Вот галера отчалила, и с утра пассажиры принялись, демонстрируя друг другу глубину познаний и опыт, изучать судно. Для начала установили, что галера итальянской постройки — или же, всего вероятнее, — египетской постройки по венецианскому образцу. Полутораста футов длины при всего-то двадцати трех футах ширины! Каравеллы Колумба были бы при такой длине вчетверо шире, а новейшие галионы бискайской постройки втрое шире этой стройной галеры! Немудрено, что по мореходным качествам галера ни в чем не уступала наиновейшим судам — хотя в ее конструкцию уже двести лет не вносилось никаких изменений! К тому же галера могла двигаться и даже маневрировать в штиль, когда противник обречен на бездействие. Поэтому галеры в военном деле просуществовали еще четверть тысячелетия…
Федор впервые в жизни оказался на борту судна без прямых парусов, с одними «латинскими», треугольными, — и напряженно изучал, как ими управляют. Он вглядывался, как перекидывают парус при смене галса, как поворачивают румпель, с какими запаздываниями по времени выполняет галера под парусом команды… Он вслушивался в скрип непривычно обтянутого такелажа. Засекал, на сколько снижается скорость галеры при непопутном ветре. Короче, Федор вел себя так, точно ему уже твердо было обещано офицерское место. Хотя ни ему, ни кому другому из его спутников ничего определенного сказано не было, а из обмолвок вербовщика скорее можно было сделать вывод о том, что все в первый рейс пойдут матросами, а там уж кто как себя покажет… Задаток, в подтверждение того, всем дали абсолютно равный.
Между прочим, задаток дали щедрый — но жалованья большого не обещали. Зато уж добыча почти вся ваша, не как в Англии! Пятая часть казне, пятая — раису (если судно не его, за аренду раис платит из своей доли, за боеприпасы — из доли казны), все остальное дуванит команда. Такой был у них обычай — выгодный для вольнонаемных моряков. Содержание же галерников — рабов-гребцов — входило в доли казны и раиса поровну. Когда Федор прямо спросил вербовщика, велика ли доля гребцов в добыче, — толстый рыхлый мусульманин расхохотался ему в лицо, дыша чесноком и еще чем-то острым:
— А какова доля собаки в доходах ее хозяина? А? Их доля даже лучше собачьей: им все нечистое от разделки мясной туши идет: и кости, и нутряное сало, и промытая требуха, и сердце, и жилы… Еще и вино, которое Всемогущий запретил вкушать правоверным. Вино и мясо. Иначе они веслами ворочать будут медленно.
7
Федор прослужил в турецком флоте (главным образом в Магрибе, в самой Турции почти что и не бывал) около трех лет. Как ему жилось там, каков был размер его гарема, чего он на этой службе достиг и почему ее оставил — я расскажу особо в третьем томе данного романа, «Сквозь смуты». А сейчас мы с вами перескочим сразу в год одна тысяча пятьсот восемьдесят седьмой.
Явившись дождливым летним днем, с увесистыми кошелями в заплечном мешке и в рундучке, Федор поселился у Кэт. Узнав даже не его самого, а его шаги на лестнице, Кэт отпихнула очередного приятеля, кратко сказав: «Быстро одевайся, приятель, и ходу! И забудь сюда дорогу на будущее!» Быстро одевшись, она явилась черному от загара Тэду, запаленно дыша, и мало что не удавила в объятиях. Прозабавлявшись с вдовушкой более месяца, Федор вышел на поиски интересной работы. Слух, что Дрейк собирает всех своих для какого-то дела, гулял по Плимуту. Какое это дело, никто понятия не имел. Ясно было одно: коли всех собирает, дело предстоит большое! Он перво-наперво заглянул в контору Хоукинзов. Но уже знакомые клерки, огорченно опуская глаза, признались:
— Тут мы не в деле, приятель. Нам вообще не положено ничего ни знать, ни краем уха слышать. Но тебя-то мы знаем, и потому не для разглашения можем шепнуть: наша фирма в этом деле — всего-навсего дольщики без права голоса. Впрочем, в этом деле быть рядовым дольщиком без права голоса незазорно! Тут такие же безголосые, как граф Лейстер, к примеру…
— Ого! — изумленно ответил Тэд.
— Ага, — ответил клерк.
— Тогда надо в другом месте справки навести, — озабоченно сказал Федор-Тэд и пошел прямиком к дому Дрейка. В доме горели огни и слышен был шум большого застолья. Но новый привратник, важный, как лорд-казначеи (и вообще похожий на лорда Берли, даже чуток и лицом; насколько Федор знал хозяина этого дома, тот вполне мог из-за сходства и нанять этого «вельможу»; еще, небось и приплачивал особо за поддержание сходства!), не хотел впускать! Тогда Федор подавил вспышку обиды и гнева, напомнив себе, что привратник — не хозяин, и почти добродушно сказал:
— Ну и ладно. Нельзя — значит, нельзя. Но записку можете хозяину передать?
— Ого! А ты уверен, что умеешь писать?
— Читайте сами, ежели грамотный, — сухо ответил Федор.
Привратник, хмыкнув, достал из шкафа клочок бумаги в одну шестнадцатую листа и письменные принадлежности. Федор посмотрел на величественного холуя и, мстительно посмеиваясь, написал нижеследующее: «Фрэнк, здравствуй. Это Тэдди Зуйофф. Толстозадый инквизитор у входа меня не впускает, приняв за чужака. Передай, когда удобно прийти. Привет миссис Мэри и всем нашим». Толстяк взял записку, пошевелил губами и угрюмо сказал:
— Сам ты инквизитор. Хорошо, я передам твою записку. Подожди. — И медленно удалился внутрь дома, заперев дверь за собой. Федор остался ждать, мечтая о полном посрамлении привратника. Скажем, мистер Фрэнсис выйдет сам… Или нет. У него же гости. Прикажет принять немедля… Или даже лучше…
Тут двери распахнулись и, впереди привратника, выскочили миссис Дрейк и добрый старый Том Муни.
— Боже мой, Тэд! Совсем большой! Я-то собралась чмокнуть тебя по-матерински! — вскричала хозяйка большого белого особняка. А Том молча облапил, сдавил на мгновение короткими стальными ручищами и выдавил из себя:
— Крепок. Годишься в большое дело. Мэри, а ты чмокни его по-сестрински, раз уж он так сильно вырос.
Миссис Дрейк поцеловала Федора в щеку, они подхватили Федора с обеих сторон под руки и потащили вверх по парадной лестнице. Привратник с перекошенным от изумления лицом поднял оставленные Федором рундучок, мешок и дубинку — и перетащил в свой закуток, бормоча под нос:
— Странные люди, однако, ходят к хозяевам. Как есть побродяжка, и неблагонамеренный притом. А его хозяйка целует, и мистер Муни обнимает. А уж он-то, мистер Муни, без сомнения, самый здравомыслящий человек изо всех, кто здесь бывает регулярно. Нет, но ведь чистейший пират! Черномазый. И даже не англичанин, судя по выговору. Но грамотный, и языки знает. «Толстозадый инквизитор» ведь по-испански написал, и почти что без ошибок. Ох, сложное место мне спроворил тезка хозяина!