Генрих, «нашпигованный» идеями и замыслами своего брата и не отличавшийся дипломатической сдержанностью, тут же выпалил:
– Австрия никогда не уступит этих княжеств России.
– Тогда эти земли можно сделать независимыми, – быстро ответил Панин, заранее готовый к такому обороту дела.
– Но кому в таком случае они будут принадлежать? – допытывался принц, не признававший обходных маневров записных дипломатов.
– Это для императрицы все равно, лишь бы не туркам, – равнодушно ответил Панин.
– Но если Австрия их потребует себе? – настаивал принц Генрих.
– Почему же нет, – продолжал вести свою линию Панин, – если Австрия станет поступать прямо и захочет быть другом с нами и с вами?
Принц с недоумением посмотрел на Панина, но, по своему обыкновению, промолчал. Так он всегда поступал, когда твердо не знал, что ответить. А затем, раскланиваясь с гостями, среди которых у него уже было много знакомых, подумал: «Если бы венский двор не так крепко держался Франции, то был бы в состоянии выгодно обделать свои дела. В Вене имеют неправильное понятие о здешнем образе мыслей. Здесь согласились бы на все, лишь бы только вознаграждения были на счет Турции, здесь были бы довольны меньшею частию добычи… То же и генерал Бибиков говорил мне о выгодах, какие венский кабинет может получить при заключении мира. А он в милости у императрицы и друг Панина. К тому же и прибавил: было бы справедливо, чтоб и Пруссия также получила выгоду».
К принцу подошел генерал-адъютант и сказал, что его зовет к себе императрица. «Ясно, что будет спрашивать о нашем мнении о действиях австрийцев… А наше мнение – два полка прусских вошли в Великую Польшу и расположились вдоль по Варте, в любую минуту готовые последовать и дальше», – подумал принц Генрих, склоняясь перед русской императрицей.
– Как вы нашли, принц, нашу древнюю столицу? – лучезарно улыбаясь, спросила Екатерина. – Вы ведь пробыли там три недели…
– Все увиденное произвело на меня большое впечатление. Но самое большое – это фельдмаршал Петр Семенович Салтыков, победитель Фридриха Великого при Кунерсдорфе. Он совсем не похож на военного.
– Не все то золото, что блестит, – так гласит русская пословица, ваше высочество… Фельдмаршал Салтыков – великий знаток военного искусства. Староват становится, ему на смену выросли у нас большие военачальники.
– Самый великий – это Румянцев, ваше величество. Его действия при Ларге и Кагуле – выше всех похвал. Турки до сих пор никак не могут опомниться после этих сражений. И просят о заключении мира.
– Да, знаю… Но похоже, что этими победами первыми воспользовались Австрия и Пруссия… Мы кровь проливаем, а кто-то жар загребает, чтобы теплее было и уютнее. Вы уже знаете, должно быть, что австрийцы захватили два староства в Польше и установили на их границах свои императорские знаки, – говорила Екатерина, и нельзя было понять, глядя на нее, довольна она этим или огорчена: она улыбалась, но говорила с горечью и скрытой досадой. – Но почему же и другие не будут брать таким образом? А что думает король, ваш брат?
– Два прусских полка стоят на польских границах, но их не перешли, – сдержанно ответил принц Генрих, не понимая, к чему клонит Екатерина II.
– Но отчего же и не перейти? – засмеялась императрица. – Ведь приспело время. Австрийцы первыми это почувствовали и перешли от слов к делу.
После разговора с императрицей к принцу Генриху подошел граф Захар Чернышев, который после обыкновенных любезностей прямо спросил:
– Зачем вы не займете епископства Вармийского? Надобно, чтоб каждый получил что-нибудь.
Эти слова вице-президента Военной коллегия были восприняты принцем Генрихом как шутка, но уж очень знаменательная: при русском дворе одни осуждали агрессивные действия австрийцев и всячески поощряли к активным действиям против Польши прусского короля, другие поддерживали захватнические планы Пруссии и Австрии, рассчитывая воспользоваться смутным положением в Польше и вернуть некогда утраченные русские земли.
В конце декабря 1770 года принц Генрих писал Фридриху: «Хотя все это говорилось в шутку, однако видно, что разговоры эти имеют значение, и я не сомневаюсь, что для тебя открывается большая возможность воспользоваться этим случаем. Граф Панин недоволен поступками австрийцев, овладевших польскими землями. Он мне ни слова не сказал о епископстве Вармийском. Все это происходит от разделения мнений между членами совета; те из них, которые желают увеличения русских владений, хотят, чтоб все взяли, а вместе со всеми и Россия, тогда как граф Панин стоит за спокойствие и мир. Однако я постараюсь уяснить это дело и остаюсь при том мнении, что ты не рискуешь ничем, если овладеешь под каким-нибудь предлогом Вармийским епископством, в случае если действительно справедливо, что австрийцы овладели двумя староствами».
Принц Генрих отбыл из Петербурга в Берлин 12 января 1771 года. За три месяца пребывания в Петербурге и Москве неофициальный посредник прусского короля много раз разговаривал с Екатериной II, Паниным, Орловым, Чернышевым и другими сановниками России и вынес твердое убеждение, что наступают времена, когда Пруссия может воспользоваться слабостью королевской власти в Польше и захватить, по примеру Австрии, лакомую часть ее территории, о которой давно мечтал Фридрих II.
И в этот январский день 1771 года Екатерина встала рано утром и принялась за обычные хлопоты: разожгла камин, сварила кофе и уселась в покойное кресло, мелкими глотками попивая вкусный напиток. Но вскоре очарование уюта и покоя прошло, и лицо ее из доброго, мягкого превратилось в жесткое, волевое, голубые глаза стали суровыми, словно какой-то волшебник стер с ее лица одни черты и мгновенно нанес другие. Почти все современники отмечали эту ее невероятную способность меняться в зависимости от житейских обстоятельств. Она вспомнила, что до сих пор не ответила на письмо Фридриха II, в котором прусский король обнаруживал свой характер ловкого и хитрого интригана, придерживающегося всегда одного правила: дать поменьше, а взять побольше. Не раз она замечала стремление Фридриха дипломатическими средствами уменьшить возрастающую силу России, ослабить ее влияние на политическую атмосферу в Европе. Вот вроде бы и добрый союзник, но с каким удовольствием и даже сладострастием он описывает возможные затруднения при заключении мирного трактата с Турцией.
Уж сколько раз Екатерина Алексеевна вновь и вновь возвращалась к положению в мире, мысленно перебирая поступавшие через Панина донесения ее полномочных министров в различных странах, нередко подробные и точные, написанные ярко и со знанием дела, с пониманием обстановки, характеров главных деятелей страны, их индивидуальных пристрастий и привычек.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});