– Не выйдет, госпожа, – высказалась Карт. – Вы не сможете нести песика, как сумку. Ничего не получится.
– Делай, что тебе говорят, – сердито одернула ее Элистэ. – Две дырки спереди, две – сзади, по одной с каждой стороны. И не спорь, а делай, как велено.
Карт вздохнула и принялась за прерванную работу. Острым краденым ножиком она вырезала отверстия для воздуха в кожаном саквояже – единственном, который Элистэ разрешили взять с собой. Потрудившись в молчании минуты две или три, Карт подняла голову и заметила:
– Госпожа, Пуху такое придется не по вкусу. Он не привык прятать свой норов.
– Ничего, научится. Я же научилась.
– Он зайдется от лая.
– Не зайдется, после того как я его обработаю. Ну-ка, проказник, глотай. – Элистэ принялась скармливать собачке ломтики шоколадного торта, пропитанного вишневой водкой.
– Фу, госпожа! Он только испортит нам ковер, всю комнату провоняет!
– Нет. Вот увидишь, он сразу уснет.
Но Принц во Пух отнюдь не спешил засыпать. К вящему удивлению Элистэ, он внезапно утратил интерес к торту, повел носом в сторону Карт, передернул шелковистыми ушами, с секунду приглядывался, а затем вскочил с яростным лаем.
– Что это на тебя нашло, шалун ты этакий? Прекрати!
Но Принц во Пух залаял еще пронзительней, спрыгнул с колен хозяйки, бросился к Кэрт и принялся настойчиво подпрыгивать и кружиться у ее ног.
– Что тебе нужно. Пушок? – спросила Кэрт. – Хочешь на улицу? – Отложив саквояж, она поднялась с пола. Щенок подскакивал, цепляясь лапами за ее подол. – Вот нахальный чертенок! Счастье твое, что ты такой миленький и тебе все прощают. Ой, а это еще что такое?
Непроизвольным жестом одернув длинный подол, Кэрт стряхнула нечто крохотное и золотистое, затаившееся в его складках. Взмахнув металлическими крылышками, гнида Нану с жужжанием взлетела и заметалась по комнате в поисках выхода или укрытия. Кэрт, взвизгнув, отшатнулась, затем схватила с кушетки подушечку и яростно замолотила по воздуху. Гнида метнулась прямиком к окну, которое по случаю холодной погоды было закрыто и не забрано сеткой, три раза ударилась о стекло, налетела на парчовую портьеру, уцепилась за нее и повисла, испуская беспорядочный стрекот.
– Раздави ее! Возьми книгу! – приказала укрывшаяся за креслом Элистэ.
– Но, госпожа, а вдруг она ужалит?
– Эту гадость ты наверняка занесла в дом на себе, когда выводила во Пуха гулять! Сама виновата, сама и справляйся!
Кэрт послушно сдернула башмак, ударила, промахнулась и разбила стекло. Начиненная смертоносной информацией тварь скользнула к образовавшемуся отверстию. Кэрт хлопнула по ней рукой и с криком отпрянула, прижав ко рту ужаленную ладонь. Гнида изменила направление, свернула к большому псише[3] и зависла перед ним с громким жужжанием. Схватив подвернувшуюся под руку книгу Шорви Нирьена «Надежда», Элистэ подбежала, хлопнула по насекомому изо всех сил, но угодила в зеркало. Псише разлетелось вдребезги. Кэрт и Элистэ завизжали. Принц во Пух, заливаясь лаем, как бешеный запрыгал по комнате, а гнида метнулась в сторону.
Отчаявшись, Элистэ запустила в нее книгой, и озлобленная тварь бросилась ей прямо в лицо. Защищаясь, Элистэ вскинула руку и тут же завопила от немыслимой боли, пронзившей все ее тело. Открыв глаза, она обнаружила, что гнида глубоко вогнала жало в ее запястье, не может его вытащить и яростно жужжит. Элистэ впервые увидела эту тварь так близко, что смогла разглядеть тельце в броне изогнутых блестящих чешуек, изящно сочлененные ножки, золотые филигранные крылышки и дюжину выпуклых, разделенных на крохотные фасетки глаз. То было блистательно слаженное миниатюрное устройство, сделавшее бы честь любому мастеру-ювелиру и бесконечно отвратительное в своем совершенстве. Девушка на миг застыла, охваченная брезгливым ужасом, потом взяла себя в руки и распорядилась:
– Щипчики!
Кэрт поспешно исполнила приказание. Кривясь от боли и отвращения, Элистэ сняла эту гадость с запястья, не сдержалась и охнула, когда жало вышло из плоти, оставив после себя каплю крови. Гнида дергалась, щипчики вибрировали в пальцах Элистэ, и она сжала их еще крепче.
– Книгу! – приказала Элистэ, и Кэрт вложила в ее протянутую правую руку многострадальную «Надежду». Элистэ опустилась на колени, прижала «шпионку» к паркету и с размаху обрушила на нее том, расплющив хрупкий корпус и крылышки из золотой фольги. Дернулась ножка-другая – и все было кончено.
– Какая пакость. Жуть, одно слово, – сказала Кэрт, с отвращением рассматривая поблескивающие останки. – Ну и гадость!
Элистэ согласно кивнула. Она с рассеянным видом лизала ранку; запястье уже начало опухать.
– Я и не знала, что они жалят.
– Руку нужно смазать, – решила Кэрт, достала флакон с притиранием домашнего изготовления и принялась обрабатывать распухшее запястье. – Простите меня, госпожа, мне так стыдно, что эта маленькая дрянь проскочила в дом вместе со мной.
– Это не твоя вина. Надеюсь, гнида была только одна.
– Ну, если окажутся другие. Пух их живо учует. А что говорить, госпожа, если спросят, из-за чего поднялся весь тарарам?
– Скажем правду, только и всего. Про этих тварей все знают. Кстати, взяла бы доску для раскатки теста и загородила разбитое стекло, чтобы новые не залетели.
Кэрт послушно исполнила приказание; в комнате стало чуть темнее.
Элистэ воспринимала происходящее как во сне. Рука горела, сердце бешено стучало, но она не обращала на это внимания. Пройдут часы – и Шеррин останется позади: стены, давящие на нее со всех сторон; металлические насекомые и Чувствительницы; злоба экспров. Народный Авангард и «Гробница»; прожорливое чрево Кокотты, поглотившее стольких Возвышенных; постоянный ужас, под гнетом которого она жила все эти месяцы.
Элистэ ни разу по-настоящему не задумывалась над тем, какие силы действуют сейчас в Вонаре. Она жила только одним днем, с возмущением ощущая, как с каждым часом ее маленький мирок сужается все безнадежнее, решительнее и, видимо, необратимей. Скрепя сердце примирилась она сперва с утратой привилегий и роскоши, затем – с ограничением свободы и всеобщей уравниловкой, а в конце концов – с тем, что исчезли законность, безопасность, справедливость и защита личности. В повседневной жизни было почти невозможно почувствовать всю глубину новоявленного угнетения. Запрет на законную привилегию прогуливаться в садах Авиллака между полуднем и шестью вечера возмущал Элистэ куда сильней, чем отказ в праве обратиться к адвокату, если бы ей пришлось предстать перед Народным Трибуналом. Первый затрагивал ее и досаждал самым непосредственным образом, второй же воспринимался как нечто из области чистой фантастики.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});