Читать интересную книгу Кровь, слезы и лавры. Исторические миниатюры - Валентин Пикуль

За границей Чичагов жил не только жалованьем, но доходами со своих имений в России, получая еще 1825 пенсионных рублей за ордена, которые имел. Вдали от родины адмирал начал свои мемуары. Проживая в Италии, он писал их на итальянском, в Англии продолжил на английском, в Париже писал на французском, а живи он в России, то, наверное, писал бы на русском языке. Начал он издалека – со смерти Петра I, когда родился его отец. Постепенно росла громадная кипа исписанной бумаги со множеством вставок и вклеек в листы рукописи.

Французские издатели, думая, что адмирал станет оправдываться за Березину, просили его мемуары для публикации.

– Я пишу не для вас, – отвечал Чичагов, – и записки мои достойны внимания публики лишь после моей смерти…

Как и отец, он рано начал слепнуть, продолжая писать карандашом по клеточкам – на ощупь. Любимой его дочерью была младшая, Екатерина, обликом напоминавшая ему покойную жену. Она без любви стала женой лейтенанта французского флота графа де Бузэ, объясняя свой брак таким образом:

– Я не искала личного счастья, надеясь, что моему отцу будет приятно иметь зятем морского офицера…

Но зять постоянно плавал, дома его не видели, а во время отпусков он проводил все ночи на крыше, занимаясь астрономией. Павел Васильевич купил себе в парижском предместье Со небольшой домик, в котором и тянулась его печальная старость. Прошло двадцать лет его “отпуска”, и в 1834 году его исключили из службы. В правительственном указе было сказано: “Были и ныне есть примеры, в коих лица, получившие паспорты на отлучку за границу, остаются там на неопределенное время, тем самым дозволенную отлучку произвольно превращая в переселение”. Николай I всех таких “эмигрантов”, подобных Чичагову, лишил доходов с имений, отнял у них право на получение орденских пенсий.

Можно понять озлобление Чичагова, оставленного в нищете, но зато никак нельзя оправдать его поведение. Обвинив императора в “произволе”, он продиктовал дочери ответное письмо: “Чтобы восстановить свои общечеловеческие права, я приписался к нации, умеющей всего более поддержать идею разумной свободы, и принял английское подданство…” Так порвались все его связи с родиной, а впереди – слепота, мрак, одиночество.

Сам несчастный, он сделал несчастной и свою дочь.

– Я тоже несу крест свой, – говорила она, – за… Березину!

10 сентября 1849 года, проживая в Со, адмирал скончался. Но в предсмертной агонии он вспомнил о своих записках:

– Сожги их при мне, пока я жив… сожги, умоляю!

Екатерина Павловна упала перед ним на колени.

– Пощади хоть это, – молила она. – Не требуй от меня жечь то, что должно остаться после тебя… после меня… после этой проклятой Березины… после всех наших несчастий!

Екатерина Павловна была вывезена за границу девочкой восьми лет, но она всю жизнь мечтала вернуться в Россию, всегда с большой гордостью называя себя русской. Потеряв отца, женщина взялась приводить в божеский вид его неряшливые мемуары, переводя заново с итальянского и английского языков на французский, чтобы затем перевести их для русского читателя.

Через пять лет после смерти адмирала Франция вкупе с Англией высадила войска в Крыму – началась осада Севастополя. Наполеон III призвал всех военных присутствовать на благодарственном молебне в соборе Парижской богоматери, дабы восславить свои победы. В собор обязан был явиться и муж Екатерины Павловны (тогда уже адмирал). Женщине не удалось отговорить его от участия в церемонии, унизительной для ее родины; тогда она взяла все его ордена и спустила их в трубу водопровода.

– Без орденов ты будешь сидеть дома, – сказала она…

Но через год в парижском “Revue contemporain” вдруг появились отрывки из мемуаров Чичагова. Оказывается, их украл родственник мужа, тоже граф де Бузэ. В разгар Крымской кампании вор напечатал именно те страницы, в которых шла речь о 1812 годе. Это была политическая диверсия против России, и Екатерина Павловна оповестила все редакции газет Парижа, что она протестует против таких безответственных публикаций. Но сиятельный жулик, жаждущий славы, не угомонился.

К своей авантюре он привлек и продажного Эмиля Шале.

– Я останусь в роли адмирала Чичагова, – сказал он, – а ты придашь его мемуарам научный вид, дополнив их цитатами и бранью английских газет. Мы с тобой заварим такой “буй-абесс”, что русские им подавятся… Гонорар, конечно, пополам!

Цель фальсификаторов была ясна – опорочить Россию, представить Березину как поражение русской армии и заодно восхвалить военный гений Наполеона. В 1858 году они выпустили в Берлине “Мемуары адмирала Чичагова”, к которым адмирал не имел никакого отношения. Книжонка была наполнена вымыслами де Бузэ, который от имени Чичагова надругался над Россией и русским народом, а Эмиль Шале “научно” подтверждал достоверность мемуаров. Берлинское издание разошлось быстро, его тираж сразу повторили в Лейпциге. Конечно, вся эта грязь скоро просочилась через таможни России, и забытое имя Чичагова снова, как в 1812 году, подверглось всеобщему осуждению русских патриотов:

– Нептун несчастный! Мало того что на Березине Наполеона проворонил, так теперь еще измывается над своей отчизной…

Екатерина Павловна пришла в ужас! Но она, уже измученная неудачами в жизни, решила бороться, обратившись в суд Парижа. Современники писали: “Она вышла на защиту чести своего родителя и своей родины перед людьми, враждебно настроенными, и перед судом, склонным враждебно заодно с обвиняемыми (фальсификаторами) над достоинствами ея отечества…”

Этот процесс наделал тогда много шума в Париже!

Дочь адмирала предъявила суду мемуары отца:

– Вот его подлинная рукопись, и вам, господа судьи, дозволяется сверить авторский текст с брошюрой графа де Бузэ и Эмиля Шале, чтобы убедиться, кто клеветал на мою родину. Мой отец был слишком резок в осуждении своих современников, но он никогда не порочил чести России и славы русского народа…

Цитирую далее: “Возмущенная до глубины души и пораженная наглостью графа де Бузэ, она говорила столь увлекательно, так умно и внушительно, что суд Парижа не мог надивиться ея самозащите, решив дело в ее пользу”. Судьи вынесли запрет на публикацию фальшивых мемуаров адмирала Чичагова. Но когда Екатерина Павловна услышала аплодисменты публики, граф де Бузэ не скрывал своего торжества:

– Мадам, вы этот процесс выиграли, а я не проиграл его! Подлинные мемуары вашего отца остались в рукописи, а моя книга – после этого суда – обрела еще большую популярность… Мне остается только благодарить вас!..

Этими словами он уничтожил ее. Екатерину Павловну разбил паралич, и до самой смерти своей в августе 1882 года она уже не вставала с постели. Но за год до смерти ее навестили дальний родственник Леонид Михайлович Чичагов, полковник русской артиллерии, и Петр Петрович Каратыгин, сын знаменитого актера. Вот им она и завещала рукопись мемуаров отца…

Так они оказались в руках русского читателя!

В своем рассказе я не хотел порочить адмирала Чичагова, не собирался и оправдывать его, – я старался лишь следовать истине, чтобы напомнить читателю о “Нептуне с Березины”, который не удержал Наполеона своим мифическим трезубцем…

Вечная “карманная” слава

Мы хохочем над анекдотами, даже не спрашивая, кто их выдумал. Мы включаем магнитофоны, чтобы прослушать нового барда, но стихов его не видим в печати. Так бывало и в старину, когда поэты утешались подпольною славой, которую называли тогда “карманной”. В подобных случаях тиражи зависели не от каприза издателей, а лишь от популярности в публике, не жалевшей чернил и бумаги ради поощрения анонимной музы. “Карманная слава, – писал Денис Давыдов, – как и карманные часы, может пуститься в обращение, миновав строгости казенных досмотрщиков. Запрещенный товар подобен запрещенному плоду: цена его удваивается по мере строгости запрещения…”

А что тут удивляться? Мы ведь каждый день поедаем хлеб, но я ни разу не слышал, чтобы голодный сказал:

– Не стану есть, пока не узнаю, кто этот хлеб посеял.

Ты, мой милый, так и загнешься с голоду, никогда не узнав автора урожая. После такого вступления, весьма далекого от героики, лучше сразу отбить дату – 1790 год…

–  Охти мне, бедному! Даже поспать не дают человеку…

Да, тогда не ленились. Служить начинали в самую рань, да и пробуждались с первыми петухами. Нищие торопились к заутрене, чтобы занять место на паперти, взывая о милости, а государственные мужи облачались в мундиры, дабы не опоздать к исполнению служебного долга. В пять часов утра, когда Петербург досматривал последние сны, Екатерина II сама выводила на двор собачек, сама заваривала кофе покрепче, а в приемной ее царственных покоев уже позевывали невыспавшиеся сановники, готовые к докладам по делам государства. Но первым входил к императрице румяный с мороза мальчик в ладной форме преображенца и вручал коронованной женщине деловую “рапортичку” о состоянии в войсках гарнизона за минувшую ночь.