Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Получил, - ответил князь, краснея и замирая.
- Объясните же немедленно, что вы об этом думаете? Это необходимо для спокойствия мамаши и всего нашего семейства.
- Послушай, Аглая… - забеспокоился вдруг генерал.
- Это, это из всяких границ! - испугалась вдруг чего-то Лизавета Прокофьевна.
- Никаких всяких границ тут нету, maman, - строго и тотчас же ответила дочка. - Я сегодня послала князю ежа и желаю знать его мнение. Что же, князь?
- То-есть, какое мнение, Аглая Ивановна?
- Об еже.
- То-есть… я думаю, Аглая Ивановна, что вы хотите узнать, как я принял… ежа… или, лучше сказать, как я взглянул… на эту присылку… ежа, то-есть… в таком случае я полагаю, что… одним словом…
Он задохся и умолк.
- Ну, немного сказали, - подождала секунд пять Аглая. - Хорошо, я согласна оставить ежа; но я очень рада, что могу наконец покончить все накопившиеся недоумения. Позвольте, наконец, узнать от вас самого и лично: сватаетесь вы за меня или нет?
- Ах, господи! - вырвалось у Лизаветы Прокофьевны. Князь вздрогнул и отшатнулся; Иван Федорович остолбенел; сестры нахмурились.
- Не лгите, князь, говорите правду. Из-за вас меня преследуют странными допросами; имеют же эти допросы какое-нибудь основание? Ну!
- Я за вас не сватался, Аглая Ивановна, - проговорил князь, вдруг оживляясь, - но… вы знаете сами, как я люблю вас и верю в вас… даже теперь…
- Я вас спрашивала: просите вы моей руки или нет?
- Прошу, - замирая ответил князь.
Последовало общее и сильное движение.
- Все это не так, милый друг, - проговорил Иван Федорович, сильно волнуясь, - это… это почти невозможно, если это так, Глаша… Извините, князь, извините, дорогой мой!.. Лизавета Прокофьевна! - обратился он к супруге за помощью, - надо бы… вникнуть…
- Я отказываюсь, я отказываюсь! - замахала руками Лизавета Прокофьевна.
- Позвольте же, maman, и мне говорить; ведь я и сама в таком деле что-нибудь значу: решается чрезвычайная минута судьбы моей (Аглая именно так и выразилась), и я хочу узнать сама и, кроме того, рада, что при всех… Позвольте же спросить вас, князь, если вы "питаете такие намерения", то чем же вы именно полагаете составить мое счастье?
- Я не знаю, право, Аглая Ивановна, как вам ответить; тут… тут что же отвечать? Да и… надо ли?
- Вы, кажется, сконфузились и задыхаетесь; отдохните немного и соберитесь с новыми силами; выпейте стакан воды; впрочем, вам сейчас чаю дадут.
- Я вас люблю, Аглая Ивановна, я вас очень люблю; я одну вас люблю и… не шутите, пожалуста, я вас очень люблю.
- Но однако же это дело важное; мы не дети, и надо взглянуть положительно… Потрудитесь теперь объяснить, в чем заключается ваше состояние?
- Ну-ну-ну, Аглая! Что ты! Это не так, не так… - испуганно бормотал Иван Федорович.
- Позор! - громко прошептала Лизавета Прокофьевна.
- С ума сошла! - так же громко прошептала Александра.
- Состояние… то-есть, деньги? - удивился князь.
- Именно.
- У меня… у меня теперь сто тридцать пять тысяч, - пробормотал князь, закрасневшись.
- Только-то? - громко и откровенно удивилась Аглая, нисколько не краснея: - впрочем, ничего; особенно если с экономией… Намерены служить?
- Я хотел держать экзамен на домашнего учителя…
- Очень кстати; конечно, это увеличит наши средства. Полагаете вы быть камер-юнкером?
- Камер-юнкером? Я никак этого не воображал, но… Но тут не утерпели обе сестры и прыснули со смеху. Аделаида давно уже заметила в подергивающихся чертах лица Аглаи признаки быстрого и неудержимого смеха, который она сдерживала покамест изо всей силы. Аглая грозно было посмотрела на рассмеявшихся сестер, но и секунды сама не выдержала, и залилась самым сумасшедшим, почти истерическим хохотом; наконец вскочила и выбежала из комнаты.
- Я так и знала, что один только смех и больше ничего! - вскричала Аделаида: - с самого начала, с ежа.
- Нет, вот этого уж не позволю, не позволю! - вскипела вдруг гневом Лизавета Прокофьевна и быстро устремилась вслед за Аглаей. За нею тотчас же побежали и сестры. В комнате остались князь и отец семейства.
- Это, это… мог ты вообразить что-нибудь подобное. Лев Николаич? - резко вскричал генерал, видимо, сам не понимая, что хочет сказать; - нет, серьезно, серьезно говоря?
- Я вижу, что Аглая Ивановна надо мной смеялась, - грустно ответил князь.
- Подожди, брат; я пойду, а ты подожди… потому… объясни мне хоть ты, Лев Николаич, хоть ты: как все это случилось, и что все это означает, во всем, так сказать, его целом? Согласись, брат, сам, - я отец; все-таки ведь отец же, потому я ничего не понимаю; так хоть ты-то объясни!
- Я люблю Аглаю Ивановну; она это знает и… давно кажется, знает.
Генерал вскинул плечами.
- Странно, странно… и очень любишь?
- Очень люблю.
- Странно, странно это мне все. То-есть такой сюрприз и удар, что… Видишь ли, милый, я не насчет состояния (хоть и ожидал, что у тебя побольше), но… мне счастье дочери… наконец… способен ли ты, так сказать, составить это… счастье-то? И… и… что это: шутка или правда с ее-то стороны? То-есть не с твоей, а с ее стороны?
Из-за дверей раздался голосок Александры Ивановны; звали папашу.
- Подожди, брат, подожди! Подожди и обдумай, а я сейчас… - проговорил он второпях, и почти испуганно устремился на зов Александры.
Он застал супругу и дочку в объятиях одну у другой и обливавших друг друга слезами. Это были слезы счастья, умиления и примирения. Аглая целовала у матери руки, щеки, губы; обе горячо прижимались друг ко дружке.
- Ну, вот, погляди на нее, Иван Федорыч, вот она вся теперь! - сказала Лизавета Прокофьевна.
Аглая отвернула свое счастливое и заплаканное личико от мамашиной груди, взглянула на папашу, громко рассмеялась, прыгнула к нему, крепко обняла его и несколько раз поцеловала. Затем опять бросилась к мамаше и совсем уже спряталась лицом на ее груди, чтоб уж никто не видал, и тотчас опять заплакала. Лизавета Прокофьевна прикрыла ее концом своей шали.
- Ну, что же, что же ты с нами-то делаешь, жестокая ты девочка, после этого, вот что! - проговорила она, но уже радостно, точно ей дышать стало вдруг легче.
- Жестокая! да, жестокая! - подхватила вдруг Аглая. - Дрянная! Избалованная! Скажите это папаше. Ах, да, ведь он тут. Папа, вы тут? Слышите! - рассмеялась она сквозь слезы.
- Милый друг, идол ты мой! - целовал ее руку весь просиявший от счастья генерал. (Аглая не отнимала руки.) - Так ты, стало быть, любишь этого… молодого человека?..
- Ни-ни-ни! Терпеть не могу… вашего молодого человека, терпеть не могу! - вдруг вскипела Аглая и подняла голову: - и если вы, папа, еще раз осмелитесь… я вам серьезно говорю; слышите: серьезно говорю!
И она, действительно, говорила серьезно: вся даже покраснела, и глаза блистали. Папаша осекся и испугался, но Лизавета Прокофьевна сделала ему знак из-за Аглаи, и он понял в нем: "не расспрашивай".
- Если так, ангел мой, то ведь как хочешь, воля твоя, он там ждет один; не намекнуть ли ему, деликатно, чтоб он уходил?
Генерал, в свою очередь, мигнул Лизавете Прокофьевне.
- Нет, нет, это уж лишнее; особенно если "деликатно": выйдите к нему сами; я выйду потом, сейчас. Я хочу у этого… молодого человека извинения попросить, потому что я его обидела.
- И очень обидела, - серьезно подтвердил Иван Федорович.
- Ну, так… оставайтесь лучше вы все здесь, а я пойду сначала одна, вы же сейчас за мной, в ту же секунду приходите; так лучше.
Она уже дошла до дверей, но вдруг воротилась.
- Я рассмеюсь! Я умру со смеху! - печально сообщила она.
Но в ту же секунду повернулась и побежала к князю.
- Ну, что ж это такое? Как ты думаешь? - наскоро проговорил Иван Федорович.
- Боюсь и выговорить, - так же наскоро ответила Лизавета Прокофьевна, - а по-моему ясно.
- И по-моему ясно. Ясно как день. Любит.
- Мало того что любит, влюблена! - отозвалась Александра Ивановна: - только в кого бы, кажется?
- Благослови ее бог, коли ее такая судьба! - набожно перекрестилась Лизавета Прокофьевна.
- Судьба, значит, - подтвердил генерал, - и от судьбы не уйдешь!
И все пошли в гостиную, а там опять ждал сюрприз.
Аглая не только не расхохоталась, подойдя к князю, как опасалась того, но даже чуть не с робостью сказала ему:
- Простите глупую, дурную, избалованную девушку (она взяла его за руку), и будьте уверены, что все мы безмерно вас уважаем. А если я осмелилась обратить в насмешку ваше прекрасное… доброе простодушие, то простите меня как ребенка, за шалость; простите, что я настаивала на нелепости, которая, конечно, не может иметь ни малейших последствий…
Последние слова Аглая выговорила с особенным ударением.
Отец, мать и сестры, все поспели в гостиную, чтобы все это видеть и выслушать, и всех поразила "нелепость, которая не может иметь ни малейших последствий", а еще более серьезное настроение Аглаи, с каким она высказалась об этой нелепости. Все переглянулись вопросительно; но князь, кажется, не понял этих слов и был на высшей степени счастья.
- Бесы - Федор Достоевский - Классическая проза
- Братья Карамазовы - Федор Михайлович Достоевский - Классическая проза
- Достоевский. Энциклопедия - Николай Николаевич Наседкин - Классическая проза / Энциклопедии / Языкознание