Читать интересную книгу Мужики и бабы - Борис Можаев

- Ежиков, чего рот разинул? Возьми его, - сказал Радимов и на вытянутой руке повел Рагулина к воротам, подталкивая коленом под зад.

Все наконец оживились, замахали руками, затараторили, забегали... Доброхотов поймал корову и тащил ее к воротам, ему помогал Алексашин, Чубуков гремел ключами возле двери кладовой, Ежиков, придерживаясь рукой за кобуру, кричал на Рагулина:

- Ты мне не вздумай еще фортеля откалывать! Подстрелю, как воробья...

Наконец Чубуков открыл дверь кладовой и скрылся там вместе с активистами, увели присмиревшего Рагулина вместе с коровой, и на подворье остались только Мария с Акимовым, да на крыльце вопила в голос Рагулиха, закрыв лицо руками, и робко тянули ее за подол высыпавшие из дому ребятишки; их было четверо, все босые, в полотняных порточках, в белесых застиранных рубашонках:

- Мамка, пошли домой... Дунькя плачет...

Но мать, будто не слышала их, закрыв лицо руками, голосила:

- Уж ты кормилец наш ненаглядна-ай!.. Да на кого ж ты спокидаешь нас, сиротинушек горьких? Да что ж мы делать-то будем без тебя, без хозяина? Иль нам по миру пойтить с сумой заплечна-ай... Ох ты, горе наше горькое... О-ох! О-ох! - вдыхала шумно, набирала воздуху и снова голосила тоненьким надрывным плачем: - Увели тебя, голубь ты наш сизокрылай...

- Ма-а-амка, пошли домой! Холодно здеся-а-а... Пошли! Там Дунькя плачет, - теребили ее ребятишки и тоже заливались на все голоса.

- Акимов! - крикнул Чубуков с порога кладовой. - Найди сбрую и запрягай хозяйскую лошадь. Будем хлеб возить. Здесь его не меньше ста пудов. Давай, шевелись! - И снова скрылся в кладовой.

- Я больше не могу... - с трудом сдерживая рыдания, сказала Мария. Дайте мне свою лошадь... Или я в ночь уйду пешком прямо в райком. Этот разбой остановить надо!..

- Успокойтесь сначала... Ступайте на реку... Там вас никто не заметит. Идите вдоль берега в Гордеево. Ждите меня у Кашириной. В сумерках пригоню вам лошадь.

Рано утром явилась Мария в райком и ждала в приемной Поспелова. Увидев ее, он споткнулся на пороге - так и пригнулся и спросил тревожно:

- В чем дело? Почему здесь?

- Мелентий Кузьмич, это невыносимо! Так нельзя работать. Это ж грабеж среди бела дня! - Она резко встала и ринулась к нему, прижимая стиснутые руки к груди.

- Кто вас ограбил? - спросил он сухо в привычном официальном тоне, обходя ее, словно статую. - Проходите в кабинет. И давайте без этих самых жестов. Спокойствие прежде всего.

В кабинете сердито кашлял, долго наводил порядок на столе, перекладывал с места на место папки, пресс-папье, чернильницу, стакан с карандашами. Наконец указал Марии на стул и сам сел:

- Я вас слушаю.

Тот запал гнева и весь ее напор, с которым бежала из Веретья, ехала в полночь на одинокой подводе, вошла сюда, наконец, ждала и кипела... все это теперь, при виде постного лица секретаря, этого аккуратного пробора на голове, этих холодно блиставших стеклярусов, все улетучилось, и на душе ее стало пусто и тоскливо.

- Ну, докладывайте. - Поспелов снял очки и стал рассматривать их на отдалении, вытянув руки.

- У пастуха Рагулина отобрали корову и самого посадили в холодную. А у него дети малые... - вот и все, что вырвалось наружу.

- Во-первых, он бывший пастух. С двадцать восьмого года его хозяйство на положении кулацкого, мне доложили, во-вторых, он пустил в расход две лошади и корову, в-третьих, поднял руку на власть, то есть разгонял с топором в руках оперативную группу. Так что ж вы хотите? Оставить его на воле, чтоб он топором голову кому-нибудь срубил?

- Не на людей он кинулся с топором-то. Он корову освободил, веревку перерубил, и только.

- А какое он имел право? Если корова конфискована, она уже не его.

- Он же все налоги платил исправно. Вот выписка, я взяла в Совете. Она достала из кармана жакета записку и прочла ее. - В этом году он уплатил сельхозналог в индивидуальном порядке семьсот восемьдесят рублей. Задание по самообложению триста девяносто рублей и сто восемьдесят два рубля, как не имеющий права нести обязанности сельского жителя. Ну, чего же еще надо?

- Я не фининспектор и не налоговый агент, - холодно ответил Поспелов. Идите в райфо, пусть проверят - по закону обложен Рагулин или нет. И чего вы переживаете? Он же типичный перерожденец. Три лошади, две коровы... Ну?

- Он же все заработал своими руками. Что ж у нас получается? Ежели лодырь, беспортошник или кутила, - значит, наш. А ежели хорошо работает, деньги бережет, в оборот их пускает, - значит, не наш. Буржуй, да?

- Разговор на эту тему исчерпан.

Мария поняла, что ее опередили. Должно быть, Возвышаев позвонил и все пересказал в ином свете. Она только устало провела рукой по волосам и вздохнула. Поспелов даже и не смотрел на нее, упорно разглядывал свои очки.

- Что у вас еще?

- Возвышаев фактически ввел самовольно чрезвычайные меры... Штрафы в пятикратном размере с конфискацией имущества. Он же нарушил решение бюро райкома.

- Напишите рапорт, мы разберем его на бюро.

- Когда?

- Ну, когда будет объявлено... Не я один созываю бюро.

- Но, поймите же, там творится что-то невероятное. Скот режут, имущество распродают, людей сажают... Это ж остановить надо.

- Там находятся трое руководителей района, наделенных всей полнотой власти. Вот когда они вернутся с задания, с них спросят отчет. Думаю, что они отчитаются. А вам, товарищ Обухова, придется отвечать за самовольный уход с боевого поста. Вы были посланы туда не связным от райкома партии, а комсомольским помощником тройки.

- А если я не согласна с методом работы этой тройки, тогда как?

- Я же сказал - напишите рапорт. Разберем. Сколько скота забили? Сведения есть?

- По Веретью и Гордееву всего сотни полторы голов.

- Н-да, нехорошо. - Поспелов повертел в воздухе очками и сказал озабоченно: - Дурной пример заразителен. Эта резня и на другие села перекинулась. Классовый враг не дремлет. А вы, вместо того, чтобы пропаганду вести против этого безобразия, в панику ударились, в бега. Нехорошо, Мария Васильевна.

- Мелентий Кузьмич, я прошу вас, умоляю, - опять, как давеча, руки прижав к груди, подалась к нему Мария. - Остановите их! Иначе беда будет.

- Ладно, ладно, - примирительно сказал Поспелов, поднимая руки, словно заслоняясь. - Мы подумаем тут, посовещаемся. А ты ступай домой. Отдохни и проспись, а то у тебя вид какой-то ненормальный.

От Поспелова вышла, как после хвори - в сторону шибало. Ехала сюда. Ехала, мерзла, всю ночь не спала, ярилась, подстегивая себя решимостью выступить против этой зверской расправы, крикнуть в лицо Возвышаеву, что он барский бурмистр, что он держиморда, и вот результат... Но пусть только бюро соберут, пусть только слово дадут ей. А там уж она не растеряется, как в этом кабинете перед холодными стеклярусами Поспелова...

Но кто соберет это бюро? Кто ее пустит туда? Кто позовет? Вот, может быть, Тяпина растормошить? Он поможет.

Она встретилась с ним в коридоре на нижнем этаже. Он куда-то торопился и в полусумраке чуть не столкнулся с ней.

- Маша, ты? Как ты здесь очутилась? - опешил, спрашивая в сердитом нетерпении, готовый сорваться.

- Як вам, Митрофан Ефимович... Специально приехала.

- Да ведь некогда мне... Еду в округ на недельный инструктаж по сплошной коллективизации.

- А я сбежала из Гордеева... Не могу я так разбойничать... - И чуть не заплакала.

Тяпин испуганно оглянулся по сторонам - не слышат ли - и сказал:

- Ну ладно, зайдем на минутку ко мне. Только давай вкратце...

В кабинете Тяпина Мария рассказала, что там случилось, почему сбежала и что было у Поспелова, требовала собрать бюро, а тот не мычит не телится.

- Помоги! Слышишь, Митрофан Ефимович... Сходи к нему сам. Убеди его. Надо остановить Возвышаева...

- И не подумаю, - сказал Тяпин.

- Почему?

- Потому что прав Возвышаев, а ты не права. Во-первых, сбежала... А во-вторых, какое ты имеешь право требовать приостановить сбор хлебных излишков?

- Да это же разбой! - крикнула она.

- Извините... Это кон-фис-ка-ция. Понятно? И от того, что вы уклоняетесь от проведения этой самой конфискации, вы получите серьезное взыскание. Все, Маша! Я тебя предупреждал. Время теперь не то, чтобы нянчиться с тобой.

- Какое время? Что произошло, собственно? Война объявлена?

- Объявлена сплошная коллективизация. Это поважнее войны. Тут борьба не на живот, а на смерть со всей частной собственностью. Понятно?

- А в чем виноват этот Рагулин? А жена его, дети?

- Ты позабыла, что говорил на лекции Ашихмин? Мир единоличника обречен на историческую гибель. Понимаешь, историческая закономерность! Мы поднимаемся на новую ступень развития. Вперед к коллективному хозяйству! Это вчера еще мы колебались, как нам поступать с этим Рагулиным. А сегодня решение принято - сплошная коллективизация, и никаких гвоздей!

- Эдак можно и голову потерять.

- Почему?

- Я ж тебе сказала - резня идет в Гордеевском узле. Пока режут скот, а завтра начнут друг другу башки сносить.