Читать интересную книгу Полководцы Древней Руси - Андрей Сахаров

Из Переяславля вышли во второе воскресенье великого поста, 26 февраля 1111 года- Уже здесь Мономах постарался и воинству, и всему люду выказать священный смысл похода. Из Епископских ворот попы вынесли крест, а потом мимо креста с пением двинулся весь клир во главе с епископами. Все воины, в том числе и князья, проезжая и проходя мимо креста, получали благословение переяславского владыки и долго еще, целых одиннадцать верст, до реки Альты впереди ратей шли церковные люди.

На Альте войско остановилось, отдыхало. Здесь князья дождались дружины из других мест и затем уже двинулись в сторону Сулы. Перейдя реку, миновав городок Воин, 3 марта рати вышли на Сулу, за пять дней пройдя 138 верст. Дружинники двигались по тридцать верст в день, пешцы при этом заметно поотстали. С войском шел большой санный обоз. В санях везли брони, копья и щиты, котлы для пищи, еству и питье. Сидели на санях и попы.

Уже на подходе к Суле воины стали снимать теплую одежду. С юго-запада подули теплые ветры, небо очистилось от серых низких туч, и на высоком синем небе засияло жаркое весеннее солнце. За день-два снега осели, наполнились водой, потом повсеместно стали проглядывать черные прогалины. Лошади выбивались из сил, таща по черной грязи груженые сани. По этой тяжелой дороге от Сулы до Хорола войско прошло двадцать восемь верст за один день.

На Хороле Мономах приказал пометать сани, распрячь лошадей и перегрузить на них всю поклажу. Сделано это было быстро, и рати задержались ради этого разве что на час или два.

После перехода Хорола князья вышли уже в дикое поле — там не было ни русских крепостей, ни поселений, здесь шли ничьи владения — кончалась Русская земля, по земля половецкая еще не начиналась. Тридцать восемь верст от Хорола до реки Псел прошли облегченно, без саней, за один переход и 5 марта подошли к Пселу.

Дальше войско двинулось на речку Голтву, находящуюся в двадцати верстах, и там передовые дружины остановились, так как нужно было подождать всех воинов: пешцы не поспевали за конными дружинами и вновь значительно поотстали, а Мономах, как и во время прежнего победоносного похода 1103 года, во многом уповал на пешцев и полагал, что только они способны выдержать удар тяжелой половецкой конницы.

Наконец все собрались на Голтве и уже вместе двинулись по направлению к Ворскле.

Мономах на этот раз выбрал этот путь, зная, что на Ворскле есть удобные броды, но самое главное — оттуда войско уходило бы в половецкую степь, не имея около себя густых лесов и дубрав, где бы половцы могли спрятать большую засаду и неожиданно ударить на руссов в то время, когда их брони и щиты были еще в обозе.

Несколько раз Мономах в сопровождении малой дружины выезжал в степь проверить русские сторожи. Те двигались впереди на полперехода, держались скрытно, небольшие сторожи были выдвинуты еще дальше вперед, чтобы загодя обнаружить половецкое войско; вся степь теперь была под неусыпным вниманием руссов вплоть до самого Донца.

7 марта войско вышло на берег Ворсклы, пройдя за один переход от Голтвы тридцать шесть верст. Позади осталось уже десять дней пути и 254 версты по весенней расплывающейся дороге.

Здесь, на Ворскле, перед выходом в глубь половецкого поля Мономах опять обратился к кресту. Попы воздвигли на холме большой деревянный крест, украшенный золотом и серебром, и князья целовали его на глазах всего воинства, а потом рати прошли мимо него, благословляемые попами. Многие воины прослезились, видя, как Святополк, непобедимый Мономах и иные князья стоят коленопреклоненно перед крестом и молятся о победе русского воинства над неверными.

После Ворсклы пошли многие малые речки, которые войско переходило с ходу, не останавливаясь. Сто пятьдесят верст от Ворсклы до Донца русские рати покрыли за шесть дней и к 14 марта вышли к Донцу. Это был край тех мест, куда, идя южным путем, в 1103 году доходил сам Мономах и где разбил половецкую рать Дмитр Иворович. Но ныне в этих краях было пусто. После появления на Донце руссов здешние половцы откочевали к Дону, лишь кое-где стояли их небольшие станы, которые при приближении руссов тут же снимались с места и уходили еще дальше, в глубь поля, где стояла половецкая столица, называемая Шарукань, по имени хана Шарукана. Он уже многие годы правил в Донском краю и с годами свой главный город половцы стали называть его именем, как другой городок донских половцев назывался Сугров, в честь хана Сугры, которого вместе с братом русские князья пленили в 1107 году на берегу реки Хорол. Хана уже не было, а городок по-прежнему еще носил его имя.

Теперь сторожи все чаще доносили Мономаху о том, что поблизости постоянно появляются половецкие наездники, следят за русскими сторожами, выявляют путь всего русского войска.

Мономах последние дни не сходил с коня. Половецкая рать могла появиться в любое время, и степняки не должны были застать руссов врасплох. Шарукан враг хитрый, опасный и бесстрашный, и кто знает, на что может решиться он вблизи своих станов и городков, откуда нанесет удар.

Долгий и тяжелый путь не прошел для Мономаха бесследно. В свои 58 лет он быстро стал уставать, порой держался в седле через силу, но воины, не только переяславские, но и киевские, и черниговские, и иных городов, постоянно видели его перед собой — по прежнему стройного, ладно сидящего в седле, с ободряющей веселой усмешкой на губах, обращенной к дружинникам и пешцам. Воины видели его и в сторожевом полку, и у отставших пешцев, ночами он выходил из шатра и шел к кострам, вокруг которых, дремля, согревались воины. Он по-прежнему говорил, не возвышая голоса, мягко улыбался, и этот негромкий голос, спокойную, мягкую улыбку воины за долгие годы совместных походов с князем считали своей, относящейся только к ним, боевым товарищам. И только немногие, близкие к нему люди знали, какой ценой, каким огромным внутренним напряжением сил достигается это спокойствие и эта приветливость князя, несмотря на видимые и невидимые трудности.

Вот и сейчас. Войско остановилось на Донце для небольшого отдыха. Воины запалили костры, достали хлеб, и мясо, и питье. Вслед за дружинниками подтягивались пешцы. Мономах слез с коня, разогнул затекшие от долгой тридцативерстной дороги руки, ноги и спину. Подумал, что действительно другие наступили времена, теперь, как прежде, он уже не сможет за один день от заутрени до вечерни доехать от Чернигова до Киева. Пока дружинники ставили княжеский шатер, он пошел от костра к костру, заговаривая с людьми, отвечая им, улыбаясь.

Около одного из костров, где сидели его, переяславские, пешцы, князь остановился. Воины встали, радостно приветствуя князя. Мономах посадил их, присмотрелся к крайнему пешцу, заросшему светло-русой бородой.

— А уж не ты ли гнал говяда под Переяславлем, когда я тебя встретил близ дубравы?

— Я, князь, — отвечал Синко.

— Ну как, до сих пор в поле носишь с собой и лук, и стрелы, и топор?

— Нет, князь, со времени твоего последнего похода в степь в 1103 году живем мы мирно, но вот в прошлом году снова Шарукановы люди все забрали, и дом спалили, и говяда того увели, хотя и был он уже стар.

— Терпи, — сказал Мономах, — может быть, завтра навеки покончим мы с половцами, возьмем Шарукана, как уже взяли многих ханов. А говяда тебе добудем нового.

В этот день полки облачились в брони, закрыли головы боевыми шишаками, поразобрали из обоза щиты и копья. Здесь же Мономах изрядил войско к бою, определил чело, крылья — полки правой и левой руки, дал наказ воеводам, а также тысяцким, которые поведут в бой пешцев.

Теперь войско подвигалось медленно, уже боевым строем. Впереди шел сторожевой полк, потом тремя потоками конные дружины, сзади же шли пешцы, которым надлежало при появлении половцев выдвигаться вперед и стоять в челе войска, принимая на себя первый их удар.

Но проходил час за часом, далеко сзади остался Донец; к вечеру сторожи донесли, что впереди виднеется город Шарукань — половецкая столица. Войско изготовилось к бою, но половцы так и не появились, а вскоре русские воины впервые в своей жизни увидели город, откуда начинались многие половецкие выходы в Русь, куда гнали русских пленников, сгоняли захваченный скот, свозили имение. Руссы смотрели во все глаза, но так и не увидели настоящего города: стояли сотни кибиток, глинобитных домов, шатров, и все это нестройное степное селение было опоясано невысоким земляным валом, который, видимо, и был предназначен для того, чтобы охранить Шарукань от единого конного набега соплеменников. Здесь, в далекой степи, за десятками рек и речек, Шарукан опасался лишь своих братьев — половецких ханов, русские же рати никогда не являлись в здешние места, и их половцы не принимали в расчет. Теперь же город лежал, по сути, беззащитным перед русскими воинами — большими умельцами брать и не такие валы, а настоящие, рубленные из дерева и даже сложенные из камня детинцы.