Никита внутренне сжался, как от боли. Подняв голову с моих колен, он сел, глядя на огонь сузившимися и посуровевшими глазами. Долго молчал, потом ответил:
— Я чувствовал… Нет, я знал, что обмануть тебя не получится. Да, у меня задание разведать, каким образом вы получаете информацию о готовящихся операциях по уничтожению хищников. Ну, вот я и раскрылся… — Он невесело усмехнулся. — Хреновый из меня шпион.
— Задание разовое или с перспективой? — спросила я.
— Они не уточняли, — ответил Никита. — Наверно, до первого результата, а там уж видно будет, отзовут меня или скажут работать дальше.
— Когда ты должен выйти на связь?
— Первая связь назначена через две недели. Под каким-нибудь предлогом мне придётся улизнуть и встретиться с моими шефами. За две недели я должен собрать нужную им инфу, а если не соберу… Не знаю. Секир-башка, наверно. А мама… У неё сердце больное.
Боюсь, это звучало суховато и смахивало на допрос. А огонь уютно потрескивал, создавая романтичную обстановку, и становилось до боли обидно за время, которое можно было бы потратить совсем на другое… Я притянула Никиту к себе и снова уложила его головой на свои колени. Поглаживая его ёжик, я сказала:
— Я знаю, ты боишься за маму… Точнее, того, как она воспримет твоё обращение. Но можно попробовать вылечить её и заодно изменить её отношение к хищникам. Тогда угроза твоих шефов просто потеряет силу, и это снимет тебя с их крючка.
— Ты можешь вылечить маму? — встрепенулся он.
— Могу попробовать, — сказала я.
— Лёлька! — Он сгрёб меня сильными руками и упёрся лбом в мой, как он всегда любил делать. — Я по гроб жизни буду тебе благодарен…
Богатырь с глазами доверчивого мальчишки — так он сейчас выглядел. Он верил безоговорочно каждому моему слову, каждому вздоху и движению — и сейчас, и тогда, и я не могла обмануть, не оправдать его доверия. Он один называл меня забытым именем — Лёля, прикасаясь им к моей душе. Он так и сказал: "Авророй тебя зовут те, кто тебя видит со стороны. А твою душу зовут Лёля". Откуда он это знал? Или не знал, а просто сказал наугад? Как бы то ни было, "Лёля" могло быть уменьшительным от многих имён: Оля, Юля, Лена, Алёна, Лариса, Лолита, Элеонора, Илона и даже Лейла — словом, всех певучих имён, где присутствовал звук "л". И это только женские. А Алексей, Леонид, Олег, Юлий? Тогда, в сорок первом, меня звали Олей, в этой жизни — Алёной. А ещё у славян была богиня весны Леля — дочь Лады.
А ещё… Леледа. Как ни странно. Может, её тоже кто-то называл Лёлей? Я-то думала, что Леледа — это слегка видоизменённое "Лилит", а теперь смутно чувствовала связь её имени с моим. Значит, не только белые крылья…
— Спасибо тебе, Лёлька, — прошептали губы Никиты.
— Рано благодарить, — сорвалось с моих. — Я ещё ничего не сделала…
— Ты сделаешь, я знаю.
Огонь в камине, уже отчаявшийся увидеть сколько-нибудь романтичную концовку этого разговора, был счастлив. Он дождался! Он так старался, трещал и плясал, а эти двое играли в вопросы-ответы… Но вот они наконец перешли от слов к делу, и огонь вспыхнул ярче, заглядывая в глубину их зрачков и разлетаясь в них на тысячи искр — довольный и счастливый, потому что были счастливы они. Надолго ли? Ответа пока не было.
— 15.10. Невеста
— Мам, привет. Познакомься, это Лёля.
Наверно, нет нужды описывать типовую двухкомнатную квартирку: таких миллионы. Ничего оригинального не было ни в её планировке, ни в обстановке. Её хозяйка, Любовь Александровна, обладала удивительно молодыми и светлыми глазами при почти совершенно седых волосах, а когда она заговорила, горло у меня сжалось: её голос был невероятно похож на мамин. Да и в светлом, добром её лице было что-то такое, отчего мне тут же захотелось уткнуться в её фартук и заплакать. Мама, как я по тебе скучаю…
Но, конечно, ничего подобного я не сделала: неудобно падать на колени перед незнакомым человеком и обнимать его. Вместо этого я сказала:
— Здравствуйте.
Столько любви сияло в её обращённом на сына взгляде, столько радости… В первые пару минут я даже не вникала в суть того, что она говорила, просто слушала её голос, чувствуя мучительную нежность и пульсацию солёной боли в горле. И не сразу поняла, в чём дело, когда прочла в её глазах недоумение: оказалось, она о чём-то спросила меня, а я всё пропустила мимо ушей. Толчок локтем от Никиты вывел меня из оцепенения.
— Простите, — пробормотала я. — Я не расслышала, что вы сказали.
Во взгляде Любови Александровны, обращённом на Никиту, читался вопрос: "Она у тебя что — глухая?" Я честно призналась:
— Просто ваш голос очень напомнил мне голос моей покойной мамы. Потому я и обалдела слегка.
Её губы вздрогнули в растерянно-растроганной улыбке.
— А… Ну ладно, ладно, неважно, — торопливо сказала она. И спохватилась, захлопотала: — Ох, что же я вас на пороге-то держу? Заходите, заходите! Раздевайтесь, разувайтесь… Никита, вот твои тапочки… Всегда на своём месте стоят, тебя ждут… Лёлечка, вам тоже сейчас тапочки дам… Чувствуйте себя как дома!
Мы повесили куртки и переобулись в тапочки. Забытое ощущение, уютное, домашнее… Мои ноги, привыкшие к обуви военного образца, поначалу слегка растерялись от этой необычной лёгкости и свободы, но уже через секунду блаженно и благодарно расслабились. Дома? Да, дома…
— Ну что ж, пожалуйте на кухню, ребята! У меня скоро борщ будет готов, — радушно пригласила Любовь Александровна.
В гости к Никите я отправилась без оружия, хоть это и было в какой-то мере рискованно. Но я решила не пугать его маму — хватит с неё и того, что мы собирались ей сказать.
Мы уселись к столу.
— Никитушка, ты — в отпуск, или как? — спрашивала между тем Любовь Александровна, поднимая крышку кастрюли. Попробовав красное булькающее варево под названием "борщ", она решительно посолила его и перемешала. — На сколько ты приехал?
Мы с Никитой переглянулись. Он ответил:
— Ненадолго, мам. Нам с тобой поговорить надо.
Крышка брякнула о кастрюлю, и Любовь Александровна тревожно посмотрела на нас, прижимая к груди пёструю прихватку. Ну конечно, она подумала о свадьбе. О чём она ещё могла подумать? Всё и правда выглядело так, будто Никита собирался представить ей меня как свою невесту, и у меня печально заныло сердце от мысли, что не эту радостную новость мы ей принесли, а совсем другую.
— Ой, ребята… — Любовь Александровна ухватилась за холодильник. — Ой, подождите, я за таблетками схожу…
Никита вскочил:
— Мам, тебе плохо?
— Да нет… Нет, это я так, чего-то разнервничалась, — пробормотала она, бледнея. — На радостях, что ты приехал…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});