Читать интересную книгу Неизвестные солдаты, кн.1, 2 - Владимир Успенский

На восток пробивались целые дивизии русских с обозами, с толпами беженцев. Шли небольшие отряды, шли одиночки: командиры и красноармейцы, ополченцы и осоавиахимовцы. Уходили советские граждане, не желавшие оказаться на занятой врагом территории. Каждый раз, при встрече отрядов или даже одиночек с немцами, грозовыми разрядами вспыхивали короткие отчаянные схватки.

Потеряв надежду пробиться на восток, окруженцы поворачивали на север, рассчитывая укрыться в лесных массивах. Некоторым удавалось это. Но большинство утомленных, измученных, раненых людей, блуждавших без карт по незнакомой местности, попадало в плен. Немцы не разделяли мужчин на военных и гражданских. Всех, кто попадал к ним, сгоняли в колонны и отправляли в наспех оборудованные лагеря.

Берлинское радио снова гремело победными маршами. На двух языках, немецком и русском, передавались подробности битвы и астрономические цифры: взято в плен 665 тысяч человек, захвачено 3718 орудий. Генералы усмехались, слушая такие сообщения. В Берлине трофеи подсчитали раньше, чем это сумели сделать войска.

Следуя примеру пропагандистов, штабы не очень стесняли себя при подаче сведений. Руководствовались одним: показать цифры не меньше, чем у соседей. Тысячей пленных больше или двумя тысячами – не все ли равно? Кто будет проверять? А в случае необходимости всегда можно организовать чистку любого населенного пункта и отправить в лагерь мужчин военно-активного возраста.

В высших инстанциях достоверными считались только данные о взятых в плен советских генералах. Этих сведений не выдумаешь. В донесениях требовалось указать звание, фамилию, номер соединения. За генералов щедро давались награды. Поэтому немцы особенно рьяно охотились за штабами армий, корпусов и дивизий. Но русские военачальники предпочитали смерть позору.

Не удалось пленить и штаб Юго-Западного фронта. Окруженные немцами, работники штаба вместе с обслуживающими подразделениями заняли круговую оборону и почти все погибли в бою. Позднее стало известно, что из «котла» вырвался с группой бойцов начальник оперативного управления фронта генерал Баграмян. Немцы очень досадовали, узнав об этом.

Когда сражение уже начало затихать, на одном из глухих проселков, среди разбитых автомашин был обнаружен исправный советский танк. В баках его не осталось ни капли горючего, на стеллажах – ни одного снаряда. Из открытого люка свешивался лицом вниз труп в командирской форме.

Заинтересовавшись, немцы с помощью пленных попытались опознать убитого, а потом объявили, что это – командующий фронтом генерал-полковник Кирпонос. До последнего дня он оставался в «котле» со своими войсками и разделил их трагическую участь. Подробности его гибели установить так и не удалось.

Гудериану снова повезло больше других: его танкисты захватили советского генерал-лейтенанта командовавшего армией. Гейнц узнал об этом за полчаса до вылета в Смоленск на совещание о проведении нового наступления. И хотя времени было в обрез, не смог отказать себе в удовольствии побеседовать с пленным.

– Когда вы заметили у себя в тылу мои танки? – спросил он через переводчика.

– Приблизительно восьмого сентября, – равнодушно ответил генерал-лейтенант.

Он безучастно смотрел мимо Гудериана, усталый, с темными провалами глаз, в запорошенной пылью форме. Его большие, в царапинах, руки со вздувшимися венами грузно лежали на клеенке, покрывавшей стол, указательный палец все время подергивался, будто нажимая на спусковой крючок.

– Почему вы после этого не оставили Киев? Рассчитывали остановить меня?

– Киев? – мысли генерал-лейтенанта были заняты совсем другим. Он проклинал свою неосмотрительность. Когда его, оставшегося с двумя красноармейцами, окружили в лесу немцы, он вгорячах расстрелял все патроны. Он надеялся пробиться. «Надо было носить в кармане хотя бы один патрон», – вот о чем думал сейчас генерал, вспоминая о том отчаянии, которое охватило его, когда, прижав к виску ствол пистолета, вместо выстрела услышал только металлический щелчок.

– Киев? Почему не оставили? – переспросил генерал-лейтенант. – Когда ваши танки появились в тылу, мы получили приказ командования фронтом отойти на восток. И мы были готовы к отходу. Но потом, – у генерал-лейтенанта судорожно дернулись широкие плечи, – потом поступил контрприказ из Ставки. Верховный Главнокомандующий приказал остаться на прежних позициях и оборонять Киев до конца. К чему это привело, вы знаете, – руки генерал-лейтенанта сжались в кулаки.

– Примите мое сочувствие, – сказал Гудериан. – Очень печально, когда в действия полководцев вмешиваются те, кто плохо разбирается в военных вопросах.

Пленный невидящим взором смотрел в угол комнаты. Его запекшиеся, потрескавшиеся губы едва заметно шевелились.

В самом прекрасном расположении духа Гейнц вылетел в штаб группы армий. Как всегда, при быстром движении легко было думать. И мысли были приятные. Война близилась к концу. Русские потеряли много дивизий, много техники, им нанесено такое поражение, от которого не способна оправиться ни одна армия в мире. Открыт путь на Ростов и на Харьков. Солдаты верят – само провидение направляет фюрера на победном пути. Если бы на Гитлера можно было бы молиться, многие молились бы на него гораздо охотней, чем на старого далекого бога.

* * *

Войска Юго-Западного направления были обескровлены. От дивизий и полков, которым удалось вырваться из «котла», остались только небольшие группы бойцов. В дивизии генерала Пухова, геройски сражавшейся на Днепре, насчитывалось теперь всего-навсего шестьдесят штыков. На протяжении сотен верст от города Сумы и до самого Черного моря не существовало больше целостной линии фронта.

Чтобы преградить фашистам путь к важнейшим экономическим районам, советскому командованию по существу пришлось заново создавать весь фронт, включив в него остатки разбитых соединений, новые формирования и кадровые части, перебрасывавшиеся из глубинных районов страны, с иранской границы. Но эти войска были еще далеко. Эшелоны подолгу задерживались возле узловых станций, разрушенных немецкими бомбардировщиками, летавшими в глубокий тыл.

Две недели пролежал Виктор в крестьянской хате на окраине города Гадяча. Дьяконского, еще трех легко раненых красноармейцев и двух шоферов приютила пожилая хозяйка. В белой украинской мазанке было чисто, прохладно, стойко держался приятный запах укропа. Хозяйка кормила бойцов по четыре раза в день, отпаивала парным молоком, жарила яичницу с салом.

Перевязки делал старичок-врач из местной больницы. У Дьяконского рана зажила быстро, остался только красный морщинистый рубец, стянувший кожу, Виктор опасался резко поднимать руку, боялся, что рубец лопнет.

В городе становилось тревожно. Все ближе подходил фронт, все чаще пролетали немецкие самолеты. Дьяконский сразу, как только приехал в Гадяч, отправил с запиской Бесстужеву шофера на освободившейся машине, Сообщил, что подполковника Захарова и всех тяжелораненых повезли в Харьков, указал, где находится сам, и просил не забывать. Ответа не получил. Теперь Виктор оттягивал день за днем. Очень ему не хотелось являться на сборный пункт. Оттуда пошлют в первую попавшуюся часть, не придется встретиться со своими.

И когда Дьяконский уже потерял всякую надежду получить весточку от Бесстужева, старший лейтенант сам явился к нему в хату ранним утром. Виктор спросонок даже не сразу узнал его, Бесстужев сильно похудел, его некогда полные румяные щеки глубоко ввалились, подбородок оброс каким-то грязным пухом. И голос незнакомый – сорванный, хриплый.

– Что с тобой, Юра? – спросил Дьяконский, когда вышли они в хозяйский сад потолковать наедине.

– Это? – провел рукой Бесстужев по небритой щеке. – Некогда. Последний раз под Ромнами шерсть скреб. Черт, понимаешь, мы там едва штаб Гудериана не прихлопнули. Танки нас отпихнули, вот мы и топаем без передышки. Немцы сзади поджимают, сверху самолеты… Ну, ты сам знаешь эти прогулки… Сегодня побреюсь… А вообще, скажу тебе, каша. От своей армии мы отбились. Да и нет ее больше, этой армии. Часть в «котле» осталась, часть вот так же, вроде нас, командируется самостоятельно. Попали мы не то что в полосу чужой армии, но и в другой фронт. Наш-то полк идет более или менее организованно, и все встречные-поперечные норовят к нам прислониться. Обозов нацеплялось столько, сколько у шелудивой собаки репьев в шерсти. И пушкари, и беженцы, и окруженцы. Табор цыганский. Я этих, которые с боку-припеку, вперед гоню. Они уходят – мы, прикрываем. А тем временем к нам новые прилипают. Тут, Витя, не то что побриться, поесть некогда. Ну, а ты-то как? В строй годен?

– Зажило, одни метки остались.

– Ехать можешь?

– Вполне.

– Тогда собирайся. А мне организуй воды теплой и подзакусить что-нибудь. Я ведь сюда накоротке заскочил. Полк севернее отходит, к полудню догнать надо.