Алларий склонил голову, ничего не ответив, но пробегающие по его лицу судороги все равно были хорошо заметны.
— Если мы согласимся… какие будут гарантии?
— Логан! Провидение никогда не дает гарантий! Не соглашайтесь!
Эбер пытался протолкаться через застывшую у дверей толпу. Все невольно повернулись к нему, губы Энгинна изогнулись в презрительной ухмылке, гревенцы испуганно задвигались, но никто, кроме Гвендолен, не обратил особого внимания на темноволосую женщину, вошедшую в зал вместе с ним. Та скорбно поджала губы и положила ладонь ему на рукав, словно сдерживая.
— Сьер Баллантайн, разве ваши собратья оставляют нам выбор?
Баллантайн наконец пробился ближе. Элизия неотступно следовала за ним, неся на лице озабоченное выражение.
Гвендолен разжала пальцы и чуть качнулась, отступив назад. Люди и предметы вокруг снова завертелись и перемешались, словно исполняя какой-то безумный танец. Только две фигуры, остановившиеся прямо перед ней, не трогались с места.
— Я счастлива вас видеть, сьер Баллантайн, — выговорила она в пространство.
— С приездом, Гвендолен, — пробормотал он в сторону и несколько смущенно.
Это была последняя фраза, которую ей довелось услышать. Гвендолен почувствовала, как ее повлекло куда-то в сторону, словно затягивая во всеобщий хоровод. Жжение в боку превратилось в жаркую волну, которая налетела и сбила с ног. Она покачнулась и рухнула на пол, под ноги подбежавшему Логану, попытавшемуся ее подхватить и теперь с ужасом смотревшего на свои пальцы, испачканные кровью…
Страшная суматоха, поднявшаяся затем в зале, была вызвана вовсе не падением Гвендолен. Следующий, кто распростерся на полу, заставив свиту запричитать и забегать вокруг, всплескивая руками, был гревенский бургомистр. Он совершенно не выносил вида крови.
"И когда потеряешь ты последнюю надежду, когда покажется тебе, что упал ты на самое глубокое дно, откуда нет возврата, когда все отвернутся от тебя с презрением, вспомни, что осталось у тебя самое ценное, что никто и никогда не сможет отнять. Это любовь Изира к тебе. И когда покажется тебе, что жизнь тебе в тягость…"
— Если ты и дальше будешь зудеть над ухом несчастной раненой, жизнь точно покажется мне в тягость, — пробурчала Гвендолен, не открывая глаз.
На боку была тугая повязка, кровь больше не шла, но болело невыносимо — по крайней мере, ей так казалось. Она пробормотала сквозь зубы несколько самых изощренных ругательств, потом попробовала пошевелиться. Жаркой слабости и кружения перед глазами больше не было, но Гвендолен предпочла бы то граничащее с блаженством состояние, когда она словно парила в горячем воздухе, чем нынешнее, когда предметы просматривались четко и неприглядно, в боку поселилась дергающая боль, и сама Гвен была раздражена до предела.
Мэдрей, служитель Изира, сидел у ее изголовья, уткнувшись носом в большую толстую книгу с надорванными страницами. Он бровью не повел в ответ на высказывания Гвендолен, только внимательно посмотрел на нее — глаза его из-за стекол казались совсем крошечными, но в них угадывалась улыбка.
— Эти слова точно не про тебя — я редко встречал более сильную, чем ты. Хотя вы все проиграли, если я правильно понимаю.
— Да, — Гвендолен медленно села на постели, ощупывая узелки повязки и расправляя затекшие крылья. Никогда она не стала бы этого делать при людях, чтобы не нарываться лишний раз на перекошенные лица, но Мэдрей напросился сам. Кроме того. он продолжал спокойно поглядывать то на мелкие строчки в книге, то на нее. Похоже, бедняга видел совсем плохо. — Уж я-то проиграла точно. По крайней мере, на данный момент.
— Не трогай бинты. Пока что кровь остановилась, я приложил к ране листья ацены. Но тебе лучше не делать резких движений.
— Это ты меня перевязал?
— Извини, — немного смущенно заметил Мэдрей. — Я еще не очень хорошо умею. Но я старался.
— Первый раз вижу человека, который добровольно дотронулся до крылатой.
Гвендолен выговорила эти слова и внезапно покраснела. На самом деле она видела такого человека второй раз. Но о первом думать было очень трудно, словно пробиваться через встречный ураган.
— Логан просил тебе передать, что они сегодня уезжают в столицу. Они с Дагаддом едут в свите этого… Генерала Искореняющей ветви. Никак не могу запомнить, как его зовут.
— Энгинн удовлетворился двумя заложниками? — Гвендолен скривила губы. — Я кажусь ему настолько ничтожной, что меня даже нечего тащить с собой?
— Он сказал — передвигаться она все равно сможет еще не скоро. Пусть валяется здесь. А мы торопимся.
— Ну да, — повторила Гвендолен, опуская ноги на пол. При каждом движении в бок вгрызались чьи-то мощные челюсти. — Передвигаться я смогу еще очень не скоро.
Останавливаясь на краткие передышки, она доковыляла до окна и схватилась рукой за притолоку.
— Еще Логан сказал, что сьер Баллантайн дождется, пока тебе станет лучше, и вы сможете все вместе вернуться в Круахан.
Вначале Гвендолен посмотрела на небо. Оно было светло-серое, типично круаханское, безрадостное и высокое. В такое небо хорошо взлетать без всякой надежды, но с уверенностью, что по-другому все равно нельзя. Во дворе, вымощенном мелкими, блестящими от недавно прошедшего дождя камешками, медленно прохаживались двое. Худая женщина в темно-бордовом платье и накидке иа темных волосах опиралась о локоть мужчины. Ее осанка была строгой и неизменной, как погода за окном. Мужчина двигался рядом со спокойной покорностью и что-то говорил. Только один раз, поворачивая по изгибу дорожки, он бросил тоскливый взгляд на окна.
— Все вместе? — Гвендолен не очень понравилось, как звучит ее голос. Но по крайней мере, он не срывался. — Наш Магистр знаний и ремесел иногда бывает очень остроумным. Особенно когда это касается меня.
— Жаль, что в Круахане больше не будет орденских библиотек. А тебе лучше снова лечь. Ты потеряла очень много крови. Голова не кружится?
— Жаль, что я не смогу послушать полностью, что еще придумано про твоего Изира, — не слишком впопад ответила Гвендолен. — Помнишь, когда Поветитель Смерти спросил Астарру про любовь… что она ему рассказала?
Служитель Изира закрыл книгу и покачал головой.
— Ты говоришь, что тебе все известно про любовь, сказала ему Астарра. Но ты ведаешь все про мертвых, а любовь живая. Любовь — такое же существо, как все, что дышит в этом мире. Она может ликовать, мучиться, болеть и плакать, как все живые. Я пришла сюда за Изиром, а моя любовь осталась жить на земле. Ты можешь знать все только о мертвой любви. Живая тебе не подвластна, и рассказа о ней ты не поймешь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});