Читать интересную книгу Самостоятельные люди. Исландский колокол - Халлдор Лакснесс

К полудню он уже стал различать очертания пасторского дома в Хусафьедле. Дом стоял в долине, между горами, и оттуда по лощине можно было спуститься на проезжую дорогу.

Скир, съеденный им на хуторе, ненадолго насытил Йоуна, и крестьянин ощущал пустоту в желудке. По другую сторону низменности начинались обширные пустоши — Арнарватн и Твидегра, — отделявшие северную часть страны от южной. Путник был голоден, и у него не было никаких припасов. Все же он не решался зайти в пасторский дом, стоявший у самой дороги, где беглеца могла подстерегать конная стража. Он спросил у попавшегося ему навстречу подпаска, не проезжали ли через Калдадаль люди с юга. Пастух ответил, что нынче здесь никого не было с юга и лишь сегодня к вечеру ожидают оттуда гостей. Крестьянин смекнул, что, выйдя спозаранку, он намного опередил людей из Тингведлира, возвращавшихся к себе домой на север. К тому же он шел почти все время напрямик.

За домом несколько служанок укладывали дрова и торф. Йоун Хреггвидссон повторил им ту же басню о конюхе из Скагафьорда и о двух вьючных лошадях из Кьяларнеса и Халлбьярнарвердура. Он знал эти названия лишь понаслышке. Служанки тотчас бросились в дом к пастору, который у себя в комнате слагал римы об Иллуги Гридарфостри, сидевшем на черепичной крыше, и сообщили ему, что явился какой-то изгнанник. Пастор, седой великан, положил мел, подтянул штаны и, что-то напевая, вышел во двор.

— Если ты из Скагафьорда, то спой мне стих о том, как пить пиво и приударять за женщинами. Тогда ты честно заработаешь свой хлеб.

Йоун Хреггвидссон запел:

Владычица песен, привет!На землю спускается вечер.Мед в кубках и факелов свет.Кровь храбрых прольется здесь в сече.

— Ни напев, ни стихи не имеют отношения к Скагафьорду. Сдается мне, что это из вступления к древним римам о Понтусе, автор коих поступил бы умнее, утопившись в торфяной яме. Но поскольку ты ловко вывернулся, пусть уж тебя накормят, кто бы ты ни был.

Йоуна Хреггвидссона впустили в дом. Он все же постарался устроиться поближе к двери. Внесли кашу из исландского мха, кусок баранины, тресковые головы, кислое молоко и жесткое, как камень, прозрачное мясо акулы.

Пастор громовым голосом пел гостю свои римы, в которых шла речь об одних великаншах: они назывались там коварными морщинистыми старухами, мерзкими рожами и горными ведьмами. Пока гость ел, хозяин не заговаривал с ним.

Выслушав римы и наевшись, крестьянин поцеловал пастора и сказал:

— Награди вас господь. — Он прибавил, что не может больше задерживаться.

— Я провожу тебя до загона, сын мой, — ответил пастор, — и покажу тебе камень, возле которого отец моей матери прикончил семерых преступников, а я сам семьдесят один раз наложил на них заклятье.

Он вывел гостя со двора, крепко сжав своими сильными пальцами его исхудалую руку выше локтя и подталкивая его перед собой. Две женщины, старая и молодая, раскладывали на каменной кладбищенской ограде шерсть для просушки. На одной из могил спал дворовый пес. Пастор окликнул женщин и велел им сопровождать его и гостя до загона к востоку от хутора.

— Моей матушке восемьдесят пять зим, а дочери четырнадцать. Они привыкли иметь дело с кровью.

Обе женщины выглядели величественно, но держались просто, без высокомерия.

К востоку от хутора, в открытом поле, находился загон для скота, обнесенный каменной оградой в форме сердца. Загон был разделен на две части с двумя воротами: одни выходили на север, другие — на юг. Можно было подумать, что сама природа — высокие глетчеры, лесистые склоны гор и ущелья, по которым струились ручьи, — обрела здесь покой. Казалось, что именно здесь родина Исландии. На южной стороне вход в загон закрывал огромный валун, и пастор сказал, что этот камень отлично может служить плахой для преступников или надгробием для сатаны.

Йоун Хреггвидссон подумал про себя, что тут не хватает только топора. Перед входом в загон лежал другой камень. Пастор назвал его осколком и попросил гостя, в признательность за гостеприимство, положить этот осколок на большой валун.

Йоун Хреггвидссон нагнулся над камнем, но это была отшлифованная водой базальтовая глыба, за которую невозможно было ухватиться. Он не сумел даже оторвать ее от земли и лишь поставил камень на ребро и перевернул. Обе женщины держались поодаль и с каменными лицами смотрели на Йоуна. Наконец гость сказал, что ему пора идти.

— Милая матушка, — обратился пастор к старшей из женщин, — не обойдешь ли ты с этим осколком вокруг загона? Покажи этому человеку, что в Исландии еще не перевелись настоящие женщины.

Старуха была грузная. На ее крупном лице с двойным подбородком выделялись густые брови. Кожа была синеватая, как у ощипанной птицы. Старуха подошла к камню, склонилась над ним и, чуть согнув ноги в коленях, подняла камень сперва на ляжку, а затем на грудь и обошла с ним вокруг загона. В ней не чувствовалось никакого напряжения, и только походка ее стала чуть медленней. Затем она осторожно опустила свою ношу на большой валун. При этом зрелище у гостя закипела кровь в жилах. Он забыл, что ему надо уходить, и снова попытался приподнять камень. Но как он ни напрягался, все было тщетно. Пасторская дочка следила за ним невозмутимым взглядом. Щеки у нее были сизые, а лицо — шириной в добрую сажень, как говорится в старых сагах, повествующих о юных великаншах. Но наконец ее каменное лицо дрогнуло от смеха. Ее бабка хрипло захохотала. Йоун Хреггвидссон распрямил спину и выругался.

— Доченька, — продолжал пастор, — покажи-ка этому молодцу, что в Исландии еще есть молодые девицы. Обеги с этим камешком два-три раза вокруг загона.

Девушка нагнулась над камнем. И хотя ей не мешало еще подрасти, ноги у нее были мускулистые и, пожалуй, ни одна йомфру на Боргарфьорде не могла бы похвалиться такими крепкими икрами. Поднимая камень, она даже не согнула ноги в коленях и трижды, смеясь, обежала вокруг загона, слегка придерживая свою ношу, словно мешок с шерстью. Затем она положила камень на большой валун.

И тут пастор заговорил:

— Ступай себе с богом, Йоун Хреггвидссон из Рейна. Ты уже достаточно наказан здесь, в Хусафьедле.

Много лет спустя Йоун Хреггвидссон рассказывал, что никогда, ни до, ни после этого, он не чувствовал себя таким униженным перед богом и людьми. Он пустился бежать что было мочи, а пес провожал его заливистым лаем до самой реки, которая текла на север.

Глава двенадцатая

Он шел весь день и всю следующую ночь, часто останавливаясь, чтобы напиться воды, — благо на пустоши Твидегра не было недостатка в озерах. Он сторонился проезжей дороги и старался двигаться на север, чтобы выйти к морю. Стояла тихая, ясная погода. Часто до него доносились крики диких лебедей, и он не раз замечал стаи этих зловещих птиц, более многочисленные, чем иная отара.

Поздно вечером, когда взошла луна, Йоун Хреггвидссон все еще шел, хотя ноги уже отказывались служить ему. Но он не замечал усталости, пока не упал. Не в силах подняться, он лежал на теплой болотистой земле. Сначала он лежал на животе, потом перевернулся на спину. Проснулся он уже днем. Земля все больше нагревалась. Открыв глаза, он заметил, что солнце стоит уже высоко. Вокруг него расположилась стая воронов, видимо собиравшихся выклевать ему глаза. Должно быть, они приняли его за мертвеца. У него ныли все кости, по жажды он не испытывал. Зато он горько раскаивался, что мало съел в Хусафьедле акульего мяса. Пока он спал, пустошь не стала меньше.

Шел он теперь с большим трудом, чем раньше. Вчера он еще был в силах оглядываться по сторонам, а сегодня пустошь представлялась ему бесконечной. Чем больше он углублялся в нее, тем дальше, казалось, отодвигался северный край. Внезапно он заметил трех бородатых всадников, которые везли в ящиках форелей. Старший из них был богатый хуторянин из Боргарфьорда. Люди эти возвращались домой с рыбной ловли на озерах пустоши Арнарватн. Заметив Йоуна, они спешились, и хуторянин спросил его, кто он такой, человек или призрак. Оба его работника даже не решались подойти близко. Но Йоун со слезами на глазах поцеловал всех троих. Он рассказал им, что он бродяга с севера и что на юге его должны были заклеймить за кражу в Бискупстунгуре, но ему удалось бежать. Он плакал навзрыд и слезно молил бога и людей сжалиться над ним во имя святой троицы. Крестьяне дали ему поесть. Он подкрепился и уже собрался было тем же плаксивым тоном благодарить их, как хуторянин вдруг сказал:

— Брось эти глупости, Йоун Хреггвидссон.

Йоун сразу перестал плакать и, взглянув на своего собеседника, удивленно спросил:

— Что такое?

— Ты что же, воображаешь, будто мы, жители Боргарфьорда, не способны узнать человека, которого мы секли? И надо сказать, что нам еще не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь держался так храбро.

Услышав эти слова, оба работника вскочили. Встал и Йоун Хреггвидссон.