пепельно-серая туча, мешавшая глубоко вздохнуть.
Солдаты вынесли из школы украшенный венками гроб с телом убитого. Раздалась военная команда. Рота пехотинцев и жандармы взяли перед мертвым товарищем на караул. Барабан военного оркестра прогремел в тишине, как отдаленная канонада, и замер. А прячущиеся за дворовыми изгородями и окнами домов колочавцы глядели на черно-золотое облачение католических священников и одеяния служек, на представителей государственной власти в мундирах, на все это множество господ, которые одним росчерком пера могут уничтожить Колочаву, отомстив за смерть одного из своих. Мрачное прохождение жандармских шеренг, по четверо в ряд, грохот барабана между домами, медленный военный шаг, под которым хрустит щебень и гравий дороги, — все это производило тяжелое впечатление, вызывая представление о голоде.
С церкви поплыли двойные удары единственного оставшегося колокола, грозно опускаясь на деревню, как ночью во время наводнения.
Колочава безмолвствовала.
Только старые евреи, стоявшие под вывесками своих лавок и мастерских, понимая, что́ предвещает подобная правительственная демонстрация, и не забывая при этом о самом главном, не поддавались впечатлению от происходящего.
«Плохое дело! — кривя губы и шевеля ноздрями, думали они. — Надо посадить Эржику, а товарищей Николы отпустить. Ведь человек попадается не на том, что в нем хорошее. Человек попадается на том, что в нем дурное».
Белобородый хасид{188} Герш Лейб Вольф нашел этот член символа веры не то в книгах Моисеевых, не то у пророка Захарии. И евреи приняли его к руководству.
Тактику жандармов они не одобрили.
ОЛЕКСА ДОВБУШ
Разбойники! «Черные хлопцы»! Улыбнутся им обстоятельства да удача молодецкая, они основывают королевские династии. Но гораздо чаще тела их качаются на виселицах, а еще чаще они кончают жизнь, повалившись головой в мох, в кровавую лужу, сраженные ударом в спину. Но и в этих случаях удел их — тоже слава, даже громче королевской. Потому что эти павшие принадлежат к ним, к жителям здешних гор. Тем они и славны, что не перешли в чуждые ряды правителей, не оставили по себе династий, а, взяв на свои плечи общие страдания и тяготы, доказали возможность того, на что жители этих гор не отваживались, хотя так страстно этого жаждали: возможность мстить за обиды, бить панов, отнимать у них награбленное, а то, чего нельзя унести, предавать огню и мечу — для потехи, ради мести, на страх будущему и из страха перед ним. Эти люди — их воплощенная мечта. Мечта тех, кто ни разу в истории не отважился на восстание, кому не пришлось изведать счастья дружной мести.
Взгляните вон на тот плоский камень: он служил пиршественным столом Олексе Довбушу. У этого колодца сходились его черные хлопцы. Под этой столетней пихтой делили они сокровища, там отплясывали дикий аркан, ставши в ряд и обняв друг друга за шею, с пеньем и топотом, вприсядку. В ту сторону пошел он жечь панский замок, заранее выманив его охрану в другое место. Здесь стояла корчма, где он навестил еврейскую свадьбу, с которой унес целые мешки денег и драгоценностей. В той стороне находится трижды проклятое село Космачи, где жила его вероломная возлюбленная Дзвинка, а вон там — Черная Гора, где похоронен он среди своих сокровищ.
Это все неправда, что о нем господа выдумали. Неправда то, что о нем в книгах пишут, стремясь умалить его славу.
Олекса Довбуш жил не в середине восемнадцатого столетия, в смутный период польской истории, когда Август воевал со Станиславом Лещинским{189}, после пожара восстания Ракоци{190} в Венгрии, во время тяжелых внутренних неурядиц в Румынии, ведшей войну с Россией{191}. Он не разбойничал семь лет в краю, кишащем беглыми солдатами из войск Ракоци, Сенявского{192} и Гольца{193}, в горах, полных крестьян, скрывшихся из поместий Юзефа Потоцкого{194} и готовых лучше пойти на виселицу, чем переносить самоуправство всякой солдатни да грабеж княжеских подстарост и атаманов. И уж вовсе неправда, будто его застрелил в селе Космачи Степан Дзвинка, когда Олекса пришел к нему и стал угрозами требовать возвращения приданого его другу. И дата 1745 год — тоже господская выдумка. Олекса Довбуш не жил в какой-то определенный период. Он жил тысячи лет, жил сотни лет тому назад, живет теперь и будет жить завтра. Потому что Олекса Довбуш — не один человек. Олекса Довбуш — народ. Олекса Довбуш — всполох мести и неистовая жажда справедливости.
Как же было дело с Олексой Довбущуком?
А вот как.
Был он хилый овечий пастух, бедный, убогий, глупый. Ибо — говоря словами проповедей и священного писания — каждый из нас, робких, смиренных, бедных, может совершить великие дела, коли будет на то воля божья. На деньги, заработанные пастьбой овец, Довбуш купил себе пистолет и, прихрамывая, бродил по деревням, смеша и радуя ребятишек, которые бегали за ним по пятам. И если кому из пастухов случалось быть битым, так уж это ему. Люди не ставили его ни во что.
Но господь бог наградил его великой силой. За Тиссой, на Черной Горе есть утес Кедроватый, а под ним — страшная пропасть, над которой нависла скала. Там жил черт. И смеялся над богом. Сидит на скале и поносит его. Бог в него молнией, а черт в дыру. Молния ударит в скалу и кусок от нее отшибет. А черт опять вылезет и опять давай насмехаться. Господь бог опять в него молнией. А нечистая сила опять в дыре скроется. Долго так над господом богом издевался. Увидел раз эту потеху Довбуш. Стал спиной к молнии, прицелился в дьявола и пальнул в него. Черт в пропасть свалился, вниз головой глубоко в землю ушел, и только облако дыма от него осталось. Встал над Довбушем архангел Гавриил. «Больно ты богу угодил, говорит, что черта со света сжил. Проси у бога, чего хочешь!» Задумался Довбуш. «Люди не ставят меня ни во что, и хочется мне доказать им, что я кое на что годен и могу пользу им принести. Пускай бы мне бог такую силу дал, какой ни у кого на свете нет, чтоб мог я побеждать врагов и неправду карать, — и никто бы меня не одолел и никакая пуля не брала». Когда он вернулся к пастухам и они снова стали его на смех подымать и побить хотели, он их всех как каменья раскидал.
С тех пор стал Олекса Довбуш атаманом. За правду стоял и неправду людскую наказывал. К панам был суров, а к народу милосерден и ласков. Отнимал у богатых и отдавал