— Вы можете покинуть лагерь, — сказал он. — Вас заключили по ошибке.
Анна встала, выпрямилась и тихо, но четко сказала:
— Убийцы... — и упала на труп отца.
На девятый день Грязнова и Ризаматова вызвали к коменданту лагеря. За столом, кроме самого коменданта, сидел и следователь Флит.
— Ах, как нехорошо получилось, — с напускным душевным огорчением произнес комендант, сокрушенно мотая головой.
Друзья не могли понять, к ним это относилось или нет.
— Почему же вы сразу ничего не сказали? — продолжал комендант.
Друзья недоуменно переглянулись.
— Прошу, угощайтесь, — комендант подал пачку сигарет.
Андрей и Алим отказались.
— Не хотите понимать? — и он шутливо погрозил пальцем. — Ваше дело. Мне поручено объявить, что вечером вы будете свободны. — Он посмотрел на ручные часы. — В вашем распоряжении еще час... Соберите свои личные вещи. — Потом встал и, многозначительно улыбаясь, спросил: — Какие претензии вы имеете к лагерной администрации?
Никаких претензий друзья не предъявили. Озадаченные столь резкой переменой, они думали над тем, что случилось. Возможно, американцы подготавливают почву для такой же беседы, как с капитаном Тимошенко, о которой тот рассказал друзьям. Может быть, Джек Аллен, чувствуя расположение к своим новым знакомым, добился их освобождения. А что, если появились представители Советской Армии? Даже если войска не соединились, то уже ничто не мешает перелететь через линию фронта на самолете. Или, наконец, «большая земля» через соответствующие инстанции предупредила кого следует о их пребывании в городе. Но нет, последнее исключалось.
Раздумывая об этом, друзья свертывали и увязывали свои нехитрые пожитки.
На нарах на их местах решили расположиться капитан Тимошенко и пожилой украинец по фамилии Двигун. Тимошенко посвящал Двигуна в подробности беседы со следователем. Двигун смеялся.
— Дывись, шо робится, — качал он головой. — Звиткиля вин, чортяка, взявся, цей Флит. Я бы его наперед спытав: тоби в голову трошки не попало? А потім ще спытав: ты не бачив, на чем у кнура хвіст держится?
— Ну, и мы скоро пойдем гулять, — уверенно сказал Тимошенко. — Подержат еще пару деньков, да и отпустят...
Вечерние сумерки опускались на землю и нагоняли тоску. Грязнов и Ризаматов сидели около ворот завода, ожидая машину, обещанную комендантом лагеря. Она должна была подойти с минуты на минуту. До города было рукой подать, но тащиться с большими узлами друзья не хотели.
На столбе около часового захрипел репродуктор, и все насторожились. Сначала по-английски, а затем по-немецки диктор передал краткое сообщение о том, что войска первого украинского и первого белорусского фронтов ворвались в Берлин, что союзные войска и войска Советской Армии разделяет полоска земли в несколько десятков километров.
— Вот почему нас освобождают, — радостно сказал Андрей.
— Наши... наши вошли в Берлин... первые вошли. — Алим приподнялся с места. — Э-е! Как бы я хотел быть сейчас там.
— Победа, Алим... Великая победа, — взволнованно проговорил Андрей, тоже вставая, и крепко сжал руку друга.
В сопровождении незнакомого лица друзья поехали не в город, как они ждали, а в дачную местность. Машина вскоре остановилась у обнесенного красивой железной изгородью двора. В глубине его, закрытый распускающимися листьями сирени, виднелся небольшой особняк.
Провожатый ввел друзей в дом, где уже горел свет, и, оставив в комнате, походящей на зал, удалился.
Все это произошло так быстро, что друзья не имели даже возможности обменяться мнениями. И только сейчас, оставшись одни, они перебросились несколькими словами.
— Ты полагаешь, что нас освободили в связи с победой? — тихо спросил Андрей Алима.
— Уверен.
— Гм... Интересно. Почему же тогда освободили только нас? Почему не освободили Тимошенко, например, да и остальных пленных? А?
Алим задумался.
— А что же ты думаешь? — сказал он.
— Даже не знаю, что думать, — сознался Андрей.
Послышались шаги, и в комнату быстро вошел маленький, кругленький господин. Окинув друзей взглядом и потирая руки, он произнес на чистом русском языке, без акцента:
— Здравствуйте...
Грязнов и Ризаматов поднялись с мест и ответили на приветствие. У них мелькнула мысль, что перед ними стоит представитель советского командования, благодаря заботам которого они оказались на свободе. Но мысль эта сразу же исчезла, как только незнакомец заговорил вновь.
— «Марс», «Сатурн»?.. — отрубил он.
Это были клички-пароли, присвоенные друзьям Юргенсом.
Друзья от неожиданности не знали, что ответить.
— Не смущайтесь, — сказал незнакомец, — все идет так, как должно итти. О том, что вы люди Юргенса, осведомлены немногие. Я с трудом отыскал вас. Я не предполагал, что вы окажетесь в лагере. Но это не плохо, это даже лучше, что так случилось. Давайте познакомимся, — и он пожал поочередно им руки. — Завтра мы соберемся и обменяемся мнениями. Я чувствую, что вам надоело уже торчать здесь без дела.
— Да, — ответил Андрей и тут же спросил: — С нами был еще «Юпитер», но он бесследно исчез накануне прихода американских войск. Мы бы хотели узнать его судьбу.
Незнакомец улыбнулся.
— Более крупные планеты, — сострил он, — легче обнаруживаются... «Юпитер» уже дома.
Друзья переглянулись — известие обрадовало и взволновало их.
— Надеюсь, вы намерены тоже последовать его примеру?
— Безусловно, — поспешно ответил Андрей.
— Вот и прекрасно... Если нет никаких просьб ко мне, не стану вас задерживать.
В это мгновение у Грязнова мелькнула мысль, которую он сейчас же высказал.
— С нами поступили по-свински, и виной всему некий майор Никсон, — доложил он незнакомцу. — Из-за глупейшей ссоры, затеянной им, пострадали не только мы, но хозяин квартиры и его жилец...
— То есть? — подняв брови, спросил господин.
— Нас отвезли в лагерь, а их в тюрьму.
— Это бывает, — улыбнулся незнакомец. — Что вы хотите?
Свое желание Андрей изложил с предельной ясностью. Он заявил, что разговор о делах может иметь место лишь при условии освобождения из тюрьмы Вагнера и Абиха.
— Этим людям мы многим обязаны. Помимо этого, если мы окажемся на свободе, а они будут под арестом, то и Вагнер и Абих могут подумать о нас что-нибудь нежелательное.
Незнакомец воспринял это очень спокойно и даже не придал никакого значения тону Грязнова, который носил несколько ультимативный характер.
— Если для вас это имеет какое-нибудь значение, — оказал он, — то не может быть никаких препятствий.
— Значение большое, — подчеркнул Грязнов. — У нас сложились определенные отношения с этими людьми.