ущипнула за худую щеку и сказала:
— Может, моя стряпня никогда и не сравнится с твоей, но сегодня ты будешь ей рада больше, чем тому, что ела до этого.
Ее новый муж проводил меня до дивана и предложил прилечь, чтобы дать отдых ногам и голове. А я стала благодарить его от всего сердца:
— Куан Ань, без твоей помощи.
— Не стоит! — отмахнулся он.
— Честное слово. Я могла и не протянуть еще пол года в этом месте.
— Ты сейчас здесь, — сказал он. — И это — самое главное. Все остальное — в прошлом.
Нет, правда, он был слишком вежлив. Тогда и я решила не отставать в этом нелепом конкурсе вежливости.
— Я знаю, что это было непросто, — сказала я. — Может быть, тебе даже пришлось заплатить большую сумму. В любом случае я перед тобой в неоплатном долгу. Если тебе когда-нибудь понадобится услуга от твоего друга Цзян Уэйли, ты только скажи.
Я буду счастлива тебе помочь.
Он покраснел. А я подумала, что он удивительно скромен.
Хулань чирикала, как счастливая птичка:
— Ну что я тебе говорила? Куан Аню потребовалось сказать всего одно слово! Он всех знает, очень влиятельных людей. Ну, конечно, я все время ему напоминала. Зачем тянуть, говорю. Вызволяй ее оттуда поскорее.
— Хватит разговоров, — вмешалась тетушка Ду. — Эта бедная малышка так исхудала, ее того и гляди ветром унесет.
И это правда. Я стала фунтов на десять легче, чем в прошлом году, хотя и тогда была довольно худощавой. Праздничный ужин по поводу моего освобождения оказался очень простым: шпинат с одним черным грибом, мелко нарубленным ради вкуса, сладкая подливка со свининой, жареные ломтики желтой рыбы и суп из рыбьих голов. Вот и все, три блюда и суп, на четверых человек. И порции были очень маленькими. Наверное, тетушка Ду заметила, как я рассматриваю последнее блюдо и молча удивляюсь тому, что больше на столе ничего нет.
— Сегодня у нас особенный ужин, — сказала она.
— О, мне он все равно кажется сказочным, — заверила я ее.
— Да, но ты должна знать. Мы так не ели уже несколько месяцев.
— Новые бумажные деньги теперь ничего не стоят, — пояснила Хулань. — Теперь, если хочешь купить мешок риса, будь готов выложить за него шесть миллионов юаней. Немыслимо! Да эти деньги весят больше риса!
— Тогда как же вы заплатили за эту еду? — спросила я.
— Я продала нефритовый браслет, — сказала тетушка Ду, а увидев изумление и испуг на моем лице, добавила: — Иначе никак. Другого способа выжить у нас нет. Если тебя поймают с золотом или американскими долларами на улице, то могут убить. Гоминьдан просто стреляет в голову. Когда придут коммунисты, они, скорее всего, будут делать то же самое.
— У нас нет денег? — спросила я тетушку Ду.
— Я этого не говорила. Я сказала, что тебя не должны увидеть на улице с золотом или долларами. У нас остался один золотой слиток с того раза, когда ты сняла деньги со своего счета. А еще у нас почти два сотни долларов США, которые дал Джимми Лю. И твои золотые браслеты, кольцо и другие мелочи, вроде сережек. Так что на самом деле мы счастливчики.
И тут я кое-что вспомнила.
Может быть, мы даже счастливее, чем мы думаем, — сказала я. — Где мой чемодан?
Мы пошли в спальню. Я открыла чемодан и вынула подкладку. Я спрятала их так хорошо, что почти забыла об их существовании, но они никуда не делись: десять пар серебряных палочек для еды, соединенных цепочками.
Хулань и Куан Ань теперь жили с нами, в квартире, где мы когда-то жили с Джимми. Они спали в гостиной, а мы с тетушкой Ду — в кровати. В ту первую ночь я думала, что не усну. Я вспоминала счастливую жизнь в этой квартире всего два года назад, с Джимми Лю и Данру. Но, казалось, едва я только подумала об этом — и вот тетушка Ду уже трясет меня за плечо, чтобы я проснулась. Было уже утро, и она смеялась, показывая, что я почти втиснулась в стену, как привыкла спать в тюрьме.
После завтрака я сделала Хулань подарок — пару сережек. Я положила их рядом с ее тарелкой. Ее муж попытался отказаться от них:
— Нет! Нет! Не надо больше благодарностей. Забери сережки, и хватит об этом спорить.
Я сделала вид, что его не слышу.
— Примерь, — сказала я Хулань. — Я всего лишь хочу посмотреть, как они будут смотреться в твоих ушах.
Она поколебалась секунд пять, не больше, потом надела одну серьгу, а за ней и другую.
Знаешь, о каких сережках я говорю? О тех, что тетушка Хелен носит по самым торжественным случаям. Они очень красивой формы: два толстых полукруга с золотыми полосками на краях. Мы называем такой камень императорским зеленым нефритом. Нефрит подобного оттенка теперь найти непросто, он редок и очень дорог. Я подарила ей эти серьги за помощь в освобождении из тюрьмы. А знаешь, что выяснилось потом? Когда мы в тот день с тетушкой Ду шли на рынок, она сказала:
— Не надо больше делать Хулань подарков. Куан Ань вообще не хочет, чтобы ему напоминали об этом случае.
— Значит, он хороший, скромный человек. Вот только я думаю, что он гордится тем, что у его жены теперь есть такие сережки.
— Хватит подарков, — отрезала тетушка Ду.
— Тетушка, ну они же просто из вежливости отказываются.
— Хулань — может быть, но не Куан Ань.
Тогда она мне и рассказала о том, как месяц назад к ней пришел Куан Ань. Я тогда все еще сидела за решеткой. Он был потрясен и пристыжен. Одноклассник отказался с ним даже разговаривать, не вышел из кабинета, чтобы его приветствовать. Ань боялся признаться Хулань, что не сумеет вызволить ее подругу, поскольку приятель не счел его достаточно важной персоной.
— Мне так стыдно говорить об этом жене, — сказал он тетушке Ду.
— Значит, больше об этом не думай, — посоветовала она ему.
— Так он мне не помог? — спросила я.
Тетушка покачала головой:
— Он очень этого хотел, но в конечном итоге я сама пошла к властям. Это оказалось несложно. Пришлось только поразмыслить несколько дней. Ты же видишь, как сейчас обстоят дела в Шанхае и кто скоро здесь всем будет управлять. Я сказала работникам тюрьмы, что ты — родственница одного из высоких коммунистических лидеров, но его имя — большой секрет. И посоветовала прикинуть, что произойдет, когда в следующем месяце сюда придут коммунисты и обнаружат, что