Флэндри достал свой портсигар.
— Я не знаю, чему еще верить. — Он открыл крышку. — Кто-то, кто знал Чайвза и «Хулиган», выдал его. Совпадает со временем твоего появления. — Он выбрал сигарету. — И, возвращаясь мысленно назад, я нахожу странным то совпадение, что ты привлек мое внимание к Козаре Вимезал именно тогда, когда она оказалась на Терре. Можно было биться об заклад, что я заберу ее на Диомеду, где с ней, как с нежелательным свидетелем, и со мной, как с нежелательным следователем, можно разделаться таким образом, который усилит кризис.
Флэндри поднес к сигарете зажигалку, закурил, пуская дым, потом вздохнул:
— Ты был слишком уж ретив. Ты должен был подождать несколько дней, чтобы она побыла в пользовании какое-то время и чтобы некоторые уважаемые деннициане узнали об этом.
— Я не... Нет, что ты такое говоришь? — вскричал Хэзелтайн.
Флэндри играл портсигаром.
— Таким образом, — продолжал он ровным голосом, — единственной весточкой, которую можно было послать, поскольку господарь не дурак и потребовал бы подтверждений... единственным известием было всего лишь то, что ее продали в рабство. Ладно, для провокации этого достаточно. Где ты был между отлетом с Терры и прибытием сюда? Может, ты докладывал лично Айхарайху?
Хэзелтайн со стуком опустил свой бокал на подлокотник кресла.
— Вранье! — закричал он. На лице у него проступили красные пятна. — Послушай, я же твой сын. Клянусь тебе...
— Не имеет значения. И не переводи добрую выпивку. Если бы я высадился на Деннице так, как собирался, цена этому скотчу была бы... Как они тебя завербовали? Я имею в виду — мерсейцы. Промывания мозгов быть не может. Я слишком хорошо знаю симптомы. Шантаж? Неправдоподобно. Ты умный парень и не позволил бы им подтолкнуть себя к совершению той первой ошибки — ты храбрый парень, смеющийся над угрозами. Но однажды, когда ты по обязанности вошел с ними в контакт...
Хэзелтайн прервал его:
— Я этого не делал! Как мне доказать, что я не делал этого, отец?
— Просто, — ответил Флэндри. — Ты, конечно, получил обычную иммунизацию от наркотиков. Но мы можем подвергнуть тебя гипнозондированию.
Хэзелтайн отпрянул назад. Его стакан покатился по полу.
— У имперского подразделения имеются аппаратура и специалисты, как тебе известно, — продолжал Флэндри. — Я обратился к ним, так что они могут заняться тобой завтра с утра. Все, что касается личных дел, останется в тайне.
Хэзелтайн поднял дрожащую руку:
— Ты не знаешь... я... мне сделали глубокое кодирование...
— Терране?
— Да, конечно, конечно же. Мне нельзя... нельзя сделать гипнозондирование, не уничтожив... не уничтожив разум.
Флэндри снова вздохнул:
— Тогда пойдем дальше. Мы не делаем глубокого кодирования своим агентам, которое не позволяет им делиться информацией со своими же людьми, за исключением тех, кто имеет отношение к некоторым суперсекретам. Ведь зондирование может выявить полезную информацию, забытую на сознательном уровне. Если ты честен, сын, не бойся. Самое легкое исследование оправдает тебя, а дальше медики не пойдут.
— Но... но...
Внезапно Хэзелтайн упал перед Флэндри на колени. Слова полились из него потоком:
— Ну да, да, я работал на Мерсейю. Не потому, что меня купили, нет, ничего подобного, я думал, что будущее за ними, должно принадлежать им, а не этому ходячему трупу Империи... Ангелы милосердные, да разве ты не видишь, что их путь — это надежда и для человечества тоже?..
Флэндри выпустил клуб дыма, чтобы перебить запах страха.
— Я буду, буду сотрудничать. Я ведь не злодей, отец. Да, у меня были приказы насчет тебя, но я ненавидел то, что делал, а Айхарайх сомневался в том, что тебя на самом деле убьют, и я знал, что предполагалось — эту девушку купит кто-то другой, а потом я скажу тебе о ней, но, когда мы прибыли вовремя, я не мог заставить себя подождать... — Он обнял колени Флэндри. — Отец, ради моей матери, оставь мне разум!
Флэндри высвободился из его хватки, встал, отошел на пару метров и ответил:
— Прости. Я не могу доверять тому, что ты не скрываешь нечто, что может привести к убийству или обращению в рабство еще многих молоденьких девушек. — Несколько секунд он смотрел на скорчившуюся на полу фигуру. — Я принял стимулятор и сильное успокоительное. Сейчас я машина. Я понятия не имею, как это отзовется потом, — сейчас это для меня абстракция. Тем не менее... у тебя есть время до утра, сын. Чего бы тебе хотелось, пока ждешь? Я сделаю все возможное.
Хэзелтайн поднялся на ноги.
— Ты хладнокровный дьявол, но сначала я убью тебя! А потом и себя!
Он ударил. Ярость, удваивавшая его силы, не была безумием — это был удар мастера каратэ, способного проломить грудную клетку и вырвать сердце.
Флэндри увернулся и сделал ответный выпад. Острая как бритва кромка портсигара прочертила на правой щеке молодого человека красную полосу. Хэзелтайн пошел в новую атаку. Флэндри отступил. Хэзелтайн оттеснил его в угол. И тут подействовал наркотик на лезвии. Юноша пошатнулся, взмахнул руками и осел на пол.
Флэндри отыскал свой интерком.
– Заберите арестованного, — сказал он.
Начинался безветренный холодный день. Солнце вставало в радужном кольце и играло в ледяных нагромождениях по берегам озера Стоян. Зоркаград был тих, как будто вымер. Время от времени над ним проносился раскат грома — это садились и взлетали космические корабли. Они вспыхивали в небе, как метеоры. Иногда слышался свист аэромобилей, громыхали бронемашины, грохотали сапоги по мостовой. Ближе к полудню один такой корабль доставил на родную планету Бодина Миятовича.
Он предпочел бы вернуться без объявления. Слишком много работы ждало его, чтобы отвлекаться на церемонии, — его и Доминика Флэндри. Но радио и телевидение уже разнесли новости, а это было все равно что объявить о Празднике Солнцестояния. Народ высыпал из домов, заполнил улицы, люди палили в воздух, танцевали, плакали, пели, обнимались с незнакомцами, и во всех церквах звонили в колокола.
С балкона Замка были видны зажженные в городе огни, костры на площадях, доносился гул и шум. Дыхание клубилось паром и оседало инеем на бороду господаря.
— Это не может продолжаться, — пробормотал он и вернулся в свой кабинет.
Когда за ним закрылась балконная дверь, наступила тишина, нарушаемая только приглушенными теперь звуками колокольного звона. В комнате было холодно. Поникший в кресле Флэндри, казалось, не замечал этого.
Миятович внимательно посмотрел на терранина.
— И вы тоже не можете так продолжать, — сказал он. — Если вы не прекратите травить себя лекарствами и позволите вашим нервам и железам функционировать нормально, они заставят вас остановиться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});