Читать интересную книгу "Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина"

завозилась там? Ведь серьезно раненных сегодня нет. Гайдамакин сказал, что ты совсем не отдыхала?

Когда мы пришли домой, стол был уже накрыт, и мы сели обедать. Но обед показался мне ужасным. Суп был мутная бурда. Жареное мясо – черное и твердое, как осиновая кора…

– Гайдамакин! Хоть бы ты достал какую-нибудь курицу или коровье вымя, или хоть собачьи мозги. Я не могу больше есть это мясо. У меня под ложечкой болит от него.

Гайдамакин сразу стал мрачным.

– Где тут достанешь курицу? Турки все забрали и увезли в Турцию. А «близь» Дильмана ничего нельзя достать… Вот и хлеб тоже черствый, как песок…

– Нужно послать двуколку в Дильман, – сказал муж. – Гайдамакин, позови ко мне подпрапорщика.

На следующее утро, как только я пришла в госпиталь, доктор Финштейн был уже там. И сейчас же сказал мне:

– Сестра, у нас сегодня будет большая операция. Приготовьте все и, как будет все готово, скажите. Я сейчас пришлю раненого.

Я приготовила инструменты, стол, халаты и стала ждать. Вдруг открылась дверь, и в комнату вошли двое солдат: один был с ружьем. Свободной рукой он поддерживал под руку другого.

– Вот, сестра, пленного вам привел! Ему будут делать операцию. – Пленный был в одной рубахе с расстегнутым воротом и в штанах. Он был высокий, блондин, с большими голубыми глазами… Одной рукой он закрывал рот. Я его усадила на стул, а как только вошел доктор, уложила его на спину и прикрыла простыней. Вымыв руки, доктор подошел к раненому, отнял его руку ото рта и сказал:

– Посмотрите, сестра, как его разделали!

Я увидела черную дыру вместо рта. Ни нижней, ни верхней губы не было. Ни челюстей, ни языка. Одна большая круглая дыра!..

– Сестра, держите его в сидячем положении! Мне будет удобнее делать операцию.

– Как же мы его удержим в таком положении? Ведь мы должны дать ему хлороформ…

– Ну, хорошо!.. Тогда кладите его и давайте хлороформ. Инструменты готовы?

Я надела раненому маску и стала капать хлороформ. Другая сестра стояла у инструментов. Как только он заснул, я сняла маску с его лица, а доктор стал его осматривать. Ни одного зуба не было во рту… Не было и самих челюстей! Конец языка был оторван, а оставшаяся часть его страшно распухла, почти заполнив страшную дыру, бывшую раньше ртом…

– Отлично будет жить и без челюстей! А эту дыру постараюсь зашить наподобие рта, – говорит доктор.

– Что вы хотите, доктор, делать с ним?..

– А что я могу здесь сделать? Вот только обрежу острые концы костей и куски кожи да зашью дыру, чтобы он мог пить и есть!

Каждый кусочек раздробленных костей, которые он отламывал с хрустом, заставлял всю меня вздрагивать, отдаваясь болью в моем сердце… Потом стал накладывать швы… Просто так! Схватит в одном месте, посмотрит…

– Вот, разве, еще здесь схватить?.. Потом вот еще здесь! – И шил так, как делают это маленькие девочки, когда неумело шьют кукле шляпку… В конце концов получилась вместо рта маленькая круглая дырочка, в которую едва мог пройти палец…

– Ну, вот и новый рот готов! – отходя и любуясь своей работой, сказал он.

– Доктор! Да как же он есть то будет?!.. Ведь дырочка рта так мала, что в нее чайная ложка не пройдет!!..

– Ну что вы? Правда? Вы думаете?.. Ну что ж! Можно сделать и побольше! – он снял два шва. Дыра стала вместо круглой – немного продолговатой…

– Как же мы его кормить будем?

– Ну, это уже ваше дело, а не мое! Да это и неважно. А важно то, что мне удалось поработать на живом человеке! Сейчас только и можно набить руку по хирургии! А после войны можно уже будет открыть хирургическую лечебницу или получить место хирурга в больнице!

Доктор кончил свою страшную операцию. Я разбудила турка, и он сел на стол. Но вдруг, поддерживая раненого, я почувствовала под своими пальцами какие-то твердые и круглые предметы в спине несчастного…

– Доктор, что-то у него есть на спине!

Стали смотреть и нашли несколько круглых картечных пуль. Они были неглубоко под кожей… Пришлось еще сделать несколько ран. Доктор разрезал кожу и вынул картечины. Когда турок окончательно проснулся, первым движением было поднять руку ко рту… Его глаза выражали боль, испуг и недоумение… Он в бессильном отчаянии опустил руки… Позвали часового, который стоял за дверями. Он взял раненого под руку и повел его обратно в комнату-тюрьму.

После операции мы пошли кормить обедом раненых, а потом я ушла домой и легла в постель. Устала, и неприятное ощущение в горле, и небольшая боль не то в желудке, не то где-то рядом. Есть не хотелось. Но к вечерней работе все же пошла в госпиталь. Оперированного турка не видела. У дверей стоял другой часовой, и я ничего не спросила. А дежурная сестра ответила мне, что ей не до турок, со своими не знаешь, как управиться! На другой день утром, когда я пришла в госпиталь, часовой, увидев меня, сказал:

– Сестра, всю ночь раненый кричал и бился в дверь. Его успокаивали другие турки-товарищи. Но он все кричит и вырывается. Воды просил, я два раза приносил им по полному кувшину.

Подойдя к дверям и услышав стон, я попросила открыть двери. Когда я вошла в комнату, в ней стояла страшная трупная вонь. Но, бог ты мой, какой вид у моего раненого! Лицо опухло. Прекрасные голубые глаза смотрели на меня мутным, бессмысленным взглядом. Повязка была сорвана, швы лопнули, и из них торчали куски шелковых ниток! А из черной и теперь огромной дыры-рта шел гной. Раненый сидел на койке, что-то бормотал и показывал пальцами на рот… Другие пленные старались тоже что-то объяснять, но я ничего не понимала.

– Сур! Сур! – говорили они, показывали на кувшин с водой и для большего пояснения сами зачерпнули воды и стали пить.

– Сестра, они говорят, что он просит пить, а пить-то не может! Вода вся выливается назад. Проглотить-то не может!.. Ведь дыра у него только вместо рта! – стал объяснять мне часовой-солдат. – Бедняга! Вот как его раскромсали, – с сердечной жалостью простого русского человека говорил солдат. (Почти пятьдесят лет прошло с тех пор, а я не могу забыть этого турка и его страдания.)

– Почему же ты не позвал доктора?

– Да где ж его найдешь! Никого ночью не было. Только одна сестра дежурная.

– Хорошо, я сейчас позову доктора. – Я вышла и, не имея сил подавить свое волнение и жалость к страданиям человека, заплакала.

– Сестра, что с