Долгое время я лежала там. Лицом я ощущала мертвые осенние листья, холодные и шершавые, мокрые от росы и пахнувшие гнилью. Вокруг становилось светлее: рассвет должен был вот-вот наступить, порождая ужаснейшее утро.
Я лежала не шевелясь, уставившись широко раскрытыми глазами на поверхность земли, пытаясь понять, что произошло. Акор был мертв.
Такая мысль не укладывалась у меня в голове. Это казалось страшной сказкой, услышанной от незнакомца из дальних земель. Как это могло быть? Менее дня назад я сидела на его живой серебристой шее так же высоко, как высоко парил тогда мой дух, чувствуя себя сильной от переполнявшей меня любви, я ехала на Совет рода. Как случилось, что он так быстро ушел?
И тут до меня донесся звук, подобный бьющемуся стеклу, и присоединившийся к нему крик боли. Ничего более глубокого и тоскливого я в жизни не слышала и вся содрогнулась. Идай и Хадрэйшикрар стенали. Акор был мертв.
Несмотря на эту жестокую правду, я продолжала искать его: взывала к нему сердцем и разумом, громко кричала, но ответом было лишь молчание. Голос его замер у меня в сердце; звук последних слов затерялся в отголосках памяти. Мне никогда не забыть его слов, но я ни разу больше их не услышу.
Мертв.
Это он должен был оплакивать меня, стоя над моей могилой, по меньшей мере еще тысячу лет.
Я извивалась от боли, словно в живот мне воткнули кинжал. Это не было жизнью, я чувствовала себя теперь лишь половиной личности. Другая моя половина лежала дымящейся грудой в пещере, утраченная навсегда, не оставив мне никакой надежды.
Покачиваясь, я приподнялась с мокрой листвы, встав на колени, обнимая себя руками, словно стараясь удержать в себе жизнь. Я давила в себе крики, но они вырывались наружу то приглушенным хныканьем, то пронзительным стоном, который даже мне казался ужасающим. Эхо смерти витало в моем разуме, в моем теле, и я не могла больше этого выносить.
Я все время жила своей мечтой, а оказалось, что действительность по сравнению с ней невыносима. Я прокляла тот день, когда покинула Хадронстед. Если бы я ограничилась лишь мечтами, они до сих пор ласкали бы мне душу, а он по-прежнему был бы жив. А теперь мы оба утратили свои мечты навсегда.
Я была одинока, словно оказалась в пустыне. Боль этого горя была непереносимой. Мне хотелось умереть, я ждала, чтобы сердце мое разорвалось, чтобы смерть перестала бродить где-то вдали, а явилась за мной.
А в застывшем воздухе, заглушая мою горесть, послышался чудесный голос, приветствовавший рассвет. Песня была глубокой и проникновенной, и в ней чувствовалась любовь, которую не могло затмить никакое горестное настроение. Она разрасталась, подобно дереву, уходя корнями в прошлое и возносясь вершиной к утреннему небу, — неизменная, преисполненная жизни и смеха. И у жизни, которую она воспевала, было имя. Кордешкистриакор.
Потом вступил еще один голос — звонкий, как хрустальные колокольчики; он обвивался вокруг звучавшей песни, подобно виноградной лозе, поднимаясь все выше и выше, и в нежных бутонах скрывались прекрасные, новые созвучия. Оба голоса эхом отдавались друг в друге, сливаясь в изумительной гармонии, но при этом каждый обладал своими особенностями.
Песня эта подняла меня на ноги, хотя лишь несколько мгновений назад я считала, что подобное совершенно невозможно. Я стояла, словно онемев, безмолвно вознося благодарности, проникаясь глубоким почтением к песне; однако мне показалось, что в ней чего-то недостает. И тогда в лучах яркого утреннего солнца, подняв к свету лицо, мокрое от слез и росы и перепачканное прелыми листьями, я присоединилась к этой прощальной песне в честь своего любимого. Пение мое казалось скрипучим шепотом по сравнению с бесподобными голосами, заполнявшими все вокруг, но, как ни странно, оно в то же время превосходно сочеталось с ними, придавая всему звучанию желанную целостность.
С неведомой мне ранее силой, вкладывая в пение всю свою душу, за ночь постаревшую от горя, я возносила свою драгоценную любовь утреннему небу.
Релла
Я сделала, как сказала мне Ланен, вернув самоцветы драконам, вместе с другим, который я нашла среди праха их погибшего родича. Вроде бы я поступила правильно; по крайней мере дракон, встретивший меня возле Рубежа, принял его вместе с остальными. Он помахал мне головой, наверное, это было что-то вроде поклона, и удалился.
Я вернулась на прогалину и глянула на тело Марика. Он лежал без движения, только его широко раскрытые глаза изредка моргали. Я оставила его лежать там: помню, я надеялась, что этот сукин сын помрет, пока я буду ходить за помощью. Как бы не так! Дотащившись до берега, я принялась размахивать руками и кричать, призывая их прислать лодку. Все это заняло немало времени, но все-таки тело его в конце концов доставили на борт. Он не был мертв, хотя, думаю, смерть была бы для него предпочтительней. Он лишился рассудка. И я видела, как это было.
Кадеран снабдил его чем-то, чтобы он смог защититься от драконов — от их пламени и когтей, но они уничтожили его разум. И теперь он лежит дитя дитем — жизни в нем гораздо больше, чем мыслей. Майкель провел подле него несколько часов и говорит, что, может быть, и получится вернуть Марику часть того, что он утратил, но на это потребуются годы. Ужасно.
Но я обнаружила, что, хоть драконы и оставили Марика в живых (милостивее было бы прикончить его), мне они все равно нравились. Сама удивляюсь. Шикрар, Хранитель душ, похоже, сам душа всего их народа. Он напоминает мне моего деда. И сын его, Кейдра — славный малый, он так обо мне заботился холодной ночью; Думаю, я даже пару раз его рассмешила. И уж мне нипочем не забыть, как он называл меня «госпожой Реллой».
Они кажутся слишком древними и таинственными, чтобы быть случайными спутниками. Какое славное приключение! И плевать на Безмолвную службу. Я подумаю о предстоящем отчете на обратном пути, у меня наверняка будет достаточно времени, чтобы поразмыслить о том, как бы им поменьше рассказать об этих существах.
С другой стороны, я не знаю, насколько долго корабельщики согласятся задержать отплытие, чтобы дать Ланен возможность поспеть. Похоже, до тех пор, пока их будет сдерживать страх перед драконами. Если ничего другого не останется, я сама ворочусь на остров завтра утром — капитан намерен ждать до этого времени, но надеюсь все же, что она явится. Как ни крути, а я достаточно уже насмотрелась на этот остров и, если мне никогда больше не доведется ступить на него, я умру счастливой.
Шикрар
Я воззвал в Кейдре, как можно осторожнее поведав ему о смерти моего сердечного друга. После песни меня охватило спокойствие, и голос моего разума был достаточно ровен. Вскоре он ответил, сказав, что к нему снова явилась Релла и спрашивает, вернется ли Ланен на корабль, предупреждая, что владельцу судна не терпится отплыть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});