– И… – продолжал свое тонкий голос. – И…а…е…тич…ность…
Синяя змея жутко дернулась:
– Ты МЕНЯ слышишь?! Ты ПОНИМАЕШЬ, что я говорю?!
И сразу спокойно:
– Вот и хорошо. Из этого дерьма постараемся сделать… ну, не конфетку, так хотя бы сухарик… Да. Да. Да…
Ивар плавал в своей полудреме, а голоса-шнурки все вились и вились; потом он заснул по-настоящему – и сразу, как ему показалось, проснулся. Проснулся оттого, что стало тихо. И оттого, что померещился сладкий запах косметики.
Он не шевельнулся и не открыл глаз. В тишине говорили двое – Ивар не сразу узнал Барракуду, его голос не имел уже ничего общего с тугим шнурком, это была скорее шелестящая струйка сухого песка; ему отвечала женщина, отвечала издалека, из гулкой темноты, из недр динамика, и время от времени в разговор врывались помехи – но каждое слово оставалось отчетливым, чистым до прозрачности, как лед или стекло.
Неизвестно почему, но Ивар вдруг покрылся мурашками – от головы до пят.
– …очень похожи. Как две стороны монеты, – тихо сказала женщина.
– И можно спутать? – спросил Барракуда с коротким колючим смешком.
Женщина помолчала – в динамике слышно было ее дыхание. Глубокое, очень глубокое, напряженное…
Тень-осьминог. Два сплетенных тела…
Теперь Ивара бросило в жар. Женщина была Региной.
– Ты когда-нибудь кому-нибудь молился? – спросила она чуть слышно, но динамик филигранно воспроизвел каждое ее слово.
– Да, – коротко отозвался Барракуда.
– Ты можешь представить себе… что кто-то… каждый вечер молится… одними и теми же словами? Об одном и том же… человеке? Каждый вечер…
– Ты не веришь в молитвы. Для тебя это так… привычная присказка.
– Пусть… Но каждый вечер, одними и теми же…
– А каждую ночь…
– Нет. Это потом. Это другое. Это… – голос ее задрожал, Ивар вспомнил, как звенят на вибрирующем столе тонкие стаканы.
– Не стоит, – уронил Барракуда.
– Великий обличитель, – сказала она неожиданно жестко. – Как ты все-таки себя обожаешь. Нежно. Преданно. Горячо…
– И все-таки безответно, – усмехнулся Барракуда. – Без взаимности.
Ивар, неподвижно лежащий в своем темном углу, решился приоткрыть глаза. Барракуда сидел к нему спиной, скорчившись, уперевшись локтями в колени; с серого экрана смотрела Регина – как ни мал был монитор, он не умел скрыть ни ввалившихся глаз, ни землистых впадин на ее щеках, ни плохо прибранных волос. Ей не сладко, подумал Ивар, но не испытал сострадания.
– Я не желаю снова тебя терять, – сказала Регина.
Пауза тянулась долго, долго, и в динамике пощелкивал эфир.
– Мы уже говорили об этом… Давно, – глухо отозвался Барракуда. – Нельзя потерять то, что тебе не принадлежит.
Она неожиданно усмехнулась:
– Хочешь обмануть себя?
– Не хочу, чтобы меня обманывали.
Тогда она сделала невозможное – протянула руку и коснулась экрана. Барракуда вздрогнул – так, будто бы дрожащие слабые пальцы действительно дотронулись до его щеки.
– Кай… Помнишь, на свадьбе Онова и Темары… – Регина вдруг улыбнулась воспоминанию. – Ты им желал счастья, такого счастья, и счастья их детям… – она перевела дыхание.
Ивар лежал не жив, не мертв – имя его матери прозвучало неожиданно, нелепо, не к месту. Свадьба Онова и Темары… Барракуда?!
– А потом… – губы Регины снова дрогнули, – мы вышли… ты… носил серебряный клык на цепочке… на шее… и вот он впивался в меня, больно, а я думала – как хорошо… Шрам остался… – она дотронулась до стянутой комбинезоном груди. Ивара будто окатили кипятком.
Он ясно вспомнил полутемную отцову спальню, плывущие в воздухе одежды, стонущее дыхание двух сплетенных людей… Ему показалось, что все повторяется – он снова подглядывает и знает, что подглядывать за ЭТИМ стыдно. Непристойно. Как будто Регина делает с Барракудой тоже самое, что сделала уже с Иваровым отцом.
На какое-то время он потерял нить разговора; слова Регины текли мимо его ушей – он видел только рот, круглые шевелящиеся губы. Барракуда сделает все, что велят ему эти губы… Не зря так горбится его спина. Не зря так долго – молчание, молчание, молчание…
– …что могла, – говорила между тем Регина. – Всякий раз, когда твоя судьба менялась к лучшему… Ты успевал, прежде чем…
Ивару показалось, что плечи Барракуды поднялись и упали.
Глаза Регины поблескивали в глубине экрана, как две ртутные капли:
– Помнишь… Как мы всей компанией навернулись прямо на взлете… Гагу чуть не размазало о пульт, кто без сознания, кто стонет, кто ругается… И только вы с Оновым смогли вытащить всех, по очереди… А у вас было десять целых ребер – на двоих… Мы добрались до Грота… Странно, что добрались… И чудом выбрались… – она перевела дыхание. – А Темара злилась, когда ты смеялся над Оновым. Злилась, но делала вид, что шутит…
Ивара скрутило от ненависти. Как ОНА может говорить о маме… и такими словами?! «Злилась»… Мама никогда не злилась, это ты, выдра старая, змея, ты – злишься, добраться бы до тебя, высказать… Мало получила, тогда, в то утро, накануне плена…
Регина будто ощутила порыв его гнева. Опустила плечи, сухо усмехнулась:
– Темара… Она… чувствовала, наверное. Ты, его победоносный… соперник… А она ждала ребенка. Саню… Теперь Саня мертв, а Ивар…
– Ты же знаешь меня!.. – голос Барракуды снова напомнил Ивару упругую злую змею. – Как же ты могла присоветовать ему… этот бездарный штурм?!
– Ты преувеличиваешь мое влияние на Командора, – сухо отозвалась женщина. Лицо ее моментально сделалось ледяным – Ивар ужаснулся. Он никогда не знал и не видел ТАКУЮ Регину.
– Нет, – проронил Барракуда сквозь зубы. – Я еще помню твое влияние… на меня!
Регина опустила голову – весь экран заслоняли теперь рассыпавшиеся волосы. Ивар вспомнил, как красиво они развевались тогда, в спальне, в невесомости.
– Всевидящие звезды, – прошептал динамик в неподдельной, мучительной тоске. – Чего вы от меня хотите… Всю жизнь… Онов… и ты… Вы ХОТИТЕ этого влияния… Вам… никак не поделить…
– Онов и я, – сказал Барракуда с непонятным выражением.
Регина подняла лицо:
– Ты уже отомстил ему… так отомстил, как только можно было мечтать. Самая страшная месть.
– Я не хотел никому мстить, – процедил Барракуда сквозь зубы. – Я хочу и прошу только одного – чтобы НАС ОСТАВИЛИ В ПОКОЕ!
– Вас не оставят в покое, Кай. Никогда. Не рассчитывай, – голос Регины снова обрел холодную твердость. – Ваш уход, ваши требования – слишком большой удар для Города. Я понимаю – предки… Камни… Красивая легенда и властолюбивый Коваль во главе… Нет, – поспешно продолжала она, предупреждая реакцию Барракуды, – я совершенно тебя понимаю… Чего-чего, а корысти в тебе ни на грош… Ты романтик, Кай… Романтик, убивающий детей…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});