Единственное, что несколько мешало осмотру — мебель. Всяческих столиков, скамеечек, шифоньеров, платяных шкафов и резных комодов здесь было бессчетное количество. Я уже не говорю о шикарных инкрустированных штучках, названия которых так и не смог вспомнить, потому что отродясь не знал.
В очередной раз стукнувшись об узорчатый парчовый пуф, Вторая рассвирепела.
— Загромождать помещения таким количеством мебели смертный грех! — заявила она, потирая ушибленную коленку.
— И ведь не одна сотня паундов за эти тумбочки заплачена, — с грустью вечно голодного, которого сытому вовек не уразуметь, поддержал ее мой друг. — Ой! А это что?
Я проследил за его взглядом и хихикнул: на почетном месте в самом центре стены красовалась картина, изображающая красный круг на белом фоне. В сермяжной простоте подачи материала, а также в рубленой подписи угадывалась знакомая рука Филиппа Стульса — протеже Второй.
— Прекрасно!
— Если «пре» в смысле «очень», то полностью согласен, — буркнул толстяк.
— Не злись, — успокоил я. — Живописное искусство идет вперед семимильными шагами. Отныне всякий, у кого есть линейка, циркуль, краски и достаточное количество наглости, чтобы подвести под свою мазню теоретическую базу, может считаться художником. Сюжеты с кудрявыми овечками и полногрудыми пастушками нынче не в моде, как морально устаревшие. Филя Стульс только первая ласточка, за ним потянутся остальные, можешь быть уверен. И знаешь, что самое смешное? Среди них будут и настоящие гении. Ну что, движемся дальше?
— Угу…
Пару раз мимо мелькнули призрачные силуэты группы 523-го филиала — местные полевые работники тоже проводили предварительную разведку. Вот настырные!
Спальню, где укрылся безутешный мажордом, переживший своего хозяина, мы единогласно решили не посещать — успеем еще. Кухня, спальни прислуги со слепыми окошками и помещения охранников с отдельными выходами на галерею осмотрели бегло, но внимательно.
Задержались лишь в верхних покоях, запертых на два замка, и на парадной лестнице.
Покои — три просторные комнаты, в которых давно никто не жил — оказались просто кладезем отрицательной энергии. За века, прошедшие с момента постройки замка, здесь свершилось такое количество злодеяний, что аура помещений покрылась жирным слоем страдания с вкраплениями пятен боли. После пары минут, проведенных там, даже мне остро захотелось побиться головой о стену и пожаловаться на жизнь, грустно аккомпанируя себе ржавыми кандалами.
Лестница же достойна более подробного описания.
Таинственно подмигивающие огоньки в золоченых канделябрах, овальные ковры на широких площадках и самое главное— фамильные портреты.
Галерея предков покойного барона не просто впечатляла— она била наотмашь. Лицам со слабой психикой я бы не советовал прогуливаться здесь при дневном свете. Уж лучше ночью, на ощупь. Казалось, что неведомый злодей терпеливо поработал над каждым полотном, тщательно измяв его так, чтобы нормальные черты лица искривились как можно ужаснее. Но более внимательный взгляд отрицал стороннее воздействие на готовое произведение, заставляя признать шокирующую истину— с гладкостью полотен полный порядок, проблема в изображениях.
Длинные носы; клюющие искривленные губы; рахитичные лбы; глубоко запрятанные во впадинах косые глазки; уши с мочками, разложенными по плечам или оттопыренные на манер пары вееров; выпяченные или отсутствующие подбородки — полное собрание всех имеющихся на свете признаков вырождения!
— До чего приятно приобщиться к настоящему искусству! — Я широко повел рукой вдоль лестницы.
— Давно хотел узнать, — нервно сглотнув, начал Третий. — Почему эти аристократы постоянно женятся на уродинах? Казалось бы, деньги есть — бери кого хочешь! Какой интерес, не понимаю? Они же… страшные!
— Интерес вполне объяснимый, — пожала плечами Вторая. — Во-первых, политика. Ничто так не украшает девушку, как королевский трон или древний герб. Нос дулькой или кривой подбородок на этом фоне воспринимается лишь как пикантная особенность. Во-вторых, отправляясь в боевой поход годика этак на три-четыре и защелкивая на бедрах супруги пояс верности, каждый из них точно знал, что над вскрытием замка после его отъезда не будет трудиться бригада влюбленных воздыхателей.
— Но ведь от таких браков дети тоже получаются уродливыми! — взвыл толстяк.
— Зато гарантированно свои, — хихикнула Вторая. — Где-то тут и наши конкуренты висят.
— В правом нижнем углу вы можете лицезреть герцогиню Атенборо, — подтвердил я. — А вот пан Квыч, к сожалению, не удостоился портрета. Запятнал честь рода, предпочтя низкопробный, но высокооплачиваемый путь торговца.
— М-да… — почесал затылок Третий, слегка перекосив этим аптекарскую шляпу, а заодно и лоб накладной личины. — Лучше не смотреть, чтобы потом не приснились. Значит, именно этим красавцам нам придется помогать?
— Причем непринужденно, — подтвердила Вторая. — И помни, Третий: никаких голосов с потолка, все должно выглядеть естественно, чтобы Положительные не придрались. Заносит, к примеру, пани герцогиня кинжальчик над паном оружейником, а тут ты. Как ни в чем не бывало, выходишь из-за портьеры и говоришь: «Ой! Вы тут изволите пана Квыча убивать? А у меня как раз бутылочка яда в кармане завалялась. Чисто случайно. Не желаете воспользоваться, раз уж так получилось? Кинжальчик смазать, самой глотнуть… от нервов?»
Не удержавшись, я захохотал.
— Ладно, — хлопнула себя по коленкам чертовка. — Вроде все осмотрели, кроме комнаты мажордома и молельни. Что теперь?
— Ждем. Морок кареты с четверкой коней, бьющих копытами у входа, будет наведен автоматически по сигналу с базы. Как только к воротам замка прибудет первый кандидат на наследство, материализуемся в ближайших кустах и смело шагаем следом. Явиться вторыми не так подозрительно. А пока…
— Перекусим… — блаженно зажмурился толстяк.
— Кх-кх! — возмущенно кашлянули в наушнике. — А башня семейного мага? Ох уж эти мне полевые работнички…
Подземка. Запасной выход со станции Овечий Кут
Одним резким ударом бездушные гладкие створки разделили маленький отряд на две неравные части. С одной стороны сидел на полу, подпирая щеку кулаком, напряженный Квайл. С другой в узком тамбуре теснились Вольдар и Макарий. Несмотря на неудобство, Вольдару удалось мелодраматически скрестить на груди руки. Макарий же просто жался к стене, кипя от злости.
— Я идиот! — жаловался в пустоту крестьянский сын. — Какого лешего мне не сиделось на прииске, спрашивается? Работа как работа, не хуже любой другой! Ты высыпаешь планкитоносный песок лопатой в желоб, через который течет вода; самые крупные плашки оседают на дне; ты потряхиваешь лоток, поддерживая мелкие планкитовые крупинки на плаву; ждешь, пока мелочь осядет в бороздках лотка; отдаешь надзирателю добытое и — получаешь паунд! Целый паунд! А если попадается плоская плашка, пригодная для изготовления ордена, то сразу три! Три паунда! Какая-то неделя с лотком в руках — и пара-тройка монет у тебя в кармане!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});