меня состоялся серьезный телефонный разговор, стал Стив Джонс, и речь пошла о Глене Мэтлоке. Оказалось, что Глен в Лос-Анджелесе, и они встретились. Стив пытался убедить меня: «О нет, Глен больше не такой, каким был, у него все в порядке. Он не пьет, как раньше, с ним вполне можно иметь дело. По крайней мере, я нашел его таким». Поэтому я ответил типа: «Ладно, к чему ты клонишь?»
Стив убедил меня встретиться с Гленом в Лос-Анджелесе. Они приехали увидеться со мной в Венис-Бич, и мы прогулялись по пристани. Я показывал им лодки и вещи, которые мне нравятся по жизни, и, чудо из чудес, мы договорились!
Я подумал, если два таких человека, как Стив и Глен, смогли объединиться в одном проекте, это хорошее предзнаменование для всех нас, потому что эти двое никогда не смотрели друг другу в глаза. Никогда. Не припомню ни единого случая, чтобы Стив не насмехался над Гленом или не испытывал к нему неприязни, – и так было всегда. И наоборот. Причем вина здесь не только на мне: эти двое создавали напряжение, которое сквозило в рабочих отношениях между всеми нами. Пол всегда принимал сторону Стива, потому что они были очень близки. Но если группа намеревалась снова собраться вместе, я не желал бы видеть другого басиста. Поскольку Сид был не с нами, я сам хотел Глена.
Итак, встреча прошла хорошо, и мы, как обычно, были очень откровенны друг с другом. Между нами не так уж много недомолвок. Презрение находится прямо на поверхности, и поэтому с ним легко справиться. Гораздо более здоровый способ, чем хоронить все это и притворяться, будто мы хорошие друзья. В подобных ситуациях я предпочитаю иметь блестящие рабочие отношения, а не друзей. Друзья важны, но не в случае с этой группой.
Мы попытались дозвониться Полу в Англию и оставили сообщение на автоответчике, а потом пошли куда-нибудь перекусить, а он тем временем наговаривал нам ответные сообщения. Когда в конце концов я связался с ним через день или два, его отношение было очень дружелюбным. Я долго беседовал с ним, и это вернуло мне веру, будто еще есть что-то, что нужно спасать и восстанавливать.
Напряжение, вызванное всеми теми отвратительными вещами, которые нам пришлось пережить в ранние годы, ушло. Вся эта идея стала вполне достойной реализации. Я подумал: «Мне очень это нравится, я не хочу их подводить. Мы можем спасти это, но не навсегда – просто чтобы подтвердить качество, которое у нас тогда было, и доказать, что корни всех проблем группы, которые цвели и пахли, уходили в менеджмент, а это уже больше не вопрос».
И потому предполагалось, что это будет ситуация «свободного я». И все же, честно говоря, я был в ужасе от подобной перспективы. Главный вопрос, который обсуждался во время нашей беседы, заключался в том, что я не хотел, чтобы звучало слово «воссоединение». Я сказал: «Первое, что сделают эти придурки-журналисты, – назовут это воссоединением». Поэтому я изрядно переворошил свой словарный запас, чтобы найти подходящее определение. Я точно не рассматривал это как вос-соединение. От воссоединения в этом слове присутствовало только «вос-», остальное равнялось нулю. Тут все просто: оно либо есть, либо его нет. Воссоединения всем надоели и в нашем случае вызвали бы обвинение: «Да как вы посмели? Почему бы вам просто не убраться куда-подальше, мир сыт по горло такими, как вы».
В то время, конечно, все молодые да ранние, будучи сбитыми с толку разным негативом, пребывали в глубокой обиде: «У-у-у-у-у, какие вы старики древние! Разве это не прошло сто лет назад?» – и ни один из этих мудаков не обратил внимания на то, что все те свободы, благами которых они сейчас пользуются, завоевали для них мы. Если ты не хочешь нас слушать, заткнись и вали себе, оставь нас в покое.
Разве эйджизм не ужасная дрянь? И опять я о бедняге старичке Пите Таунсенде. Он отличный парень и хороший писатель, но эта фраза Пита: «Надеюсь, я умру раньше, чем состарюсь» – его преследует. И ее настолько неверно понимают. Я не думаю, что Таунсенд вообще хотел сказать что-то эйджисткое, но люди небольшого ума цепляются за эту фразу, а потом пытаются увековечить миф о том, что «музыка – только для молодых тупых подростков», поскольку благодаря такой позиции, конечно, музыкальные журналы и лейблы могут насильно скармливать вам все, что им угодно, используя шаблонных болванов, рассчитанных на то, чтобы произвести впечатление. Любой, кто демонстрирует хоть какое-то долголетие, очевидно, будет проигрывать, а это совсем не то, что нужно индустрии.
Поэтому не просите никого убраться подальше, спрятаться и все забросить. Только не тогда, когда они сделали какую-то качественную работу – даже если они просто написали одну песню, которая проникла в чью-то психику, не недооценивайте и не отрицайте. Это талант, это работа людей – побольше уважения! Я и сам совершал подобные преступления, когда был молод: «Что вы думаете о The Rolling Stones?» – спросила Джанет Стрит-Портер в телевизионном интервью. «Я не думаю», – ответил я. Это было абсолютной правдой, в тот момент я не думал о них. У меня было свое дело – «Пистолз». В этом не было никакой ненависти, и я, конечно, не просил их остановиться, хотя мне и приходило в голову, что идея бегать по сцене в сорок лет может показаться немного абсурдной.
Однако я сам преодолел сорокалетний рубеж и подумал: «Нет, это совсем не так, ты ошибаешься, Джон!» Никогда не сдавайся! Есть что-то ужасное в британской культуре, которая учит вас чепухе: «Просто прекрати, веди себя подобающе своему возрасту». Как только я твердо взял себя в руки и проанализировал вопрос, то понял, что это – отрицание собственной жизни! А ты должен прожить свою жизнь по полной, до той самой секунды, когда твое сердце остановится. И не позволяйте никому отнять это у вас.
Это было потрясающе. Мы разворошили осиное гнездо, вот что мы сделали. Ни одной другой группе на земле не пришлось иметь дело с таким негативом, как нам. После первого приступа эйфории это стало чем-то вроде испытания на выживание. Конечно, оно еще больше нас сблизило. Во многом это было великое дело, согласитесь – обернуть себе на пользу такой поток негатива. В «Пистолз» не так уж много жалости к себе. В этом отношении у нас было очень здоровое происхождение.
На пресс-конференции, которую мы дали в «Клубе-100» в марте 1996 г., объявив о возвращении, журналисты выстроились в очередь, чтобы нас заклевать. Очень враждебная атмосфера. В таких ситуациях ты должен найти мысленно ту