Глава 32
Когда сознание вернулось к Хэлу, он обнаружил, что лежит на какой-то плоской, жесткой и холодной поверхности, слегка подрагивающей под ним. Секунду спустя он понял, что доносящийся снизу низкий монотонный гул — это звук работающих вентиляторов машины на воздушной подушке. У него ныли руки и ноги, он попробовал пошевелить ими, но не смог. Щиколотки, колени и запястья были накрепко притянуты друг к другу. На мгновение он собрал все свои силы, пытаясь освободиться от того, что их держало, но ничего не вышло. После этого он снова потерял сознание.
Очнувшись во второй раз, Хэл обнаружил, что по-прежнему лежит на спине, но поверхность под ним стала мягче и перестала дрожать, а гула вентиляторов уже не слышно. Светивший прямо ему в глаза яркий свет постепенно делался не таким ярким.
— Так лучше, — произнес звучный, хорошо знакомый голос. — Теперь развяжите его и помогите сесть.
С невероятной осторожностью чьи-то пальцы убрали все то, что удерживало в неподвижности его запястья, колени и щиколотки. Сильные руки подхватили его, придав телу сидячее положение, и подложили под спину какой-то предмет. Он вдруг почувствовал укол в левую руку, но, несмотря на неожиданность этого ощущения, ничем не выдал, что снова пришел в сознание. Однако меньше чем через минуту блаженное ощущение тепла, прилива сил, исчезновения боли и общего недомогания захватило его целиком.
Хэл понял нелепость дальнейшего притворства и открыл глаза. Он увидел, что полулежит на узкой койке в маленькой комнатке с голыми стенами, судя по всему — тюремной камере. В дальнем от койки конце комнаты стояли два человека в милицейской форме. А рядом с койкой возвышался, склонившись над ним, Блейз Аренс.
— Ну вот, Хэл, наконец у нас появилась возможность побеседовать, — мягко произнес он. — Если бы тогда, в Цитадели, ты назвал себя, мы могли бы найти общий язык.
Хэл не отвечал. Теперь, очутившись лицом к лицу с этим Иным, он вновь почувствовал прилив непоколебимой решимости, такой же, как почти четыре года тому назад, когда понял, что не останется на Абсолютной Энциклопедии. Вспомнив, как Малахия учил его вести себя с врагами, он решил внимательно следить за Блейзом, чтобы, получив необходимую информацию, определить свои дальнейшие действия.
Блейз уселся в кресло рядом с койкой, которая, как только теперь почувствовал Хэл, была достаточно узкой, а положенный на нее тонкий матрас не отличался мягкостью. Только что кресла перед койкой не было, никакого приказания Блейз не отдавал, и Хэл не заметил, чтобы он даже сделал какой-нибудь знак. Но к тому моменту, когда оно Блейзу понадобилось, кресло с мягким сиденьем оказалось в нужном месте.
— Я должен сказать тебе, какие чувства испытываю в связи со смертью твоих учителей, — начал Блейз, поудобнее устраиваясь в кресле. — Я знаю, сейчас ты не настолько мне доверяешь, чтобы поверить моим словам. Но тем не менее знай: в мои намерения никогда не входило причинять какой-либо вред кому бы то ни было в твоем доме. И если бы существовала хоть малейшая возможность предотвратить то, что там случилось, я непременно сделал бы это.
Он умолк, но Хэл по-прежнему ничего не говорил. Блейз слегка улыбнулся печальной улыбкой.
— Тебе известно, во мне течет и экзотская кровь, — продолжал он. — И я не только не сторонник убийств, я вообще отрицаю всякое насилие и считаю, что для него в принципе не существует никакого оправдания. Поверил бы ты мне, если бы я сказал, что в тот день на террасе из всех троих твоих учителей лишь один повел себя непредсказуемо и застал меня врасплох, поэтому я на короткое время утратил контроль над ситуацией?
Он сделал паузу, и снова Хэл не проронил ни слова.
— Я имею в виду твоего учителя Уолтера и его нападение на меня — поступок, которого я абсолютно не мог предвидеть. И именно этот поступок оказался тем роковым препятствием, которое не позволило мне вовремя вмешаться в действия моих телохранителей.
— Телохранителей? — спросил Хэл настолько слабо и хрипло, что едва узнал свой собственный голос.
— Извини, — кивнул Блейз. — Я понимаю тебя. Но что бы ты ни думал о них, эти ребята должны были в тот день охранять меня.
— От троих стариков, — уточнил Хэл.
— В том числе и от троих стариков, — подтвердил Блейз. — И они оказались не такими уж безобидными, твои старики. Они уложили трех моих охранников из четырех, прежде чем их удалось остановить.
— Убить, — снова уточнил Хэл. Блейз чуть наклонил голову.
— Убить, — произнес он. — Перестрелять, если ты хочешь, чтобы я выразился именно так. Все, о чем я прошу тебя, — это поверить в искренность сказанных мною слов: повторяю, я не хотел кровопролития.
Хэл отвернулся от него и уставился в потолок. Наступило молчание.
— С того момента как твоя нога ступила на принадлежащую мне землю, — наконец прервал его Хэл, — ответственность за все происходящее легла на тебя.
Лекарство, которое они ему ввели, сняло боль и ощущение недомогания, но он продолжал чувствовать ужасную слабость, а свет наверху, даже после того как убавили его яркость, резал ему глаза. Хэл закрыл их и услышал, как Блейз кому-то приказывал:
— Убавьте свет еще немного. Хорошо. Оставьте так.
И пока Хэл Мэйн находится в этой комнате, яркость освещения не должна ни увеличиваться, ни уменьшаться, если только он сам не попросит об этом.
Хэл открыл глаза. Теперь камера погрузилась в приятный полумрак, но под влиянием неослабевающей лихорадки и находящихся в его организме лекарственных препаратов ему почудилось, что Блейз, возвышаясь над ним, продолжает расти подобно башне, устремившейся в бесконечную вышину.
— Разумеется, ты прав, — говорил Блейз, обращаясь теперь к нему. — И все же я хочу, чтобы ты попытался понять мою точку зрения.
— И это все, чего ты хочешь?
Лицо Блейза склонилось к нему с невообразимой высоты.
— Ну конечно же, нет, — мягко ответил он. — Я хочу спасти тебя, и не только ради тебя самого, но и помня о бессмысленной гибели твоих учителей, за которую, как бы там ни было, я чувствую себя ответственным.
— А что подразумевается под этим моим спасением? — Теперь Хэл пристально смотрел в лицо Блейзу.
— Под этим подразумевается, — ответил тот, — предоставление тебе возможности жить той жизнью, какая предначертана твоим рождением.
— То есть жить как Иной?
— Как Хэл Мэйн, свободно использующий все свои способности.
— Значит, как Иной, — констатировал Хэл.
— Ты сноб, мой юный друг, — сказал Блейз. — Сноб и к тому же еще неосведомленный человек. Неосведомленность — это не твоя вина, но снобизм — полностью твоя. Ты слишком умен, чтобы притворяться, будто веришь в существование закоренелых негодяев. Если бы нас — меня и моих сподвижников — воспринимали именно так, разве позволили бы нам люди на большинстве обитаемых миров взять в свои руки управление ими? А ведь они это сделали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});