— А ты?
— А я надеюсь, что он хоть когда‑то осознает, в какой лжи и фальши погрязла его жизнь. Я даже уже смирилась, если честно…
— С чем? — Яр склонил голову, следя за реакцией Снежи. Она была спокойна. В глаза только пыталась не смотреть, и на душе, наверняка, не так радостно, но внешне никогда не скажешь.
— С братом — уголовником, Самарский, — ее шутка вышла такой же грустной, как и тема для разговора. — Мне только очень жаль родителей. Они‑то не знали, сколько всего он успел наворотить. Да и не узнают никогда…
— Они верят в то, что он невиновен?
— Нет. Хотят верить, но они ведь не дураки. Когда спрашивают меня, знала ли я об этом — молчу. Что я скажу? Знала, но ничего не сделала? Это ведь так. Наверняка могла что‑то сделать, но не сделала.
— Ты пытаешься винить себя в том, что Дима столько наворотил?
— Я не пытаюсь, Ярослав, я виню.
— Знаешь, а он винит меня… — Самарский снова посмотрел на дочь, улыбнулся, а потом перевел взгляд на Снежу. — Вот в чем разница между ним и другими людьми. Мы ищем причины в себе, а он в окружающих. Потому все так и происходит. Потому он никогда и не изменится. Для него вечно виноват будет кто‑то другой. А ты только облегчаешь ему задачу. Винить тебя еще проще, когда ты сама себя винишь.
— Ты только что проконсультировал меня как психолог? — Снежа усмехнулась. В его словах была доля правды. Головой она и сама это понимала, но уговорить себя пока не удалось. Рано или поздно получится, просто позже.
— Скорей, как друг по несчастью, — видимо, не только у нее возникают подобные трудности.
Нет, не зря они провели вместе шесть лет. У них было много общего. Было, остается, и навсегда останется много общего. Например, общие воспоминания…
— Помнишь, ты на нашем первом свидании сказал, что у тебя единственного будет своя Снежинка в июле?
Яр замер на какое‑то время, пытаясь вспомнить, а потом кивнул. Может, просто из вежливости, может, действительно вспомнил, сейчас это было для Снежаны не так‑то важно.
— К чему ты это вспомнила?
— Не знаю, — девушка пожала плечами, — сейчас тоже июль. Мороженое, — девушка улыбнулась отложившей ложечку Лизе, — тоже кафе, только по — моему не то же…
— И десять лет прошло.
— И мы ждем решения суда. Ты — своей жены, я — любимого человека. Странно, правда? Мы же и подумать не могли, что все сложится так… Если бы кто‑то мне сказал, я бы не поверила. Но знаешь… — она бросила еще один взгляд на Самарскую младшую, потом на ее отца. Когда‑то любимого, когда‑то подарившего так много счастья и так же много боли, а потом в окно, туда, откуда должен был появиться другой человек… — Я не жалею, что все сложилось именно так.
За своими разговорами они проворонили момент, когда один из участников процесса выскользнул из здания, перебежал дорогу в непозволенном месте, прилагая усилия, открыл дверь в кафе.
— Катя! — первой девочку заметила Лиза. Вновь улыбнулась, указала пальчиком в сторону входа.
Пока Самойлова младшая плелась к столику, Снежана почувствовала, как сердце переворачивается в груди трижды.
Она шла медленно, потупив взгляд, еле переставляя ноги. Нет… Руки сами собой затряслись. Нет… Все не может быть плохо… Просто не может.
— Что? — дождавшись, когда девочка окажется достаточно близко, чтоб расслышать вопрос, Снежа уставилась на нее умоляющим взглядом. Это неправильно, неправильно взрослому человеку искать поддержки у совсем еще ребенка, но Снежана просто не могла справиться с собой. Она не нервничала так никогда. Ни разу в жизни.
— Что? — кажется, Яр тоже нервничал, обернулся, посмотрел на потупившуюся в пол Самойлову, повторил за Снежаной немного тише.
— Что? — а вслед за ними, то же самое сделала и маленькая Лиза.
Три пары глаз следили за тем, как Катя поднимает взгляд. Взгляд, полный невыплаканных слез. Отчаянный, выражающий полную безнадегу. В очередной раз сердце Снежаны упало, а потом…
— Мы выиграли, — девочка выдохнула признание, тут же расплываясь в улыбке. — Мы выиграли! Выиграли! — с каждым повторением, слова звучали все громче. Даже несколько человек обернулось, но какая к черту разница?
Дверь вновь отворилась, на этот раз впуская Сашу, а за ней и Марка.
— Выиграли! — Самарская младшая схватила на руки Лизу, раскручивая ее. Теперь в их сторону смотрели уже практически все посетители — Лиза включила привычный свой ультразвук.
А у Снежи вдруг отказали ноги, руки, сердце, мысли, все… Даже встать она не смогла, слово сказать не было сил. Она просто сидела, следя за тем, как Саша с Марком подходят все ближе, останавливаются рядом с их столиком, видела, что их лица светятся счастьем.
Они выиграли процесс. Лену лишено родительских прав, скорей всего ее будет признано недееспособной, отправлено на принудительное лечение. Это, в сущности, уже не важно. Важно то, что Марк является единоличным опекуном Екатерины Марковны Самойловой, место проживание которой определено с ним. Вот и все.
— Выиграли, — первое слово, которое Снежа смогла выдохнуть, было именно это.
— Они пытались настаивать на том, что Марк не является биологическим отцом, но судья не обратила на это особого внимания. — Саша рассказывала, отмахиваясь от ненастойчивых попыток мужа заставить ее присесть, заглядывая по очереди в лицо каждого из собравшихся за столом.
— Сложно было поступить по — другому, когда на тебя так наседает взвинченная беременная женщина, — Марк попытался подшутить, но получил от взвинченной беременной суровый взгляд и передумал. Опустился на стул, рядом со Снежей, взял в свои руки ее холодный трясущиеся пальцы, сжал.
— Они очень долго совещались, просто жутко долго, зато потом…
— Все же хорошо, Снеж, ты чего? — Марк притянул девушку к себе, задал вопрос на ухо, пытаясь одновременно и не спугнуть, и из ступора вытащить.
— А? — она оглянулась, смотря на него сначала непонимающе, а потом все более осознанно. — Ничего, просто… Я рада за вас, Марк. Я за нас рада… — и если у Кати совсем недавно в глазах стояли притворные слезы, сейчас Снежана готова была разрыдаться на самом деле.
— И я очень рад за нас, Снежка — уткнувшись в плечо любимого, Снежана закрыла глаза. Никто не требовал от нее, чтоб она слушала и реагировала на рассказ. Сначала — Саши, потом — Кати, потом уже чуть — чуть Марка. И это хорошо. Нет, она слушала. Слушала рассказ, биение его сердца, шум своего сердца в ушах. И не могла поверить, что все прошло. Что теперь все хорошо. Что у Марка больше не будет жутких дней с понедельника по четверг, что у них не будет больше тайн, что не будет больше женщин на ночных парковках и Жданова в ее квартире. — Я люблю тебя, — это он сказал тоже на ухо, во время рассказа Кати, когда на них не смотрел никто. Лишь закусив щеку, Снежа смогла не расплакаться. Теперь все хорошо. Теперь все точно будет хорошо.