Читать интересную книгу Блудное художество - Далия Трускиновская

– Я должен был посеять меж ними тревогу. Иначе я никак бы не заставил всех полицейских разом проявить бдительность.

– Да уж заставил…

Архаров отвернулся. Ему даже видеть немца не хотелось.

– Очевидно, вы, ваша милость, мало имели дело с людьми невиновными, - сказал Шварц. - Невиновные не склонны к сочувствию своим виноватым товарищам и потому весьма ленивы. Я же поставил всех служащих полицейской конторы в положение виновных - ибо подозрение в краже стилета ложилось на всех, включая меня самого и даже на вас, сударь. Потому все засуетились, ища способа обелить себя. И таким образом вспомнили визитации старых полицейских, назвали имена, остальное же было несложно, коли изволите вспомнить. Абросимов и Савин разом отправились искать Елизарова. И, коли угодно вспомнить, он явился виновником…

– Но ты знал, черт тебя побери, что все подозрения лягут на Костемарова?! - вдруг заорал Архаров.

– Сему молодому наглецу сие было бы весьма полезно.

– А коли так - ступай и приведи его сюда! Сейчас же! Живого! Невредимого!

Архаров был неимоверно зол. Злость эта долго медлила явиться на свет, но теперь вскипела наконец - и кулаки чесались сбить немца с ног зубодробительным ударом.

– Мне незачем ходить за Костемаровым, - отвечал Шварц. - Осознавая обстоятельства, я готов заказать по нему панихиду.

– По тебе бы кто панихиду заказал!

Спокойствие и бесстрашие Шварца раздражали обер-полицмейстера неимоверно. Он чувствовал себя человеком, выстроившим здание, населившим его людьми - и вдруг узревшим, как сие здание рушится, люди гибнут. Виновник же бедствия был в тот миг сильнее хозяина дома, ибо он свое зло уже сотворил, а будет ли равноценная злу кара - неведомо.

То, что Шварц в этом деле вздумал распоряжаться сам, заварил крутую кашу, оказал себя проницательнее и хитрее начальства - еще полбеды. Он действовал так, как если бы начальства не было вовсе: сам решил, сам исполнил, а правду сказал потому, что обстановка в палатах Рязанского подворья уже сделалась совершенно бешеной.

Разумеется, вспомнилась Каинова басенка о коте и крысах… и кто же тут, с позволения молвить, кот?…

– Ну что же, Карл Иванович. До сих пор ты служил честно, и я обещаю тебе повышение в чине, чтобы вышел хороший пенсион, - сказал Архаров. - С завтрашнего дня ты в отставке, а бумаги потом выправим. В контору более жаловать не изволь. Тебя заменит Ваня Носатый.

– Смею рекомендовать Кондратия Барыгина, - не переменившись в лице, отвечал немец.

– Я сказал - Ваня. Он своих товарищей под плети подводить не станет.

– Как вашей милости будет угодно.

Казалось бы, тут-то и следует Шварцу уйти из кабинета. Но он все стоял напротив стола, глядя на стилет. И Архаров сперва хотел было встать и вытолкать его в тычки, потом понял, что это дурость, всей Москве на смех. Мало ли кто околачивается в коридоре… Дело следовало покончить без лишнего шума.

– Ступай, - тихо сказал Архаров.

Шварц взял со стола стилет.

– Оставь.

– Я должен вернуть его в чулан, поскольку он теперь является государственным имуществом, - так же тихо отвечал Шварц.

И тут Архаров вспомнил былое.

Он вспомнил крыльцо и дверь, подпертую всякой дрянью, скамейками, досками, старой тачкой. Вспомнил, как в восемь рук ее высвобождали. И как на крыльцо выпал человек в дымящемся кафтане и парике. Едва ль не единственный московский полицейский, честно исполняющий свой долг в чумном городе…

Человек, в одиночку решившийся поддерживать порядок, невзирая на бунт, в одиночку вышедший против шайки мародеров, несомненно, умел принимать решения и готов был отвечать за свой выбор. Вот и сейчас - он мог вовеки не рассказать, что сам припрятал стилет. Но выбрал правду - чтобы воцарился в полицейской конторе столь любимый им порядок.

Архарову пришло в голову иное решение - сам бы он, скорее всего, этот проклятый стилет подбросил в коридоре. И ломайте головы, господа, чьих рук труды - разве что по отпечаткам пальцев и ладони догадаться можно, иного способа нет!

А Шварц, вишь, принес, чинно положил на стол поверх бумаг. И на ум ему не бредет оценивать свой поступок по человеческим меркам, то бишь - хорош он или плох. Поступок послужил на пользу делу. Вот ведь как у немца голова устроена.

Архаров редко задумывался о морали, сам он как-то знал, что хорошо, что отвратительно. И ему показалось любопытным рассуждение Шварца. Любопытство же свое он холил и тешил.

– Возвращай, - сказал он, подвигая стилет к краю стола. - И сгинь с глаз моих.

Затем, как если бы Шварц уже ушел, Архаров встал из-за стола, потянулся и подошел к окошку.

– Арсеньева ко мне! - крикнул он. - Хохлова! Ушакова! Кто там еще есть! Ваню ко мне! Коробова! Всех!

В коридоре закричали. Затопали, дверь распахнулась, явился Клашка Иванов.

– Там, ваша милость, ваш Сенька подъезжает.

Это радовало - не придется посылать за Фетидой, хотя проехаться верхом не мешало бы.

– Сейчас же отправляемся, - сказал Архаров. - Взять упряжных лошадей. Коробова и Ваню - ко мне в экипаж. Иванов, помоги-ка зарядить пистолеты.

Их, пистолетов, у Архарова в кабинете было три - два обычных, один короткоствольный английский, который удобно помещался в кармане. Да еще в карете постоянно находились два заряженных.

– И вы все, тоже снарядитесь как полагается! - крикнул он. - Петров! Возьми внизу какой-нибудь подрясник! Макарка! С нами поедешь! Переоденься живо в какую-нибудь рванину!

Шварц молча вышел. Архаров понял - идет выдавать имущество из чулана. А потом, поди, заставит обер-полицмейстера принимать все это добро по описи. Да и имущество из нижнего подвала, пожалуй, тоже. С немца станется.

Архаров поморщился, вспомнив признание Шварца. И тут же стремительно занялся подготовкой экспедиции в Троице-Лыково - выйдя из кабинета, подошел к тому окну, из которого мог видеть двор, посмотрел, как выводят лошадей, там же на плече у Шустермана подписал два письма, велел Левушке оставить в полицейской конторе дорогой кафтан и надеть что-нибудь попроще - черт его знает, где придется лазить, вон Саша пришел - словно в загородке со свиньями валялся.

Наконец он вышел на крыльцо в прекраснейшем расположении духа. Ваня Носатый, Саша и Левушка уже ждали в экипаже. Устин на другой стороне улицы покупал у разносчика горячие калачи.

– Оголодал? - удивленно спросил подбежавшего Устина Михей, державший в поводу двух лошадей.

– Для Феди. Он-то в засаде со вчерашнего не евши…

Архаров сбежал вниз и, крича Сеньке «Гони!», прыгнул в карету. Ваня поймал его в охапку, когда Сенька чересчур ретиво выполнил приказ, усадил на заднее сиденье, и экипаж понесся по мостовой.

Карету Архарова все извозчики и все кучера знали, знали и то, что коли Сенька хлестнет кнутом - жаловаться бесполезно. Поэтому с архаровским кучером не задирались спорить, а смиренно уступали дорогу.

– Что это? - спросил Архаров. - Сколько вас тут?!

Он точно помнил - велел садиться в экипаж Левушке, Саше, Ване Носатому. Но там на переднем сидении в дальнем углу жался еще один человек.

– Ты, что ли, дармоед?!

– Да ваши милости Николаи Петровичи! Нешто можно себя так изнурять! - воскликнул Никодимка. - Целый день не евши, не пивши! А в такую жару пить-то надобно! Окрошечка холодненькая, прямо с погреба, кваску жбанчик!…

Судя по корзине, стоявшей у него на коленях, той окрошечки и того кваску хватило бы на драгунский полк. Вот только драгуны были далеко - одни патрулировали Ходынский луг, где еще длился праздник, другие - дороги, ведущие к Москве, потому что в такие дни можно было ожидать всяких безобразий.

– Я тебя сейчас из экипажа выкину.

– Да ты что, Николаша! - вступился Левушка. - Коли ты окрошки не желаешь, так я поем! Детинушка старался, а ты его выкидывать? Не бойся, Никодимка, не выдадим!

Карета меж тем приближалась к Охотному ряду.

– Вашга милость, дозвольте, я дорогу показывать стану, - сказал Ваня Носатый и, обернувшись, чуть приоткрыл зарешеченное окошечко. - Сеня, правь прямо, повернешь на Никитскую - и по Никитской до ворот!

– А что не по Тверской? - спросил Архаров.

– Так оно короче выйдет. Я знаю, как к бродам выехать. Всякое на тех бродах бывало, ваша милость…

Архаров знал, что карета, пересекающая реку по ступицу в воде, совершенно беззащитна, и прекрасно понял, что вспомнилось Ване.

– Прелестно. А теперь, Сашка, докладывай, где вас с Савиным нелегкая носила.

Их похождения, как понял Архаров, сперва были чередой перебежек - «черт», убежав от помоста, спрятался сперва в толпе у каруселей, потом стал понемногу пробираться к краю Ходынского луга, тому, который соответствовал «Борисфену», то бишь наскоро проложенной дороге от Тверской-Ямской. Федька прихрамывал и клял свою недееспособность. Как на грех, не попадался ни кто из своих, ни патруль полицейских драгун, а искать его - упустишь злодея.

Но по краям луга располагались службы и стояли телеги, на которых привезли всякое потребное для праздника добро. Возчики, оставив сторожей, тоже побежали праздновать, хотя и утомились от бессонной ночи. Послав Сашу преследовать беглеца, Федька высмотрел за театром «Кинбурн» телегу и, подкравшись, взял лошадь под уздцы. Сперва он вел кобылу шаг за шагом, потом, удалившись на безопасное расстойние, забрался в телегу и поехал высматривать Сашу. Сверху ему было виднее, да и Саша ради праздника надел нарядный васильковый кафтан - среди простого люда он был весьма заметен. Очень скоро глазастый Федька обнаружил его и нагнал.