душа» и допускает оное, чтобы не показаться противоречащим многим мудрецам; оспаривая самую вещь, оставляет это имя. Но в этом не заслуживает внимания Гален. Следуя врачебному учению и намереваясь привести в стройность свое искусство, не позаботился он об истине. О лечении тел, будучи в этом искусен, рассуждал, сколько хотелось (в сем не отниму у него чести), а что касается души, не следовало ему состязаться и входить в борьбу с более мудрыми, чем он. Этим он не занимался и не был к тому готов.