По приезде он непременно ходил по Михайловскому до того, как начинался праздник, «впитывая» в себя пушкинскую атмосферу. Кроме того, всегда заготавливал себе специальные маленькие карточки. Они раскладывались на огромном столе и тасовались, пока не вырисовывалась стройная система того, как должно быть потом на Поляне. Ведь трансляция из Михайловского шла на всю страну, передачи эти были «живые» и все должно было пройти без помарок, на одном дыхании.
Импровизация – вещь трудоемкая
В те годы я работал главным редактором по программам дирекции Центрального телевидения и смотрел многие передачи, делал заметки. Ираклий Луарсабович не раз говорил мне: «Вы каждый день просматриваете программы, каждый день делаете записи. Подсчитайте: 365 дней в году – это, по меньшей мере, 365 страниц. Я помогу Вам подготовить книгу, напишу к ней предисловие. Это будет очень интересно для окружающих». К сожалению, я оказался нерадивым учеником, был ленив. Теперь этого не исправишь. Ужасно обидно! Столько лет находился рядом с необыкновенным человеком, рассказывал о нем, но не вел подробных записей, которые являются документами почти такими же, как письма. По счастью, отдельные заметки случайно сохранились. Вот одна из них.
Ленинград, май 1972 года. Поезд «Красная стрела» уходил из Москвы в полночь. Как обычно, сначала мы поговорили, попили чаю и в час ночи легли. Ираклий Луарсабович говорит: «Хорошо бы выспаться, завтра у нас трудный день». Свет погасили, через несколько минут слышу шепот, потом уловил какой-то ритм определенный, понял, что это стихи, и даже различил отдельные слова. Спрашиваю: «Ираклий Луарсабович, что читаете?» Отвечает: «Медного всадника» – и начал говорить о поэме, потом стал читать большие куски, восхищаясь тем, насколько гениально это произведение. «Но вот вы знаете…» и пошел читать «Руслана и Людмилу». И так мы провели всю ночь. Естественно, включили свет и практически до утра разговаривали. А ночью он шептал не потому, что ему не спалось, нет. Он готовился к тому, что нужно будет выступать и стихи эти ему будут нужны. Вот три строчки из великолепной, глубокой, не потерявшей и сегодня актуальности работы Андроникова 1961 года «Слово написанное и слово сказанное»: «Готовиться к каждому выступлению необходимо, готовиться тщательно. Некоторые места предстоящего выступления я лично прошептываю про себя. Правда, перед микрофоном скажу иначе».
И еще одна его цитата. Свидетельство того, как работал этот удивительно талантливый человек: «В своих устных рассказах я импровизирую. Импровизирую в том смысле, что не знаю точного текста и не стараюсь его запоминать. Я запоминаю интонации, характер рассказа, а не точный текст. Наоборот – мне приятно придумывать новые эпизоды, новые какие-то вставки, кое-что опускать (по ощущению аудитории могу быстро адаптироваться: сократить рассказ, передав то или иное событие в другой форме). Это, мне кажется, важное свойство моей работы, которое приняло телевидение».
Запишем «Фадеева»!
Чаще всего я бывал у Андроникова дома, но иногда он сам заходил ко мне в Телецентр. И вот Ираклий Луарсабович сидит в моем кабинете, а кто-то заглядывает по делу – задать вопрос или подписать что-нибудь. Увидят его и шёпотом меня спрашивают: «Можно мы у вас посидим?» И набивается полный кабинет, и уже стоят в коридоре, а он всё рассказывает. Просить его об этом не надо – были бы слушатели! И часто в таких импровизированных концертах звучали не только широко известные его вещи, но и такие, как рассказ об А. А. Фадееве. Надо заметить, что Андроников рассказывал его довольно часто в кругу друзей и знакомых, в редакциях, но никогда не делал этого публично. Как известно, Фадеев был знаменитым писателем, председателем союза писателей СССР, человеком со сложной судьбой. И хотя прошло уже немало времени со дня его ухода из жизни, Андроников считал нетактичным выносить веселые рассказы о нем на эстраду.
В редакции был режиссер Алексей Алексеевич Савкин, который постоянно твердил: «Борис Соломонович, уговорите Андроникова записать рассказ о Фадееве». Но только я начинал: «Ираклий Луарсабович, давайте запишем…» Он отвечал: «Нет, рано ещё, неудобно».
И все-таки мы решили с Алексеем Алексеевичем, что непременно это сделаем. Заказали студию, достали пленку (свободной не было, приходилось заказывать заранее), договорились с операторами, осветителями, гримером. Предупредили всех. И в назначенный день я пригласил Андроникова к себе. Поговорили о том, об этом. Потом я говорю:
– Ираклий Луарсабович, давайте, наконец, запишем «Фадеева», а? Даю обязательство, что в эфире мы эту запись не покажем, а пусть она просто у нас будет.
– Ну ладно. А где мы будем записывать?
– В студии.
– А дадут студию?
– Я сейчас позвоню и попрошу.
Набираю телефон той студии, где уже сидят и ждут нас. Говорю:
– Ко мне пришел Ираклий Луарсабович Андроников, и мы решили записать с ним одну передачу. Окажите, пожалуйста, любезность – дайте студию.
Мне отвечает Савкин:
– Борис Соломонович, да мы уже давно здесь, все готовы…
– Спасибо, – благодарю я, – придем.
Андроников восхищается:
– Ну, вы гигант! А пленка?
– Сейчас выясню.
Набираю тот же номер и начинаю просить. Удивленный Савкин говорит:
– Пленки навалом. Сколько бы ни рассказывал, хватит.
– Вот видите, Ираклий Луарсабович, и пленку дали. Так Вас ценят, что по первой просьбе идут навстречу.
– Титан!
Пришли в студию. Там уже выставлен свет, операторы у камер. Гримерша припудрила Андроникову лоб, нос.
– Я готов, – говорит Ираклий Луарсабович.
– Ну, давайте начнем.
– А вы?
– А что я?
Здесь необходимо пояснить: и в статьях, и устно Андроников, когда приходилось об этом говорить, подчеркивал, что очень важно знать, как вести запись, для кого и когда. Что имелось в виду? Например, знаменитый рассказ «Тагильская находка», считал он, нельзя записывать на публике. Это – трагическая история гибели Пушкина, отраженная в письмах членов семьи Карамзиных, которые были очень близки к Александру Сергеевичу. Андроников говорил: «Когда такой рассказ читаешь в аудитории, чувствуешь, как аудитория начинает „болеть” им. И тебе, рассказчику, труднее. А на веселой истории, наоборот, нуждаешься в реакции». Вот почему он и попросил меня в тот раз:
– Садитесь напротив.
И я действительно сел под камерой, и он всё рассказал мне. Другого зрителя в студии не было. Поэтому в записи даже остались некоторые места, где слышен мой смех. Уж очень было смешно.
История одного репортажа
Приведу ещё один пример его работы, его отношения к делу. В 1967 году готовилась передача о картинах Нико Пиросмани. Выставка этого гениального художника-самоучки была открыта в Москве. Ираклий Луарсабович хорошо знал его творчество, любил его. И вот готовится передача, не фильм, обычная передача – «Репортаж из Музея искусств народов Востока. Картины Нико Пиросмани».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});