Какое название дать сборнику поэм, осуждавших государственное преступление? Он колебался. "Песнь мщения", "Мстительницы", "Мстительные рифмы", и наконец, решился назвать: "Возмездие". "Я напрягаю паруса, чтобы скорее завершить книгу. Нужно торопиться, ибо Бонапарт, мне кажется, уже протух. Недолго ему царствовать. Империя возвела его на пьедестал, женитьба на Монтихо его прикончит... Стало быть, мы должны спешить..." Иллюзии изгнанника - то обманчивые, то верные догадки. Весной 1853 года он написал стихи "Сила вещей", "Императорская мантия". Потом, собрав все эти произведения, начал располагать их в стройном порядке, по плану, возникшему лишь к концу работы. Книга отличалась поразительным разнообразием интонаций; она была Проникнута единым мощным чувством негодования. В связи с этим можно вспомнить "Трагические поэмы" д'Обинье, "Мениппову сатиру", гневные стихи Тацита и в особенности Ювенала, но Гюго превзошел их благодаря силе обличения, ритмическим новшествам, поэтичности языка, глубине иронии, эпическому размаху. Его сатира подрывает и разрушает устои власти, эпопея уносит всю эту рухлядь. Книга "Возмездие" обращала взгляд к прошлой славе, обличала позорную современность, воспевала светлую надежду. Этцель сожалел, что книга полна неистовства. Гюго объяснял: "Не булавочными уколами надо воздействовать на умы людей. Быть может, я приведу в ужас буржуа; какое мне до этого дело, если я смогу пробудить народ... Данте, Тацит, Иеремия, Давид, Исайя, разве они не были неистовыми?.. Когда мы будем победителями, мы станем более сдержанными..."
Темы стихов были не так уж разнообразны. Тут мы найдем противопоставление дяди и племянника, героя и бандита; подлость тех, кто воспользовался милостями режима; клятвопреступление; ужасы преследований; убийства женщин и детей; предсказание возмездия, - поэт, отправляющий на каторгу императора и его клику. Короче говоря, мечта о мести. Призывая проклятия на Маньяна, Морим, Мопа, он делал это в превосходных стихах и, с поразительным искусством рифмуя их имена, навечно заключил их в плен звучания, покарал каторгою ритма, что еще усиливало воздействие памфлета на читателя.
"Только Гюго мог достигнуть такого буйного могущества слова". Он мог передать все - плач о ребенке, убитом в ночь на 4 декабря; ненависть и презрение в песенках на популярные мотивы ("Коронование" на мотив песни "Мальбрук в поход собрался"; "Дрожит Париж несчастный"), погребальный звон ("Сегодня с Нотр-Дам звон льется похоронный, но завтра загремит набат"). Тут были и резкая сатира ("Охранитель о возмутителе"), и воспоминания о героическом времени ("Орлы ваграмские! Вольтера край родной! Свобода, право, честь присяги боевой"), стихи о военных походах, завершающиеся мрачным финалом ("Искупление"), и звонкий призыв к пчелам в стихах "Императорская мантия":
Вы, для кого в труде отрада,
Кого благоуханье сада
И воздух горных рек влечет,
Кто бурь декабрьских избегает
И сок цветочный собирает,
Чтоб людям дать душистый мед,
Вы вспоены росой прозрачной,
И вам, как юной новобрачной,
Все лилии приносят дань,
Подруги солнечного лета,
Златые пчелы, дети света
Той мантии покиньте ткань!
Потом в обманщика, злодея
Вцепитесь, гневом пламенея,
Чтоб свет померк в его глазах!
Его гоните неотступно,
И пусть от пчел бежит, преступный,
Когда людьми владеет страх!
[Виктор Гюго, "Императорская мантия" ("Возмездие")]
Находясь в изгнании, необходимо быть стойким:
Изгнание свое я с мужеством приемлю,
Хоть не видать ему ни края, ни конца.
И если силы зла всю завоюют землю
И закрадется страх в бесстрашные сердца,
Я буду и тогда Республики солдатом!
Меж тысячи бойцов - я непоколебим;
В десятке смельчаков я стану в строй десятым;
Останется один - клянусь, я буду им!
[Виктор Гюго, "Ultima verba" ("Возмездие")]
Такова была книга, изданная в зиму 1852/53 года, каждая страница ее рукописи была написана отличным почерком. Для Виктора Гюго, который, опираясь на скалу, взывал к океану, к бездне, к пропасти, для Виктора Гюго, который работал, как никогда в своей жизни, облекая свою ненависть в поэтическую форму, - время мчалось быстро. Для других изгнание не было столь вдохновляющим. Госпожа Гюго, которая рассталась со своим парижским царством и без особой радости занималась домашним хозяйством, решила писать книгу "Виктор Гюго по рассказам свидетеля его жизни". С того времени, когда Адель писала письма к жениху, она, общаясь со многими писателями, достигла некоторого успеха в литературе, и к тому же человек, о котором она писала, вполне мог ей помочь. Она имела в своем распоряжении рукопись с воспоминаниями отца и неизданные мемуары генерала Гюго. Некоторые страницы ее книги были переписаны оттуда слово в слово, другие же несколько приукрашены. Особенно трудно далось ей начало. "Я пишу о своем муже крайне медленно. Ведь я не писательница. Делать записи - это еще ничего, но когда нужно, как говорится, их обработать, мне приходится помучиться".
Прежде чем покинуть Париж, она написала письмо Леони д'Онэ: "Итак, будьте мужественны, работайте! Достоинство, сила, я бы даже сказала, счастье - в труде..." Она продолжала и на Джерси оказывать внимание своей подруге и сообщала ей новости о "нашем дорогом изгнаннике".
Шарль Гюго и Огюст Вакери, оба речистые и громогласные, блистали перед французами, проживавшими на Джерси, и оба страстно увлекались фотографией. Их дагерротипы запечатлели облик Гюго, каким он был тогда, - вид суровый, лицо напряженное, немного одутловатое. "Наружность внушительная и мрачная, - говорит Клодель. - Но за этим внешним обликом чувствуется великая и страдающая душа, и я понял, сразу понял, то что мне родственно в нем, несмотря на грозный и сумрачный его вид..." Деде, хмурая и какая-то растерянная девушка с опущенными глазами, тоже таила в душе страдания. Она занималась музыкой, мечтала о невозможной любви и с трудом переносила затворническую жизнь.
Франсуа-Виктор остался в Париже - его удерживало там страстное увлечение Анаис Льевен, хорошенькой актрисой из театра "Варьете". В этом романе разоряться пришлось не любовнику, а любовнице, так как у него денег не было. Родители его тревожились. Жанен писал им, что Франсуа-Виктор компрометирует великое имя. Дюма-сын распекал молодого человека: "Влюбленная куртизанка, где это видано? Только в романтических драмах!" Недурное замечание в устах автора "Дамы с камелиями". Госпожа Гюго помчалась в Париж, чтобы вырвать сына из объятий блудной девы. Ее приезд был праздником для друзей. Но Жанен писал Шарлю Лакретелю: "Мне показалось, что госпожа Гюго чересчур мужественна, чересчур спокойна, в ее веселости чувствовалась некоторая бравада..." Прекрасная Анаис преследовала своего любовника и на Джерси; Виктору Гюго пришлось вступить с ней в переговоры и откупиться от нее, для того чтобы она уехала. К счастью, он умел говорить с женщинами. Он изобразил жизнь изгнанников в самых мрачных красках и так напугал красавицу, что она отбыла в Варшаву. Франсуа-Виктор поплакал о ней, потом утешился и принялся, как все обитатели "Марин-Террас", писать. Темой он избрал "Историю острова Джерси". Этот дом был настоящей фабрикой по изготовлению книг.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});