Читать интересную книгу Волшебный корабль - Робин Хобб

Но не имело никакого смысла горевать о несбывшемся. И Альтию вспоминать было столь же бессмысленно. Хотя как было бы славно, если бы Альтия сейчас здесь оказалась!.. И до чего ж плохо было без нее! А еще хуже — постоянно гадать о том, что же с нею сталось…

Проказница вздохнула.

— Не горюй, — успокоил ее Уинтроу, но сам ощутил, как глупо это прозвучало. И тоже вздохнул. Потом добавил: — Ты, полагаю, себя чувствуешь так же скверно, как я…

Проказница могла бы очень многое на это сказать — и потому промолчала. Вода журчала, распадаясь перед форштевнем, ровный ветер наполнял паруса. Рулевой — она это чувствовала в каждом его прикосновении — был знающим и опытным моряком. Еще бы ему не быть! Лично нанятый капитаном Вестритом, он прослужил на судах без малого двадцать лет. Так что лучшей руки на своем штурвале Проказница и пожелать не могла. Стоял дивный вечер, она держала курс из холода и мрака зимы к солнечному теплу…

Тем острей и пронзительней ощущалась их общая с Уинтроу беда.

За последние несколько дней он много чего успел ей наговорить в пылу гнева, разочарования и бессилия. Какой-то частью сознания Проказница понимала: он клял вовсе не ее, а злую судьбу… Но полностью отрешиться от обиды не удавалось, злые слова засели в памяти и царапали, как острые крючки. Особенно он ее обидел вчера утром, после очень тяжелой ночной вахты. Сказал ей, что вовсе не Са дал ей жизнь, и, значит, в ней не было искры Его божественной силы, а всего лишь подобие духа и жизни. Ее, сказал он, создали смертные люди для удовлетворения своей жадности… Проказница была потрясена, она пришла в ужас. Но худшее началось, когда сзади к Уинтроу подошел Кайл, и затрещина разгневанного капитана швырнула мальчика на палубу — в наказание за то, что обидел корабль. После этого даже самые доброжелательные матросы начали с осуждением отзываться об Уинтроу: они считали, что из-за его невоздержанности от них непременно должна была отвернуться удача. Что до Кайла — он, кажется, так и не понял, что она ощутила его удар не менее остро, чем Уинтроу. И, уж конечно, ему и в голову не пришло, что такие вот колотушки — далеко не лучший способ заставить сына полюбить свой корабль. Нет, он лишь велел поднявшемуся Уинтроу живо идти вниз — и там заняться кое-какими делами, которые тот более всего ненавидел. А Проказница осталась одна — размышлять над ранившими ее словами мальчика и гадать, а не были ли они, в конце концов, истинной правдой…

Да, Уинтроу определенно заставлял ее думать. Причем о таких вещах, о которых не задумывался ни один Вестрит, ходивший под ее парусами. Уинтроу, в частности, посвящал едва ли не половину своего времени раздумьям о своем месте в мире, о том, как его жизнь вписывалась в жизнь окружающих. Что касается Са, Проказница и ранее слыхала о Нем: Вестриты были приверженцами этого Бога, хотя к рьяным поклонникам не относились. Никто из них не задумывался о природе божественного и о том, какое выражение находило оно в повседневности. Никто из них так не носился с мыслью о благодати и чести, изначально заложенных в душу каждого человека, с идеей предназначения, исполняемого всяким живым существом. Уинтроу же считал, что каждая жизнь приходила в этот мир, дабы удовлетворить некоторой нужде — но не абы как, а лишь путем достойного и праведного жития…

А посему никто из прежних Вестритов не разочаровывался так горько в своих ближних при каждодневном общении с ними…

— Думаю, палец придется отрезать.

Уинтроу проговорил эти слова тихо и неуверенно, так, словно произнести их вслух значило сделать неотвратимым то, чего он боялся.

Проказница затаила дыхание… Со времени несчастья он, кажется, ни разу не обращался к ней первым, не вызывал на разговор. Только тут до нее внезапно дошло, какой страх он носил в себе все эти дни — и прятал за резкими словами, обращенными к ней. «Говори, Уинтроу, говори! Поделись со мной, если можешь, а я выслушаю…»

— Он, похоже, не просто сломан… Суставы раздроблены. — Простые слова, но Проказница ощущала таившийся в глубине его души холод тоскливого страха. Вот он собрался с духом и наконец выговорил то, в чем не желал самому себе признаваться: — Я, наверное, с самого начала знал, что там не просто кость треснула. Знал, но на что-то надеялся… Но сегодня утром распухла уже вся кисть. И под повязкой мокнет… — Уинтроу сглотнул. — Вот ведь незадача. Я же раньше ухаживал за покалеченными, не как целитель, конечно, но вычистить рану и повязку переменить сумею. Но чтобы моя собственная рука… Знаешь, со вчерашнего вечера я так и не набрался мужества ее осмотреть…

Он помолчал, справляясь с собой.

— Ну не странно ли? — продолжал он напряженным, срывающимся голосом. — Я ведь присутствовал, когда Са’Гарит отнимал ногу одному человеку. Это было необходимо для спасения жизни, и все мы отчетливо понимали, что ногу уже не спасти, но тот человек знай повторял: «Нет, нет, давайте еще чуток подождем, авось полегчает…» — притом что мы-то воочию видели: ему час от часу только делалось хуже. Хорошо, жена наконец уговорила его позволить нам совершить то, что мы предлагали… И я еще себя спрашивал, ну зачем он оттягивал и оттягивал, ведь, кажется, лучше было бы покончить с таким делом как можно скорей?… Откуда подобная боязнь расстаться с гниющим куском плоти? Просто оттого, что некогда это была полезная и здоровая конечность?…

Он вдруг замолк и как-то очень беспомощно наклонился вперед, баюкая руку, и Проказница ощутила горячечное биение боли, которым изуродованная кисть отзывалась на каждый удар сердца.

— Теперь мне кажется, — продолжал Уинтроу, — что раньше я совсем не приглядывался к своим рукам и очень мало думал о них. Руки жреца… люди так любят упоминать о них. Мне при рождении достались отменные руки. Десять пальцев, и все такие ловкие, работящие… Я ведь мастерил витражи из цветного стекла. Ты не знала, Проказница?… Я садился за верстак и с головой погружался в работу… так, что руки двигались словно сами собой… И вот теперь…

Он вновь потерянно замолчал, и Проказница дерзнула подать голос:

— Моряки нередко теряют пальцы. И даже руку или ногу. Но все равно эти моряки…

— Я не моряк. Я жрец. Я должен был стать жрецом! Я готовился и учился, пока отец не приговорил меня… к этому. Он разрушает меня. Он намеренно хочет уничтожить меня. Он и его люди издеваются над моей верой, а когда я пытаюсь отстаивать мои идеалы — обращают их против меня. Я больше не могу это выдерживать. То, что он со мной делает… то, что все они со мной… Они убивают…

— Но все равно, — перебила Проказница, — эти моряки остаются сами собой. С пальцами или без пальцев. Что тебе в пальце, Уинтроу? Ты не палец, ты человек. Ты ведь обрезаешь ногти и волосы — но остаешься все тем же человеком по имени Уинтроу. А коли ты жрец, то и о девяти пальцах останешься таковым. Если жизнь так распорядилась, что ты должен утратить палец, значит, ты утратишь его. Но только не усматривай в том предлога прекратить быть собою самим! — Она помолчала, почти наслаждаясь изумленным молчанием своего собеседника. Потом продолжала: — Мне не так много известно о твоем Са, Уинтроу. Зато я многое знаю о Вестритах. Ты станешь тем, кем тебе предназначено стать, будь то мореплаватель или священник. Ну так берись за дело — и становись им! Не позволяй им ничего сделать с тобой. Делай себя сам! Будь тем, кто ты есть, и всем остальным со времени придется с этим смириться, хотят они того или нет. И если ты хочешь вылепить себя по образу и подобию Са — валяй, лепи! И не хнычь!

— Кораблик мой… — Уинтроу произнес это совсем тихо, но прозвучало как благословение. Он прижал здоровую ладонь к ее доскам… А потом, чуть-чуть помедлив, — положил и больную. Впервые с тех пор, как ушла в свой неведомый путь Альтия, Проказница ощутила, как кто-то из родни потянулся к ней, испрашивая толику ее силы. Она сомневалась, что Уинтроу сделал это сознательно. Быть может — когда он склонил голову и зашептал про себя, он думал, что молится своему Са. Но к кому бы он ни обращался — ответить ему суждено было именно ей.

— Уинтроу, — негромко позвала она, когда он кончил шептать. — Иди без промедления к отцу и расскажи ему, что следует сделать. Да потребуй, чтобы все произошло здесь, возле меня. Потребуй от моего имени, если твоего желания уважить не захотят!

Она боялась, как бы его вновь не одолели сомнения. Но нет — он сразу поднялся, ловким, сильным движением. И, никому ничего не говоря, направился прямо к капитанской каюте. Вот он решительно стукнул в дверь здоровой рукой…

— Кто там, входи, — откликнулся изнутри Кайл.

Проказница не имела возможности видеть всего, что происходило у нее внутри. Скорее она провидела это посредством чувства, для которого у людей не имелось даже названия, ибо оно не было им присуще. Она в полной мере ощущала, как громыхало о ребра сердце Уинтроу, стоявшего навытяжку перед отцом. И победный трепет, пронизавший его, когда Кайл оторвался от документов на груз, которые изучал, и едва ли не вздрогнул при виде сына, так отважно решившегося его потревожить.