Около четырех часов пополудни я мирно уснул. Пит тоже уснул, примостившись у меня на груди.
12
В этот раз мои сновидения были более приятными. Единственный неприятный сон (не кошмар, а просто скверный сон), который я помню — долгий, бесконечный и очень нудный: я слоняюсь, дрожа от холода, по бесконечным, разветвляющимся коридорам, открывая дверь за дверью в твердой уверенности, что уж следующая-то непременно окажется Дверью в Лето и за нею меня ждет Рики. Пит мешает, задерживает меня, снует под ногами — знаете, у кошек есть такая манера? Он вроде бы идет за мною, но только впереди. Такие вещи кошки позволяют себе иногда, если уверены, что на них не наступят и не дадут пинка.
У каждой новой двери он протискивается у меня между ног и высовывается наружу; убедившись, что там зима, он норовит отпрянуть назад, чуть не сбивая меня с ног.
Но мы оба не теряем надежды, что за следующей дверью — Лето…
Я проснулся легко, без дезориентации. Доктор, будивший меня, был поражен, когда я попросил завтрак, «Грейт Лос-Анджелес тайме» и не стал тратить время на пустую болтовню. Но не объяснять же ему, что я здесь уже во второй раз, — он бы все равно не поверил.
Меня ожидала записка от Джона, написанная неделю назад:
Дэн, дружище!
Ладно, я сдаюсь. Как ты это сделал?
Подчиняюсь твоей просьбе не встречать тебя, хотя Дженни и возражает. Она велела передать тебе привет и сказать, что мы ждем тебя и надеемся, что ты скоро пожалуешь. Я пытался ей объяснить, что ты будешь занят некоторое время. Мы оба в полном порядке, хотя я теперь предпочитаю ходить там, где раньше бегал бегом. А Дженни стала еще лучше, чем была.
Hasta la vista, amigo[47].
Джон.
P. S. Если прилагаемого чека недостаточно — позвони. Тут еще много. По-моему, мы неплохо потрудились.
Я хотел позвонить Джону — просто поздороваться и сказать ему, что у меня, пока я спал, родилась идея: устройство, превращающее мытье из обязанности в сибаритское наслаждение. Но передумал: есть другие дела, более важные. Так что я сделал кое-какие наброски, пока мысль не ускользнула, и прилег поспать. Пит прикорнул, уткнувшись носом мне подмышку. Никак я его от этого не отучу: лестно, конечно, но уж больно неудобно.
В понедельник, тридцатого апреля, я выписался из хранилища и отправился в Риверсайд, где снял комнату в старой гостинице «Мишшн инн». Как я и ожидал, вышел небольшой шум из-за Пита. Подкупить автоматического коридорного, естественно, не удалось. Вряд ли подобные новшества можно рассматривать как улучшение обслуживания. К счастью, администратор на мои аргументы поддался легче: он готов был слушать их, пока они новенькие и хрустят. Я не заснул: я был слишком возбужден.
Наутро, ровно в десять, я явился к директору Риверсайдского хранилища.
— Мистер Рэмси, меня зовут Дэниэл Б. Дэвис. У вас есть на хранении клиент по имени Фредерика Хайнике?
— Надеюсь, у вас есть документы, удостоверяющие личность?
Я предъявил ему свое водительское удостоверение, выданное в Денвере в 1970 году, и свидетельство о пробуждении из хранилища «Форест Лоун». Он посмотрел на них, на меня и вернул мне документы. Я встревоженно сказал:
— По-моему, ее пробуждение назначено на сегодня. Не имеете ли вы распоряжений разрешить мне присутствовать? Я не имею в виду саму процедуру пробуждения — я имею в виду последнюю минуту, перед тем как ей введут последний рестимулянт и она придет в сознание.
Он выпятил губы и напыжился.
— В инструкции, оставленной данным клиентом, не содержится распоряжений разбудить ее сегодня.
— Нет? — Я почувствовал обиду и разочарование.
— Нет. Точная формулировка ее пожелания такова: вместо того чтобы разбудить ее сегодня, она велела вообще не будить ее до тех пор, пока не явитесь вы, — он внимательно осмотрел меня с ног до головы и улыбнулся. — У вас, должно быть, золотое сердце: не могу представить, чтобы она решила так из-за вашей обворожительной внешности.
Я облегченно вздохнул:
— Спасибо, доктор!
— Можете подождать в фойе или погуляйте часика два — раньше вы нам не понадобитесь.
Я вернулся в фойе, взял Пита и пошел с ним гулять. Он ждал меня, пока я ходил к директору, сидя в новой дорожной сумке, и был очень недоволен, хотя я купил очень похожую на его старую сумку и даже вставил накануне специальное окошечко, через которое видно только изнутри. Наверное, в сумке просто еще пахло «не так».
Мы зашли в «очень хорошее кафе», но я не чувствовал голода, хотя практически не завтракал. Пит доел за меня яичницу, а от дрожжевой соломки брезгливо отвернулся. К половине двенадцатого мы вернулись в хранилище. Наконец меня впустили, и я увидел ее.
Я увидел только ее лицо — тело было накрыто простыней. Но это была моя Рики, выросшая, взрослая женщина, похожая на задремавшего ангела.
— Она находится под постгипнотическим внушением, — тихо сказал доктор Рэмси. — Встаньте вон там, и я ее разбужу. Э-э, я думаю, вам бы лучше оставить вашего кота в сторонке.
— Нет, доктор.
Он начал что-то говорить, но пожал плечами и повернулся к пациентке.
— Проснись, Фредерика. Проснись. Пора просыпаться.
Ее веки дрогнули, и она открыла глаза. Через несколько секунд, сфокусировавшись, ее взгляд уперся в нас; она сонно улыбнулась.
— Дэнни… и Пит.
Она протянула к нам руки, и я увидел у нее на большом пальце левой руки свое старое колечко.
Пит замурлыкал и прыгнул к ней на койку. Довольный, счастливый оттого, что снова видит ее, он стал исступленно тереться о ее плечо.
Доктор Рэмси хотел, чтобы Рики осталась хотя бы на сутки, но Рики и слышать об этом не хотела. Я взял такси, подъехал прямо к дверям хранилища, и мы махнули в Броули. Бабушка ее умерла в 1980-м, и с Броули ее ничего всерьез не связывало. Но у нее там хранилось кое-какое имущество, прежде всего книги. Их я отправил в «Аладдин» под присмотр Джона Саттона. Рики была поражена тем, как изменился ее родной городок, — она повсюду ходила, крепко взяв меня за руку. Но ностальгии — этому постоянному спутнику сонников — она не поддалась. Она просто попросила меня поскорее увезти ее из Броули.
Я опять взял такси, и мы уехали в Юму. Там я вывел красивым почерком в регистрационной книге в мэрии свое полное имя: Дэниэл Бун Дэвис, чтобы ни у кого не осталось сомнений, какой именно Д. Б. Дэвис придумал этот шедевр. Через несколько минут я уже стоял рядом с нею, держал ее за руку — такую хрупкую и тонкую — и, запинаясь, произносил: «Я, Дэниэл, беру тебя в жены пока смерть не разлучит нас».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});